Родовое имя Франкопанов потомки кркских князей, вероятно, приобрели не ранее XV в., когда формируется представление о том, что этот род является ветвью средневекового римского семейства Франгипанов (gens Frangepania), первые упоминания о котором в письменных памятниках относятся к XI в. Когда именно возникло это представление и с чем было связано его появление — неизвестно, но венецианский наместник Крка Антонио Винчигерра, назначенный на остров вскоре после того, как Иван Франкопан передал его Венеции (1480 г.)[399], оставил любопытное сообщение о том, как в свое время Никола IV Франкопан, хорватский бан (1426–1432 гг.) совершил паломничество в Рим, где был сердечно принят папой Мартином V. По словам Винчигерры, папа римский сообщил Николе, что в римских хрониках он нашел информацию о том, как некогда братья Франгипаны «древней римской крови» («de antique sangue romano»), происходившие из рода папы Григория Великого (590–604 гг.) (del parentato de s. Gregorio), отправились жить на остров Крк, став родоначальниками фамилии кркских князей. По этому случаю папа предоставил Николе герб Франгипанов и признал за кркскими князьями право именоваться Франгипанами (Франкопанами)[400]. Хотя из этого сообщения может сложиться впечатление, что Франкопанами кркских князей сделал именно папа, исследователь франкопанского родового мифа Л. Шполярич, отмечая, что впервые Никола IV именуется Франкопаном (de Frangiapanibus) в грамоте, изданной им еще в 1422 г., интерпретирует известие Винчигерры в том смысле, что папа окончательно легитимизировал уже давно существовавший к тому времени генеалогический миф. При этом, отмечает исследователь, мы не знаем, кому именно принадлежала инициатива в конструировании родственной связи между двумя видными фамилиями. Притом что в родстве с римскими Франкопанами вполне могли быть заинтересованы хорваты, самим римлянам родство с могущественным хорватским семейством предоставляло, пожалуй, еще больше политических выгод[401].
Однако зафиксированное в первой половине XV в. представление о родстве хорватского аристократического семейства с римским пока не имело непосредственного отношения к процессу поиска античных предков в собственном смысле слова, который в полной мере развернется лишь столетием позже. В связи с этим показательна присутствующая в известии Винчигерры апелляция только к имени святого Григория, то есть папы Григория Великого, при отсутствии каких-либо имен из собственно античной истории. Ситуация меняется в период Чинквеченто, когда появляется работа веронского августинца Онофрио Панвинио «О роде Франгепанов» («De gente Fregepania») (1556 г.). В этом произведении происхождение римских (а соответственно, и хорватских) Франгипанов (Франкопанов) возводится напрямую к эпохе античного Рима, а их непосредственными предками провозглашаются Аниции (gens Anicia) — известный сенаторский род эпохи позднего Рима, возможно, являвшийся продолжением одноименного плебейского рода, существовавшего еще в эпоху Республики.
Интересно, что генеалогические выкладки Панвинио позволили включить в число родственников Франкопанов не только сенаторов античной эпохи, но и провозвестника самого Ренессанса — гениального флорентийского поэта Данте Алигьери, а также род Микьели — известное семейство венецианских патрициев. В то время как венецианские Микьели, согласно Панвинио, происходили от Анца Микьела Франгипана, прибывшего в 833 г. в страну венетиков и избранного здесь сенатором, предок Данте по имени Элизео, о котором сообщает Джованни Боккаччо в жизнеописании поэта, был, по информации Панвинио, никем иным как одним из Франгипанов, поселившихся во Флоренции в правление Карла Великого[402].
Подобным же образом — через мнимое родство с известной фамилией — обрел римских (но не античных) предков хорватский род Бабоничей, или князей Благайских, «романизация» происхождения которых составляет любопытную параллель с «романизацией» и «антикизацией» происхождения князей Кркских. История рода Бабоничей восходит к рубежу XII и XIII вв., когда жил первый известный представитель рода Степан I Бабон. Уже в XIII столетии Бабоничи являлись одним из наиболее могущественных феодальных семейств Славонии, а в следующем столетии за ветвью рода, владевшей крепостью Благай на реке Сане, закрепилось родовое имя князей Благайских[403]. Свои позиции в феодальном ландшафте Хорватско-Венгерского королевства Бабоничи удерживали и в течение последующих веков: представители рода неоднократно становились хорватскими, славонскими и хорватско-славонскими банами. Подобно тому, как это было с Франкопанами, уже в первой половине XV в. формируется подкрепленное сфальсифицированным документом представление о родстве князей Благайских со знаменитым римским семейством Орсини, возвысившимся в XII в.[404] И, как и в случае с Курьяковичами, определенную роль в установлении фиктивного родства сыграло сходство гербов двух знатных семейств: на обоих можно было обнаружить косые перевязи[405].
Таким образом, в течение XVI столетия в Хорватии оформилось представление о римском происхождении наиболее влиятельных дворянских фамилий. К XVII в. оно было уже весьма устойчивым, о чем ярким образом свидетельствуют строки из исторического труда проживавшего в Хорватском королевстве венгерского историка Миклоша Иштванфи[406]. Так, давая общую характеристику истории Иллирика (Хорватии), он среди прочего писал: «Были в иллирском краю многие нобили италийской и римской крови, Франкопаны, Урсины и Торкваты, которые некогда в народе назывались Слуньскими, Благайскими и Карловичами»[407]. При этом, сообщая в следующих главах своего труда о славных деяниях Ивана Карловича и Франьо Благайского, Иштванфи не счел лишним еще раз напомнить об их римском происхождении[408].
Популярность в Хорватии представления о римском происхождении местной знати, несомненно, связана с глубокой вовлеченностью страны в средиземноморские культурные тенденции и может объясняться политическими интересами представителей хорватской элиты, вынужденной, как и их итальянские коллеги, искать место под солнцем в условиях политической нестабильности и социальной конкуренции. Не менее важную роль в актуализации римской темы играло эпохальное противостояние с османами, в котором хорватское дворянство вполне объективно играло роль щита христианской Европы. Героические деяния античной эпохи словно повторялись на полях сражений, которые хорватские аристократы — прямые потомки доблестных римских патрициев — вели против самого мощного на тот момент противника европейской цивилизации, угрожавшего ее существованию так же, как некогда галлы или гунны угрожали существованию Рима.
Между тем, как уже отмечалось выше, за пределами Италии и средиземноморского культурного ареала мода на римское происхождение обрела конкурентов в лице облагораживавшихся варварских генеалогий. При этом, как будет показано ниже, это касалось не только «origines gentium», но и генеалогий отдельных родов. В силу чего выбирались римские или варварские предки? Очевидно, что большое влияние здесь имели уже существовавшие этногенетические традиции, но дело, как кажется, этим не исчерпывается. Большой интерес для изучения протомедиевальных тенденций в дворянских генеалогиях, явственно обозначившихся уже в эпоху барокко, представляет миф о готском происхождении самого могущественного аристократического семейства Хорватии XVII в. — графов Зринских.
Зринские были потомками могущественных брибирских князей, именуемых также Шубичами, история которых прослеживается с XI столетия. В XIII–XIV вв. Павлу и Младену Шубичам фактически удалось создать в Хорватии свое государство, лишь номинально зависимое от последних представителей династии Арпадов и от сменившего их молодого Карла Роберта Анжуйского, ставшего королем во многом именно благодаря поддержке Шубичей. После того как в 1322 г. силы Младена были разбиты войсками венгерского короля, род Шубичей утратил политическую самостоятельность и оказался встроен в иерархическую структуру централизованного королевства, создаваемую Анжуйской династией. Зринскими стала именоваться ветвь Шубичей, родоначальник которой, Григорий II, в 1347 г. передал королю Лайошу прежнее родовое гнездо Шубичей — крепость Островицу в Далмации, получив взамен замок Зрин на реке Уне. Наиболее известным представителем рода Зринских периода войн с османами, несомненно, был Никола IV Зринский. Героическая оборона крепости Сигет в 1566 г., стоившая жизни этому прославленному полководцу, обессмертила его имя во всей христианской Европе. К 1660-м гг., когда Никола VII Зринский, являвшийся в это время баном Хорватско-Славонского королевства (1647–1664), озаботился задачей составления генеалогии своего рода, Зринские были не только одним из самых влиятельных семейств Хорватии, но и обладали символическим капиталом, придававшим этому семейству (наряду с семейством Франкопанов, связанных со Зринскими родственными узами) центральное положение в социальном ландшафте королевства.
При этом в середине XVII в. Зринские оказались в самом центре процессов, направленных на эмансипацию Хорватско-Славонского королевства в составе «земель короны св. Стефана» и признания за ним равноправного статуса с Венгрией. Как отмечалось выше, это было время формирования хорватского сословного патриотизма, уже вполне приобретавшего протонациональный характер. При этом растущее разочарование хорватской элиты в политике Габсбургов, которую те вели по отношению к османам, все больше придавало этому процессу оппозиционный оттенок. Результатом в 1670 г. стало открытое выступление против Габсбургов бана Петра IV Зринского (брата погибшего в 1664 г. Николы VII Зринского) и капитана Франа Крсто Франкопана. Оно явилось кульминацией антигабсбургского «заговора