Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах — страница 57 из 111

ковиц), у ног которого лежит обращенный язычник.

В Пеште первым медиевальным объектом должен был стать храм-базилика в честь св. Иштвана. Его строительство началось в 1851 и завершилось только в 1905 г., за это время сменилось три архитектора: Йожеф Хильд, Иожер Каузер и Миклош Ибль. В соборе хранится венгерская святыня — десница св. Иштвана и стоит его статуя работы А. Штробля, вокруг которой расположены пять бронзовых барельефов с описанием жития святого.

Одним из центральных элементов перестройки Пешта в преддверии миллениума стало создание осевой улицы — проспекта Андраши (для чего было снесено более 200 домов). Одним концом проспект упирался в площадь Героев, окончательно оформленную к 1896 г. (архитектор А. Шикеданц, скульптор Д. Зала). В центре площади стоит 36-метровая колонна с фигурой архангела Гавриила, который несет в руке венгерскую корону — корону св. Иштвана (по легенде, именно Гавриил велел Иштвану крестить венгров). Вокруг пьедестала короны расположены фигуры легендарных вождей мадьярских племен, во главе с Арпадом, которые тысячу лет назад «обрели родину». За плечами архангела Гавриила справа и слева от колонны развернуты две полукруглые колоннады со скульптурными изображениями героев венгерской истории. Показательно, что большинство из них отсылают нас к Средним векам. В целом символика получилась не только ярко выраженная националистическая, но и с большой претензией на мессианизм.

Рядом с площадью в 1896 г. был разбит парк Варошлигет, где размещен еще один объект «сконструированного Средневековья» — замок Вайдахуньяд. Первоначально он являл собой театральную декорацию из дерева, но в 1904 г. был переделан на каменный (архитектор И. Архар). В облик этого замка как символа венгерской истории включены фрагменты 21 памятника — крепостей, храмов и т. д. (настоящий средневековый замок Вайдахуньяд находится в Трансильвании).

Последним крупным медиевальным объектом в Пеште стало ни много ни мало само здание венгерского парламента. Оно представляет собой шедевр неоготики, строилось по проекту Имре Штейндля с 1885 по 1904 г. К миллениуму его не успели достроить, но для празднования в 1896 г. открыли то, что оказалось готово — центральный купольный зал. Фасад украшен скульптурами правителей Венгрии и Трансильвании. По сегодняшний день Парламент является одним из красивейших зданий и символом Будапешта, по масштабам с ним можно сравнить только неоготическое здание британского парламента.

С точки зрения характеристики венгерского медиевализма, особый интерес представляет уникальная историческая выставка, открывшаяся в 1896 г. в период юбилейных торжеств в парке Варошлигет и привлекшая большое количество посетителей со всех уголков Венгрии, а также из Цислейтании и других стран Европы. В залах выставки посетители могли не только ознакомиться со значимыми экспонатами, связанными с различными периодами венгерской истории, но и получить целостное представление об историческом пути нации от прибытия венгерских племен в Карпатскую котловину до современного национального триумфа. Венгерская история развертывалась перед посетителями от древности до современности в четко структурированном хронологическом порядке и с неизменным акцентом на историческую индивидуальность и историческую субъектность венгерского народа[693]. Воспринимать представленную в залах выставки историческую информацию помогали яркие визуальные образы, призванные максимально наглядно репрезентировать основные «места памяти» в истории нации. Такая подача исторического материала находила положительный эмоциональный отклик среди многочисленных посетителей и, несомненно, способствовала формированию у них столь важного для процесса нациестроительства комплекса устойчивых представлений и ярких образов национальной истории.

В соответствии с давней традицией венгерской историографии, в положенной в основу экспонирования периодизации венгерской истории в качестве отдельной эпохи была выделена «Эпоха обретения родины: от племенных вождей до Иштвана Святого», а одним из наиболее ярких примеров визуализации образов прошлого стала круговая панорама с изображением вступления венгерских племен на территорию будущей Венгрии, выполненная Арпадом Фести[694].

Апелляция к героическому событию, символизировавшему для венгров начало их национальной истории, не раз вдохновлявшему венгерских художников на создание эпических полотен, присутствовала и в двух других значимых художественных объектах миллениума — величественной картине Михая Мункачи «Обретение родины Арпадом», украсившей интерьер парламента, и скульптурной композиции на площади Героев, изображавшей семерых вождей венгерских племен во главе с Арпадом.

Блестяще репрезентированный лучшими архитекторами, скульпторами и художниками миф о событиях 895 г. стал не только главным символом миллениума, но и одним из основных смыслообразующих элементов национальной идеологии Венгерского королевства. Помимо очевидного восприятия этого события как архетипического изначального деяния народа, подобного тем, что присутствуют во множестве этногенетических мифов, следует обратить внимание на то, что изображение сцены вступления венгерских племен в Паннонию позволяло визуально отразить такой значимый топос репрезентации нации, как апелляция к героическому веку со свойственной ему величественной архаикой и яркой этнокультурной самобытностью. Акцент на самобытности в контексте венгерского нациестроительства был особенно важен, так как, с одной стороны, он вписывался в уходящую вглубь веков венгерскую гуннскую традицию, а с другой стороны, отвечал актуальным для венгерского национализма представлениям об индивидуальном «духе народа».

В тени Австро-Венгерской империи: хорватский медиевализм

С преобразованием Австрии в дуалистическую Австро-Венгрию резко обострились хорватско-венгерские отношения. Хорватское королевство со столицей в Загребе, официально именовавшееся Триединым королевством Хорватии, Славонии и Далмации[695], было связано с Венгерским королевством сложным комплексом взаимных социокультурных влияний, а также довольно запутанными политическими отношениями, по-разному трактовавшимися венгерскими и хорватскими политиками и интеллектуалами. Хотя отцы венгерского конституционализма неизменно признавали за Хорватским королевством определенные политические права, их объем был далеко не таким, какой мог устроить хорватов, почти всегда считавших себя равными партнерами венгров. Заключенное в 1868 г. хорватско-венгерское соглашение (Nagodba), являвшееся своеобразным аналогом австро-венгерского Ausgleich, хорватов по многим причинам не устраивало. Еще более обострились отношения двух национальных элит в период правления в Хорватии бана Куэна Хедервари (1883–1903 гг.), совершенно не расположенного к каким-либо уступкам усиливавшемуся хорватскому национализму. На этом драматическом фоне формировался и зрел модерный хорватский национализм, в котором медиевальная составляющая была отнюдь не менее значимой, чем в венгерском национализме.

Как и в Венгрии, вторая половина XIX в. стала в Хорватии временем формирования национальной идеологии и национальной интерпретации истории. В трудах ведущего идеолога хорватского национализма, юриста Анте Старчевича стала оформляться так называемая концепция хорватского государственного права, которая была призвана продемонстрировать государственноправовую самостоятельность Хорватского государства со Средних веков до настоящего момента. Успехи хорватской позитивистской историографии, основоположником которой можно считать историка и неутомимого организатора науки Ивана Кукулевича-Сакцинского, не только обеспечили эту концепцию необходимыми доказательствами, но и сформировали в течение второй половины XIX в. ставшую со временем канонической картину хорватской национальной истории. Одним из главных творцов этой картины применительно к Средневековью стал медиевист с европейской известностью Франьо Рачкий, первый президент Югославянской Академии наук и искусств в Загребе, основанной в 1866 г. Хотя Рачкий был сторонником югославизма (идеологии взаимной культурной интеграции всех южных славян как единого квазинационального сообщества), объективно эта идеология усиливала позиции именно хорватского национализма, создавая могучий противовес централизаторским и мадьяризаторским поползновениям Будапешта.

Усилиями И. Кукулевича-Сакцинского, Ф. Рачкого и других историков в средневековом сегменте хорватского национального исторического нарратива определилось несколько ключевых событий, обретших характер важных национальных мест памяти. Одним из них, естественно, был сам приход хорватов на Балканы, датировавшийся на основании средневековых источников первой четвертью VII в. Немалое значение имели также крещение хорватов напрямую из Рима (середина VII в.), правление королей Петра Крешимира IV Великого (1058–1074 гг.) и Звонимира (1075–1089 гг.), при которых Хорватия достигла большого могущества. В контексте отношений с венграми большая роль приписывалась соглашению хорватской знати с королем Коломаном в 1102 г., которое неизменно интерпретировалось в Хорватии как сохранившее суверенитет государства добровольное избрание хорватским политическим народом венгерского монарха в качестве хорватского короля. Национальным героем ожидаемо становился Никола Зринский, знаменитый на всю Европу героический защитник Сигета от османов в 1566 г. Но, пожалуй, наиболее ярким образом хорватского медиевализма, с точки зрения репрезентации древности и величия нации, сопоставимым с венгерским мифом о переселении, стала коронация первого хорватского короля Томислава (около 910–928 гг.). Важность этого образа для характеристики хорватского медиевализма и его связи с нациестроительством побуждает рассмотреть его более подробно.

То обстоятельство, что в ряде ранних источников, начиная с адресованного Томиславу в 925 г. письма папы Иоанна Х, этот хорватский правитель именовался королем, а не князем (дуксом), как предшествующие ему правители, навело ряд историков (Бюдингера, Рачкого, Клаича) на мысль, что Томислав был коронован, а то обстоятельство, что в правление Томислава в городе Сплит состоялись два крупных церковных собора (в 925 и 928 гг.), позволяло говорить о роли в этом событии Рима и Византии