Датой исхода польский историк называет 714 г. от основания Рима, то есть 39 г. до н. э. Руководил переселенцами князь Вилий. По его имени была названа столица — Вильно. Новую родину стали именовать «L’Italia», «Литалия». Позже это слово трансформировалась в «Литву». Для большей убедительности своей концепции Длугош указывал на сходство римского и литовского язычества, титулатуры «великий князь» с титулом Помпея, общность латинского и литовского языков, легкость принятия в Литве «римской религии» — католицизма — после 1387 г.[362]
Версия Длугоша получила широкое распространение. Она отражена в трактате М. Меховского «О двух Сарматиях» (1517 г.). Правда, Меховский фиксирует и другое объяснение этнонима «Литва»: от «litio», то есть охотничьей трубы (хотя и относится к этому варианту критически)[363]. Несколько особняком стоит точка зрения Михалона Литвина (1550 г.): литовцы происходят от потерпевших кораблекрушение моряков Юлия Цезаря. Их флот разбило бурей при попытке высадиться в Британии. В доказательство своей правоты Литвин приводит большое количество слов, одинаково звучащих на латинском и литовском языках[364].
Влияние концепций такого рода было столь значительным, что в середине XVI столетия. в меморандуме королю Сигизмунду о государственном языке М. Тышкевич высказал предложение учить в школах «подлинному литовскому языку — латыни». Такие школы были открыты еще в 1539 г. Иоанном Вилимовским, а в 1539–1542 гг. — Абрамом Кульветисом[365]. Правда, эта идея встретила сопротивление католической церкви, опасавшейся распространения протестантизма через доступность обучения для мирян (а не только для клириков).
В 1520-х гг. версия о римском происхождении литовцев проникла в белорусско-литовское летописание[366]. В нем появляется рассказ о родственнике императора Великого Рима Нерона Палемоне, который не вынес тирании жестокого правителя и бежал с 500 шляхтичами в поисках новых земель. Беглецы облюбовали себе земли в Жемайтии, Литве и Новогрудчине. Его потомки правили там и основали великокняжескую династию литовских государей[367]. Авторы легенды приводят фантастические генеалогии, подробно описывают деяния вымышленных князей, хотя иногда вплетают в свое повествование и реальных исторических персонажей (например, Миндовга и Довмонта). Заканчивается сказание перечнем потомков Миндовга и повествованием об обстоятельствах перехода великокняжеского престола к Витеню Колюмну, «маршалку» князя Тройдена, и его сыну Гедимину. Надо также отметить, что легенда получила некоторое отражение в топонимике Литвы: близ устья реки Дубиссы существует круглый холм с городищем, называемый Палемонии-Калнас (Палемонова гора)[368].
Исследователи легенды указывали следующие цели ее создателей: возвеличить Литовское государство и его правителей, доказать их права на захваченные ими территории. В. Т. Пашуто и В. А. Чемерицкий видели в ней стремление доказать превосходство Литвы над Московской Русью[369]. Им возражал Н. Н. Улащик. Он подчеркивал, что в центре повествования находится западнорусский город Новогрудок, следовательно, пролитовская направленность легенды сильно преувеличена[370]. М. Захара-Вавжинчик подчеркивала желание создателей легенды о Палемоне включить историю своей страны в историю Европы через введение сказания в общее число нарративов о началах европейских государств[371].
Рассказ о Палемоне содержится в восьми летописях: Археологического общества, Красинского, Рачинского, Ольшевской, Румянцевской, Евреиновской, «Хронике Быховца», «Хронике Литовской и Жмойтской». Древнейшую редакцию, созданную вскоре после 1519 г., по мнению Н. Н. Улащика, содержит Евреиновский список[372]. Большинство ученых датирует возникновение этой легенды 1520 г.[373] В ее основу были положены предания о происхождении литовского народа от беглецов из Древнего Рима, присутствовавшие в польской историографии с XV в. В. Б. Антонович указывал, что источниками истории о Палемоне также были местные предания об основании городов: Юрборка, Ковно, Вильно, Кернова, святилищ (гора Швентирога) и фамильные сказания Довойнов, Монтвидов, Гедройтов и др.[374]
Важным этапом в осмыслении легенды в конце XVI в. явились труды польского историка Мацея Стрыйковского. Он первым попытался сблизить легендарное повествование с подлинными, реальными фактами. История о Палемоне, видимо, захватила ум и воображение польского хрониста, ибо в его «Началах» исход предков литовцев описан в стихах (в подражание «Энеиде» Вергилия). В 1580 г. Стрыйковский даже предпринял путешествие по маршруту Палемона — из Балтийского моря в реку Неман, дабы лично пройти дорогой великого предка князей литовских[375]. По выражению И. Ожел, под пером Стрыйковского Литва эпохи Палемона стала прекрасной античной Аркадией. «Градом Палемона» был объявлен Вильно[376].
Историк попытался найти хоть какое-нибудь подтверждение рассказу о Палемоне. Он отождествил его с римским сенатором Публием Лебоном. Хронист отверг версию о зверствах Нерона как причине бегства и считал, что таковой послужила гражданская война между Цезарем и Помпеем. Впрочем, и в «Хронике» Стрыйковского, и в его «Началах» присутствует и иная трактовка: побег произошел в 401 г. и был вызван нашествием гуннского завоевателя Атиллы.
Украина: хазарский миф
Земли будущей Украины входили в состав Королевства Польского (Галиция — с 1340 г., и после кратковременного вхождения в состав Венгрии в 1372–1387 гг. с 1387 г. окончательно в составе Польши; Киевская, Подольская, Волынская земли — с 1569 г.), Великого княжества Литовского, а с 1569 г. — объединенной Речи Посполитой. Идеологией местной шляхты здесь точно так же выступал сарматизм, транслируемый из Польши. Свою специфику вносила разница религиозных воззрений (поляки — католики, на Украине — православные, а после 1596 г. — униаты) и нараставший после Брестской унии 1596 г. антагонизм с «ляхами», в результате приведший к освободительному восстанию и отделению Украины от Речи Посполитой.
В сарматский миф украинские шляхтичи вносили струю своей специфики, связанной прежде всего с этнокультурной идентичностью. Инструментом для этого был избран медиевализм. Сарматские идеалы воспринимались скорее как идеалы этические, поведенческие, modus vivendi и т. д. При этом подчеркивалось, что народ «русь» был крещен самим апостолом Андреем, что князь Владимир создал «на землях Сарматии» первое православное государство[377]. Украинские шляхтичи не пытались выводить свою генеалогию из античных мифов или польских рыцарей эпохи Пястов, зато связывали себя с потомками древнерусских князей или литовских князей Свидригайловичей и Олельковичей[378]. Соответственно, русские средневековые предки-князья наделялись в нарративе теми же чертами, что и шляхетские предки-сарматы в Польше.
Еще одной особенностью украинских процессов XVI–XVII вв. было постепенное возвышение фактора казачества. В XVII–XVIII вв. украинское казачество становится важным фактором исторического процесса в Восточной Европе. Ее потрясла знаменитая «казацкая революция» Богдана Хмельницкого 1648–1654 гг. Казачьи отряды сыграли немалую роль в русской Смуте 1604–1618 гг. Казаки были главным фактором русско-польской войны 1654–1667 гг. и русско-турецкой войны 1677–1681 гг. Роль И. Мазепы и других лидеров украинского казачества в годы украинского похода Карла XII (1708–1709 гг.) до сих пор является предметом ожесточенных споров не только профессиональных историков, но и национальных идеологов и в России, и на Украине. Разгром Запорожской Сечи и реформы в Малороссии — важная страница истории политики Российской империи XVIII в.
Все эти события ставили вопрос об идентичности казаков, а вопрос об идентичности неразрывно связан с вопросом о происхождении. Казачество вышло на историческую арену как новая сила во второй половине XVI в., но столь молодой общности было сложно конкурировать с другими в области политических и исторических дискурсов. Отсюда и общее для всех народов стремление к мифологизации и удревнению собственной истории, поиск легендарных предков в восточноевропейском Средневековье. Казаки пытались для возвышения своего статуса включаться в сарматский миф, и частично это работало: по словам М. В. Лескинен, «украинский сармат-рыцарь — это и казак, и шляхтич»[379]. Но украинско-польский конфликт XVII в. помешал развитию этой идеологии: сарматизм не мог лежать в основе идейных воззрений и той, и другой сторон. Украина нуждалась в корректировке сарматского мифа, обретении своей собственной национальной легенды.
В 1710 г. в Конституции Ф. Орлика, которая считается одним из первых манифестов украинского национального самосознания, казаки названы потомками средневековых хазар, принявшими православие еще при правителях-каганах. В 1720-х гг. была составлена так называемая Летопись Григория Грабянки, в которой отразились взгляды казацкой украинской элиты. Уже замечено, что «хазары описываются Грабянкой как сообщество воинов, живущее в суровых условиях, которое презирает материальные ценности и прославлено военными подвигами. Перед хазарами трепещут все соседи. Они упорно защищают свою свободу. Святослав нанес им поражение, но не смог их покорить»