[278]. Данное отождествление не было одной лишь данью локальному патриотизму — оно органично сочеталось с пронизывающим сочинение Прибоевича антикизирующим взглядом на славянскую историю, в соответствии с которым Далмация, игравшая важную роль в античной истории, одновременно являлась и древнейшим очагом славянства[279].
Качественным скачком в детализации легенды стал труд чешского историка Вацлава Гаека из Либочан «Чешская хроника» (1541 г.), где события из истории Чеха и Леха (без упоминания о Русе, что было характерно для чешской историографии) были не только подробно описаны, но и точно датированы. Согласно рассказу Гаека, первоначальным местопребыванием братьев Чеха и Леха в Хорватии был не один замок, а два — Псари на реке Крупа, где проживал старший брат Чех, и Крапина, где жил Лех. Автор добавлял, что замок Чеха был разрушен неким Грошем из рода далматинских князей. Одноименная деревня сохранилась и по сей день.
По версии Гаека, Чех и Лех покинули Хорватию ввиду опасности конфликтов между соплеменниками, так как славянский народ сильно размножился. Гаек называет точное число спутников, сопровождавших Чеха и Леха — 600 человек, и даже добавляет, что в путь они отправились со знаменем, изображавшем черного орла. Историк сообщает нам точную дату прибытия Чеха и Леха в Богемию — 644 г. (близкая и тоже точная дата — 639 г. — фигурирует в появившейся незадолго до труда Гаека, в 1539 г., «Хронике об основании Чешской земли»). Так же точно он датирует и последующие события: в 653 г. Лех со своей челядью уходит от Чеха на поиски новых земель, в 661 г. умирает Чех, передав власть мудрому судье Кроку (персонаж, упоминаемый еще в хронике Козьмы Пражского, но не связанный здесь напрямую с Чехом), который в 682 г. основал Вышеград — древнейший город на земле, обретенной Чехом. Интересно, что, согласно Гаеку, основанный Кроком Вышеград первоначально именовался Псари — в честь того самого хорватского замка, где в свое время жил Чех. Не менее подробно излагается Гаеком и история Леха. До того как прибыть в будущую Польшу, он правил в городе Коуржим в Богемии, но в 674 г., передав власть Боржиславу, отправился дальше на восток, где сначала основал Гнезно, а в 700 г. — Краков, названный им в честь своего сына Крока[280].
По справедливому замечанию А. С. Мыльникова, Гаек описывал историю Чеха и Леха так, словно являлся очевидцем происходящего[281]. С одной стороны, эту особенность можно было отнести на счет авторского стиля, так как художественный вымысел, цветистость и подробность изложения характеризуют все повествование Гаека о ранней чешской истории. Однако это не объясняет появления приведенных им точных сведений — дат, топонимов, имен исторических персонажей. В произведении Гаека мы сталкиваемся с ярким проявлением раннемодерного медиевализма — комплекса представлений о том, каким было (точнее, каким должно было быть) раннее Средневековье, то есть эпоха формирования первых славянских держав.
Хотя версия истории Чеха и Леха, сообщенная Гаеком, стала исключительно влиятельной в последующей чешской историографии, сохранив свой авторитет до конца XVIII в., она не была уникальной. Пусть и с меньшей степенью детализации, но также необычайно подробными и стремившимися к хронологической точности, последовательности и логичности изложения были и другие раннемодерные версии истории хорватских княжичей. При этом между авторами неизбежно возникали расхождения по важным вопросам: причины исхода братьев из Хорватии, маршрут исхода, датировка и др. Если некоторые из этих вопросов разрешались в угоду общей логике и здравому смыслу, то другие требовали углубленного исследования с привлечением античных или византийских источников, многие из которых были открыты или заново прочтены именно в эпоху Ренессанса.
Попытки совместить легенду о Чехе, Лехе и Русе с информацией данных источников о переселениях народов имели своим результатом распространение датировок деятельности братьев в хронологических пределах VI–VII вв. Наиболее влиятельными из них стали датировки переселения братьев из Хорватии 550 г., впервые предложенная Бернардом Ваповским, и 644 г., впервые фигурирующая в труде Гаека. Позднее с ними стала конкурировать датировка события 278 г., предложенная пражским ученым Петром Кодициллусом (1533–1589) и получившая известность благодаря «Историческому календарю» чешского гуманиста Даниэля Адама из Велеславина (1590 г.). Главным основанием для такой датировки послужило отождествление убитого Чехом знатного человека (о чем сообщала еще хроника Пулкавы) с римским наместником Иллирика Авреолом, провозглашенным в 262 г. императором, а самого Чеха — с восставшим против него главой иллирийской знати. Особняком стояла датировка деятельности Чеха и Леха I в. н. э., предложенная польским историком Павлом Пясецким в труде «Хроника деяний в Европе» (1645 г.): считая орлов на польском и чешском гербах заимствованными у римлян, Пясецкий полагает Чеха и Леха союзниками германского вождя Арминия, разгромившего римлян в знаменитом сражении в Тевтобургском лесу в 9 г. н. э.[282]
Протонациональный дискурс XVI в. открыл дорогу для появления в следующем столетии сложного культурного явления, получившего в историографии название барочного славизма[283]. Его характерными чертами были подчеркивание славянского единства, глорификация славян как великого и древнего народа, интерес к славянской культурной специфике, прежде всего к языку, и подчас гипертрофированный интерес к разного рода славянским древностям, прежде всего этногенетическим легендам. Неудивительно поэтому, что в трудах многих славянских авторов эпохи барокко, чье историографическое творчество вписывается современными исследователями в понятие барочного славизма, тема Чеха, Леха и Руса нашла весьма яркое выражение.
Так, чешский ученый-эмигрант Павел Странский (1583–1657 гг.) в своем трактате «О чешском государстве» не только считал земли, в которые устремились Чех и Лех, уже населенными родственными ими славянами, но и использовал легенду для доказательства этнического и языкового единства славян. Огромное внимание данной легенде уделял и чешский историк Богуслав Бальбин (1621–1688) в своих трудах «Краткая история Чехии» и «Разнообразие истории Чешского королевства» где, в соответствии с историографической традицией своего времени рассматривал переселение Чеха, Леха и Руса как следующий этап славянских переселений, после того как славяне пришли в Иллирию из Сарматии.
Своего рода вершиной чешской барочной историографии, посвященной легенде о Чехе, Лехе и Русе, стала опубликованная на чешском языке (и имевшая вследствие этого большой резонанс в чешском обществе) книга Яна Бецковского «Посланница древних чешских событий, или Чешская хроника от первого прибытия в нынешнюю Чешскую землю двух хорватских княжат, родных братьев Чеха и Леха» (1700 г.). В труде Бецковского не только подробно рассказывалась история трех братьев, но и давался своего рода «историографический обзор» проблемы в виде рассмотрения различных датировок переселения, присутствовавших в исторической литературе.
В южнославянской историографии, где Чех и Лех впервые появились (вместе с Русом) в речи «О происхождении и славе славян» Прибоевича, история легендарных княжичей стала особенно известна благодаря красочному рассказу об их переселении, изложенному в труде дубровницкого историка Мавро Орбини «Королевство славян» (1601 г.). В отличие от Прибоевича, Орбини писал не о трех, а лишь о двух братьях — Чехе и Лехе. При этом этногенетическая концепция Орбини отличалась бóльшим своеобразием: первоначальной родиной славян он считал Скандинавию, откуда они под именем готов переселились в Сарматию, после чего пришли на Балканы, где под именем иллирийцев и фракийцев уже жили народы, которые, хотя и не были скандинавского происхождения, все же были славянского рода. Исход Чеха и Леха из Иллирии на север Орбини датировал временем уже после прибытия в Иллирию сарматских славян, потомками которых были Чех и Лех[284].
Впоследствии в южнославянской историографии произошло любопытное соединение легенды о Чехе и Лехе с таким традиционным для местного историописания сюжетом, как правление в раннесредневековом Иллирике королей из готской династии Свевладичей. История о королях из династии Свевладичей, являвшаяся сквозной темой в появлявшихся среди южных славян сочинениях барочного славизма, целиком основывалась на информации памятника средневековой историографии — так называемой «Летописи попа Дуклянина» (XII в.), где эти короли выступают в качестве предшественников средневековой дуклянской династии Воиславичей[285].
В труде дубровницкого историка Лукаревича, в целом опиравшегося в своем изложении на «Королевство славян» М. Орбини, Чех и Лех впервые были объявлены братьями одного из Свевладичей — Селимира, чье правление обычно датировалось серединой VI в. Впоследствии данный сюжет был воспроизведен в таком важном памятнике раннемодерной сербской историографии, как «Славяно-сербские хроники» Джордже Бранковича, где, в соответствии с интерпретацией автором королевства Селимира как древней Сербии, Чех и Лех представлены выходцами из сербской державы Трибалии[286].
Интересным памятником, свидетельствующим о политической значимости легенды о Чехе и Лехе для Хорватского королевства, является написанное в 1643 г. стихотворение государственного нотария Ивана Закмарди, прикрепленное к крышке сундука, где в XVII в. хранились государственные документы Хорватского королевства. В этом произведении, прославлявшем историю Хорватии, среди прочего отмечалось, что Чешское и Польское королевства были основаны хорватскими мужами. Очевидно, что непосредственное или опосредованное влияние на хорватских интеллектуалов эпохи барокко оказала «Чешская хроника» Вацлава Гаека, где местом обитания одного из братьев (Леха) впервые был назван не загадочный хорватский замок Псари, а вполне реальный город Крапина — столица Хорватского Загорья. О популярности сюжета о Чехе и Лехе в Хорватии эпохи барокко ярким образом свидетельствует также театральная постановка, разыгранная в 1702 г. учениками иезуитской гимназии в Загребе. По свидетельству современников, постановка о жизни братьев, «рожденных в древнем хорватском городе Крапине», вызвала воодушевление «почтенной