ой идеологемой, а является отражением этнических реалий Хорватско-Славонского королевства: в середине XVII в. использование названия «Sclavi» в качестве общего обозначения всех славяноязычных народов было все еще непривычным для Славонии, где это название использовалось в качестве латинского эквивалента этнонима «Slovenci», то есть самоназвания жителей Славонии, напрямую восходящего к этнониму «словене».
При внимательном чтении начальных глав труда Ратткая выявляется ясная логика его повествования о раннем прошлом. В ее основе — репрезентация королевств Далмации, Хорватии и Славонии, с одной стороны, как составных частей единого этнополитического организма, а с другой — как обладающих собственной исторической индивидуальностью этнополитических единиц. В своем повествовании Ратткай придерживается представления о существовании трех иллирских народов — далматов, хорватов и славян, каждый из которых населял свое королевство. Вместе с тем все три народа входили в состав единой «нации иллиров» и использовали славянский язык. Политическим эквивалентом этого этнического единства было единство состоявшего из трех королевств «иллирского» королевства, как правило, находившегося под властью одного правителя, и лишь изредка нарушавшееся дроблением его на уделы. Лежавшее в основе исторической концепции Ратткая представление о неразрывной связи между народом (natio) и политическим организмом (regnum) способствовало соединению в его книге элементов иллиризма как протонациональной идеологии с традициями сословного далматинско-хорватско-славонского патриотизма. Проецируя эту «гибридную» идентичность вглубь веков, Ратткай соответствующим образом структурировал всю доступную ему информацию о раннем прошлом.
Очередная метаморфоза иллирского мифа обнаруживается в трудах следующего значительного выразителя протонациональных тенденций в хорватском историописании — Павла Риттера-Витезовича (1652–1713). В историографии присутствующие в трудах этого выдающегося энциклопедиста формы и стратегии этнической категоризации населения Иллирика обычно рассматриваются в связи с формированием хорватской национальной идеологии. В работах, написанных им вскоре после в 1699 г., Витезович, участвовавший в комиссии по территориальному разграничению с Османской империей по результатам победоносной для монархии Габсбургов войны 1684–1699 гг., с помощью многослойной и сложно структурированной аргументации обосновывал тождество славян, иллиров и хорватов, выстраивая таким образом границы дискурсивной «целокупной Хорватии» («totia Croatia»). Сочинение Витезовича «Возрожденная Хорватия» (1700 г.)[326], призванное обосновать территориальные притязания Габсбургов как хорватских королей, содержало, по признанию современных исследователей, все необходимые элементы для концептуализации хорватской общности как (прото-)национальной[327]. Здесь не только детально обрисовывались территориальные и этнические (общий язык, общее происхождение) параметры Хорватии, но и содержалось обоснование государственной традиции Хорватии в ее «исторических» границах со времен правления легендарного короля Остривоя (Остроила, согласно «Летописи попа Дуклянина»), то есть с конца V в.[328] Создавая свою дискурсивную великую Хорватию, которая естественным образом сочетает в себе величественный образ прошлого с утопической проекцией будущего, Витезович переосмысляет все без исключения элементы иллирского мифа, широко используя всю доступную ему историческую литературу.
В конце XVII в. иллирская идеологема была впервые задействована и для конструирования сербской протонациональной идеологии. Знакомство православных сербских интеллектуалов с ренессансным протонациональным дискурсом происходило благодаря наличию фактически общего с католическим миром культурного пространства той части православных сербов, которая проживала в рамках монархии Габсбургов. В освобожденных в конце XVII в. от османов южных областях Венгрии, сербское население которых заметно увеличилось в численности в результате Великого исхода 1690 г. и последующих сербских миграций с территории Османской империи, сформировался яркий и динамичный очаг сербской барочной культуры. В этом отношении православных сербских интеллектуалов эпохи барокко наряду с православными русинскими интеллектуалами Речи Посполитой можно считать пионерами западноевропейского протонационального дискурса в культурном пространстве Slavia Orthodoxa. В домодерную эпоху здесь, в силу культурно-цивилизационной специфики данного региона, восходящей к Византии, не действовали или действовали очень слабо характерные для стран западнохристианской цивилизации культурные и социально-политические факторы, способствовавшие развитию этнического дискурса и этнизации картины далекого прошлого.
В «Славяно-сербских хрониках» сербского аристократа Джордже Бранковича топосы иллирской идеологии оказались тесно переплетены с этносимволическим пространством домодерной сербской идентичности и памятью о могущественной средневековой сербской державе Неманичей. Особую популярность среди сербских и болгарских интеллектуалов эпохи барокко приобрел русский перевод труда Мавро Орбини «Королевство славян», выполненный Саввой Владиславичем-Рагузинским по личному указанию Петра I и вышедший в Санкт-Петербурге в 1722 г. под названием «Книга историография о початии имени, славы и расширения народа славянского». В частности, его использовал Паисий Хилендарский для написания «Истории славяно-болгарской» (1762 г.) — первого произведения болгарской исторической мысли, содержавшего элементы протонационального дискурса.
Южные славяне: готицизм
Одним из ярких феноменов, характеризующих формы репрезентации далекого прошлого в странах Европы в эпоху, предшествовавшую появлению критической историографии, является так называемый «готицизм», под которым можно понимать различные формы апелляции к наследию древнего народа готов, как правило, политически мотивированные и призванные обосновать с помощью приписываемого своему народу (королевству, династии и т. п.) готского происхождения претензии на верховенство[329]. При этом можно говорить о том, что настоящий расцвет готицизма в европейской историографии и общественной мысли приходится на раннее Новое время, что было неразрывно связано со становлением в странах Европы протонационального дискурса[330]. Делая акцент на античном наследии и всячески принижая варваров, будь то германцы или славяне, итальянский Ренессанс вызвал своего рода ответную реакцию в заальпийской части Европы, в гуманистической среде которой постепенно стали появляться конкурирующие с антикизирующим дискурсом идеологические конструкции, прославлявшие «варваров» — тевтонов, сарматов, готов и др. Хотя апелляция к готскому наследию была привычной и для средневекового историописания, вследствие чего в историографии часто ведется разговор о средневековом готицизме; в рамках протонационального дискурса раннего Нового времени образ готов претерпевает существенные изменения, что оправдывает взгляд на раннемодерный готицизм если не как на полноценную протонациональную идеологему, подобную иллиризму или сарматизму, то, по крайней мере, как на феномен, теснейшим образом с ними связанный.
Как это было и в Западной Европе, в Центрально-Восточной Европе раннего Нового времени элементы готицизма получают наибольшее развитие там, где готская традиция уже существовала в Средние века, то есть среди южных славян. Средневековая дуклянско-хорватская историческая традиция, в центре которой находился образ древней готской державы потомков короля Остроила, вкупе с характерным для далматинских горожан именованием готами славян далматинского хинтерланда, создавала благоприятную почву для интереса к готской истории как истории славянской в ренессансную эпоху. Однако в системе координат, заданной итальянскими гуманистами, варварам-готам принадлежала историческая роль, заведомо уступавшая роли римлян — носителей великой цивилизации. В связи с этим перед тесно связанными с Италией далматинскими авторами, стремившимися возвеличить славянство, делая это в категориях антикизирующего протонационального дискурса итальянского образца, открывались две возможности: маргинализация готов в качестве предков славян и смещение акцента с готов на других славянских предков, таких как иллирийцы или фракийцы, или переосмысление самих готов, избавление их от репутации грубых варваров.
Одной из наиболее ранних попыток реабилитации готов как предков (южных) славян можно считать работу уроженца далматинского города Котор епископа Николы Модрушского (ок. 1425–1480) «О войнах готов» («De bellis Gothorum»), где, как отмечает хорватский исследователь Лука Шполярич, автор намеренно концентрирует внимание на мотивах поведения готов, стремясь если не оправдать их завоевания, то по крайней мере объяснить их причины[331]. Однако, даже если это было связано со славянским происхождением епископа (что не может быть с определенностью доказано), симптоматично, что в период Кватроченто данная тенденция так и не получила развития. Возобладала именно ставка на автохтонов, что можно видеть в вышеупомянутом трактате Шижгорича, в котором славяноязычные далматинцы выступают как часть более широкой общности — иллирского народа, а готы (отождествляемые при этом с гетами) рассматриваются (наряду с куретами Фомы Сплитского, давшими название хорватам) лишь как один из иллирских народов, пусть и славных своими завоеваниями.
Это явственное смещение акцента с противопоставления автохтонов пришельцам-славянам на общие древние истоки славяноязычного населения Далмации не могло не сказаться и на трактовке содержащегося в «Летописи попа Дуклянина» образа готско-славянского королевства, который обрел новую жизнь в Далмации эпохи Чинквеченто благодаря обнаружению в 1500 г. хорватским аристократом Дмине Папаличем в Краине (Макарское приморье) списка «Хорватской хроники», который по его просьбе был переведен на латынь сплитским гуманистом Марко Маруличем. В переводе Марулича, носящем название «Деяния королей Далмации и Хорватии» («Croatiae Dalmatiaeque regum gesta»)