С обострением национальных противоречий в югославском обществе постепенно возрос и интерес к национальному прошлому. В 1989 г., перед самым развалом Югославии, в канун легендарного юбилея Косовской битвы увидел свет самый значимый для сербского кинематографа фильм «Битва на Косовом поле» — масштабное историческое полотно, носившее во многом характер более просербский, нежели его предшественник 1964 г. Режиссером картины стал З. Шотра (родился в 1933 г.), а сценарий был основан на одноименной драме сербского писателя Любомира Симовича (родился в 1935 г.).
В целом необходимо сказать, что кинематограф стал в середине и второй половине ХХ в. эффективным инструментом трансляции в обществе образов и символов Средневековья. Некоторые картины, являющиеся высокохудожественными произведениями, высоко ценились в интеллектуальных кругах, но Средневековье было не более чем фоном для выражения презентистских идей авторов. В основном средневековая тематика привлекалась для выражения патриотических, национально-освободительных идей, антиклерикальной пропаганды. В то же время за редкими исключениями, к которым относятся прокатный успех «Крестоносцев», популярность болгарских и югославских исторических лент на родине, эти фильмы не стали самыми кассовыми. В пропагандистском плане они были каплей в море фильмов на революционную и военную тематику, отражающую историю Нового и Новейшего времени.
В этом смысле к медиевальному кинематографу наиболее точно подходит слово «узнавание»: он формировал определенные визуальные медиевальные образы, способствовал постижению Средневековья (особенно своего), прошлого своей Родины. Но радикальным средством расширения влиятельности медиевального дискурса в идеологии и общественном сознании кинематограф во второй половине ХХ в. не стал.
Последнее, на чем хотелось бы остановиться при обзоре проявлений медиевализма в славянских и Балканских странах в 1945–1980-е гг., — это место Средневековья в официальном историческом дискурсе. Первый этап развития послевоенной историографии стран Восточной Европы и Балкан связан с влиянием сталинизма, ставшего официальной идеологией. После трансформации режимов «народной демократии» в 1946–1948 гг. коммунистические партии в основном начали проводить политику идеологизации исторической науки в духе марксистско-ленинско-сталинских принципов. Руководящие принципы этой политики хорошо иллюстрируются заявлением болгарского партийного функционера Вылко Червенкова, который в 1948 г. призвал «очистить авгиевы конюшни буржуазной историографии» и поставить истории «на здоровые и научные основы» путем «решительного устранения реакционного наследия»[882]. В свою очередь генсек ЦК БКП Георгий Димитров настаивал на том, чтобы сломать «остатки буржуазного идеологического метода и великоболгарского шовинизма»[883]. Новая власть проявила крайне негативное отношение и к «буржуазным» ученым. Было заявлено, что нельзя верить ни одному их слову, потому что эти ученые и профессора являются ничем иным, как учеными слугами капиталистического класса[884]. Помимо того что некоторые ученые были лишены возможности заниматься научной деятельностью, они были обвинены в сотрудничестве с предшествующей властью и репрессированы.
После войны в этих странах началось строительство социализма. Важнейшую роль в этом процессе играла идеология, а она предполагала наличие официального канона в трактовке прошлого и настоящего. История стран должна была быть переписана по марксистской «пятичленной схеме». Она должна была начинаться с образования средневековых государств с двумя феодальными классами: феодалов и зависимых крестьян. Частью этой истории должны были быть восстания эксплуатируемых против эксплуататоров, борьба с иноземными захватчиками, описание способа производства и социальноэкономической жизни трудящихся (крестьян, ремесленников и т. д.). Ранняя история городов была историей их возникновения как центров ремесла и торговли. Внедрение христианства трактовалось как часть политики господствующего класса по усилению своей власти над народом. Главное требование — это должна быть народная история, а не история королей и князей.
Необходимо подчеркнуть, что помимо положений марксистско-ленинскосталинских теорий развития общества, важным фактором стала тенденция буквального копирования академическим сообществом стран народной демократии определенных оценок и взглядов советских ученых. Так, например, болгарский исследователь Александр Бурмов (1911–1965) выдвинул теорию сарматского происхождения протоболгар. Он буквально копировал взгляды советского историка и филолога Николая Яковлевича Марра (1864–1934), согласно которому древние болгары были первоначально сарматами. Причины такой ориентация на Марра вполне очевидны — его убеждения в лингвистике поддерживались лично Сталиным, и они считались в тот момент общепринятыми советской наукой[885].
Схема была разработана официальными идеологами и была для всех государств примерно одинаковой. Согласно ей, наличие у всех стран феодального периода, во-первых, подтверждало истинность пятичленной марксистской схемы и аргументировало неизбежность наступления последующих звеньев схемы — капитализма и коммунизма. Во-вторых, подчеркивалось единство истории средневековой Западной и Восточной Европы — и там, и там был феодализм. Тем самым обосновывалось утверждение, что не было никакого изначального отставания стран социалистического лагеря от капиталистических стран. Они сперва развивались одинаковыми темпами, но потом нашествия монголов, турок, агрессия крестоносцев и прочие внешние факторы затормозили путь Восточной Европы. Населяющие ее народы в этом не виноваты, они — жертва внешней агрессии, а потенциал у них был ничуть не меньше, чем у Франции или Испании.
Данный канон с учетом специфики истории каждой из стран разрабатывался в государственных научных структурах и распространялся прежде всего через систему образования, праздники и памятные даты, музейные экспозиции, политику в области культуры и туризма и т. д. Это выразилось в создании в каждой из стран многотомных официальных историй. В 1954 г. вышел первый том «Истории Болгарии»[886], в 1963 г. — «Атлас болгарской истории»[887]. В 1968 г. Политбюро Коммунистической партии Болгарии приняло решение о подготовке новой многотомной истории Болгарии. Второй и третий тома, посвященные Средневековью, вышли в 1981 и 1982 гг.[888]
Для Польши после войны была актуальной проблема обоснования новых границ: права на Силезию и Поморье, а также утрата восточных территорий, отошедших к СССР. Для этого официальные польские историки обратились к медиевальной аргументации. В их работах подверглась критике идея «монархии Ягеллонов» — концепция создания в XV–XVI вв. большой восточноевропейской монархии под эгидой династии Ягеллонов. Отказ от нее означал признание легитимности восточной советско-польской границы после 1945 г. Особо обсуждалась проблема легитимности Люблинской унии 1569 г. и ее последствий. Конечно, эти взгляды высказывались под давлением официальной идеологии, и польские историки на самом деле так не думали[889]. Перед нами пример использования медиевализма в актуальных политических целях.
Решение о создании многотомной «Истории Польши», написанной по новым историческим канонам, было принято еще в 1952 г., но ее создание заняло несколько десятков лет. Оказалось, что проще подготовить многотомники по истории отдельных земель: «История Силезии» (т. 1–3, 1960–1976)[890], «История Поморья» (т. 1–2, 1969–1984)[891] или по социальным группам («История польских крестьян» (т. 1–3, 1970–1980)[892]. В 1950–1980-х гг. вышло много обобщающих книг по истории Польши, подготовленные краковскими, варшавскими и другими авторами, а также целыми научными коллективами[893].
В Чехословакии в 1958 г. вышел первый том «Обзора чехословацкой истории»[894], в дальнейшем выходили научные и научно-популярные обобщающие труды и очерки «Истории Чехословакии». Историки Югославии были увлечены написанием истории объединенной страны, то есть в основном Новейшей историей. Средневековые аспекты затрагивались в «Истории народов Югославии» (первый том — в 1953 г.)[895], «Истории словенского народа» (первый том — в 1954 г.)[896], «Истории Белграда» (первый том вышел в 1974 г.)[897] и в «Истории Югославии», написанной С. Чирковичем, И. Божичем, М. Экмечичем, В. Дедиером и опубликованной в 1972 г.[898]
Средневековая история обязательно изучалась в аспекте образования раннефеодальных государств[899]. Концепции послевоенных историков определялись установками марксистской теории происхождения государства, но вместе с тем сам по себе вопрос о происхождении и государства, и народа неизбежно перекликался со старыми идеями «origo gentis» и объективно способствовал реанимации медиевализма. Тем более что историки активно искали аргументацию в пользу древности славянской государственности. Это обоснование значимости державы Само (VII в.) на территории Словакии[900]