, трактовка Великой Моравии как одного из первых средневековых европейских государств, противостоящей западной державе Карла Великого[901]. Здесь большую роль сыграли раскопки древнего славянского поселения в Микульчицах и поиск там Йозефом Поуликом могилы знаменитого славянского апостола св. Мефодия.
Сами по себе эти и другие сюжеты из средневековой истории имели в историографии самостоятельное значение, но были востребованы современной политической мыслью для решения проблем ХХ в. Чехи, несмотря на активно навязываемый им эксперимент с созданием чехословацкой нации и коммунистический интернационализм, сохраняли свой национализм в том числе благодаря обращению к истории[902], культу «гуситской революции». Р. Гжесиком показано, как польскими археологами для завуалированного декларирования национализма в годы фактического ограничения суверенитета страны использовалась идея локализации славянской прародины именно на территории современной Польши[903]. Тем самым она оказывалась колыбелью древнего славянства, что возвышало ее над другими странами.
Тодор Живков в рамках борьбы с нигилистическим отношением к истории в 1967 г. сокрушался: «Мы не говорим о хане Аспарухе — создателе болгарского государства. Мы не говорим о Круме Грозном, который спас славян от ассимиляции, и все славяне [за это] должны поставить ему памятник. Мы не говорим о царе Симеоне и золотом веке болгарской культуры, мы не говорим о царе Самуиле, царе Калояне и царе Иване Асене II. Мы мало говорим о богомилах, Ивайло, крестьянских восстаниях и т. д.»[904]. В 1950 г. был изменен дизайн ордена «Кирилл и Мефодий», а в 1966 г. орден «Мадарский всадник» становится государственной наградой НРБ.
В 1980 г. Иоанн Павел II, прозванный славянским папой, один из величайших политиков и «архитекторов новой Европы» в ХХ в., провозгласил солунских братьев духовными покровителями континента. Традиционно считается, что национализация их образов начиналась параллельно с зарождением национальных движений, когда праздник Кирилла и Мефодия, а также миф о них заняли важное место в национальных (наднациональных) идеях о специальной миссии славянства в период национального возрождения, а позже — в национальных мифологиях современных славянских государств. Каждая из славянских стран рассказывает свою историю о Кирилле и Мефодии и их учениках, интерпретируя различным образом как их этническое происхождение, так и язык, который они создали, в рамках своей национальной перспективы. По мнению немецкого исследователя С. Рохдевальда, этот процесс можно определить как сакрализацию национализма[905].
Праздник в честь Кирилла и Мефодия — государственный праздник в России, Болгарии, Чехии, Словакии и Македонии. В России, Болгарии и Македонии он отмечается 24 мая. В России праздник называется Днем славянской культуры и письменности, в Болгарии — Днем болгарского просвещения, культуры и славянской письменности; в Македонии — Днем всеславянских просветителей или Днем святых солунских братьев Кирилла и Мефодия. В Чехии и Словакии праздник отмечается 5 июля. В Чехии он называется Днем славянских просветителей Кирилла и Мефодия, в Словакии — Праздником святых Кирилла и Мефодия (Словацкий национальный день).
Первой страной, начавшей традицию празднования Дней Кирилла и Мефодия и первой объявившей святых братьев «своими», еще в XIX в. стала Болгария. Этим она положила начало долгому спору об этническом происхождении славянских апостолов[906]. Во второй половине XX столетия в каждой славянской стране сложился собственный культ Кирилла и Мефодия, представленный в сакральных объектах, музейных экспозициях, визуальных символах, монументах, памятных мероприятиях и т. д.
Кризис восточного блока и начала переосмысления национальной историографии на фоне подготовки и празднования пышных юбилеев 1980-х гг. способствовал массовой коммеморации средневекового: в Болгарии широко отмечался юбилей основания Первого Болгарского царства 681 г., а орден «13 веков Болгарии» стал вторым по значимости. В Югославии на фоне борьбы за власть после смерти Тито в 1980 г. и после беспорядков 1981 г. в Приштине прошла активная подготовка к празднованию 600-летия Косовской битвы 1389 г.
Все эти направления — реставрация, музеефикация, литература, кинематограф, научная деятельность, монументальная политика и т. д. — во второй половине ХХ в. в славянских и Балканских странах реализовывались в русле собственных целей и задач, в основном связанных с актуальным политическим дискурсом, идеологическими ориентирами и т. д. Обращение к Средневековью не было самоцелью, мало того, в этот период оно не было распространенной культурной технологией (по сравнению с обращением к истории Второй мировой или истории национально-освободительного движения, классовой борьбы и т. д.). Примеры медиевализма в эти годы, как и в первой половине столетия, были фрагментарными и точечными, но важно, что все эти процессы в конечном итоге давали побочный эффект. Реставрация церквей как памятников истории и культуры вела к неофициальному росту интереса к национальной религии, историко-культурному наследию. Использование образов Средневековья для иносказательного отражения проблем современности показывало свою эффективность и способствовало постепенному нарастанию интенсивности подобных обращений. И главное — медиевализм был той нишей, где в условиях коммунистической идеологии и пролетарского интернационализма сохраняли свои позиции национальная культура и элементы национализма. Тем самым в 1945–1980-х гг. была подготовлена культурная почва для современного медиевистического бума, который бурно расцвел в новых исторических условиях.
Глава VI. Зачем нам сегодня Средневековье? Проявления медиевализма в современных славянских и Балканских странах
Едут лорды с леди
На велосипеде,
А за ними гном
На ведре вверх дном.
А за ним бароны
На зубах короны,
Феи на драконе,
Эльф на лепреконе,
Змей на василиске,
Пять грифонов в миске,
Зомби и вервольфы
В «Ауди» и «Вольво»,
Маги в колымаге,
Ведьмы на метле.
Глори аллилуйа,
Фэнтези ура!
Новый облик и функции медиевализма на РУБЕЖЕ XX и XXI веков
Рубеж ХХ и XXI вв. — время нового роста национализма на постсоветском пространстве. Распад СССР и крах социалистической системы на Балканах и в Центрально-Восточной Европе привели к возникновению здесь национальных государств. Они интенсивно занялись новым нациестроительством, причем с мобилизацией всех ресурсов, в том числе медиевальных дискурсов. Однако у этого феномена в наши дни есть своя специфика. Западные славяне и часть Балканских стран либо успели войти в Евросоюз, либо стремятся к членству в нем. В своей западной ориентации они включены в процессы глобализации и космополитизации. Но в своей борьбе за эмансипацию от недавнего прошлого, в избавлении от наследия СССР они тяготеют к национализму, причем к этническому национализму балканского типа, ксенофобному и агрессивному. Медиевализм — эффективный ресурс для любого национализма, и в этом контексте его роль возрастает многократно.
Страны Центрально-Восточной Европы обрели национальный суверенитет. Они достигли цели, к которой шли веками, путь к свободе завершен, и самое воспаленное воображение не может представить их объединение в новую империю. Очевидно, что сегодня это невозможно. Отсюда эффект фукуямовского «конца истории», упорное цепляние за родовую травму «русской угрозы», «имперских амбиций России» — без ощущения этой опасности теряется смысл жизни. Роль «имперской жертвы» гораздо привычнее и комфортнее, чем груз ответственности полноправного члена Евросоюза и необходимость соответствовать западноевропейским культурным, политическим и экономическим стандартам.
Этими стандартами в современной Европе являются прежде всего мультикультурализм, космополитизм, демократия и толерантность. Но они исключают культ национальных ценностей, с помощью которого новые государства Центрально-Восточной Европы и Прибалтики успешно борются против «имперского наследия» и «наследия СССР». В контексте имперского владычества национализм помогал покоренным народам сохраниться, выжить и победить, но после победы он стал ненужным, противоречащим базовым ценностям европейского мира, куда эти страны и народы так хотели попасть. Возникает весьма противоречивая ситуация, в которой в рамках одной культуры и идеологии надо соединить национализм и мультикультурность, ксенофобию и толерантность и т. д. Одним из побочных следствий этой ситуации оказывается рост медиевализма. Средневековье связано с историческим наследием, менее конфликтно и позволяет апеллировать к древним национальным началам в современном глобальном космополитичном мире, без покушения на актуальные ценности.
Отсюда — ретротопия, бегство в прошлое, где национализм воспринимается как безвредное увлечение собственной историей. Поскольку эта история далеко не всегда значима, замечательна и соответствует идеалам, то она изобретается, выдумывается, а традиционные исторические каноны подвергаются деконструкции. Активно реконструируется собственное прошлое как прошлое могущественной державы, Великого княжества Литовского, в Литве и Белоруссии. Культ Киевской Руси с претензией на монополию на ее историю развивается на Украине. О прошлом Великой Сербии короля Стефана Душана грезят на Балканах. Идут ожесточенные споры, имеет ли право на существование македонское государство, и как оно должно называться, чтобы не оскорблять политиков в Греции и Болгарии. Польша, восхваляя «золотой XVI век» Речи Посполитой, претендует на роль нового идеологического и культурного гегемона в регионе, апеллируя к «исторической правде», и даже намерена принять официальный закон в защиту польской трактовки истории (правда, он касается больше ХХ в.).