[1232]. Это, безусловно, связано с общей ориентированностью украинского исторического самосознания. Великое княжество Литовское для него – чуждое образование, эпизодичное и не работающее на формирование национальной истории (при этом важное для «локального патриотизма»). Зато оно занимает центральное место в историческом дискурсе другого восточнославянского народа – белорусов.
Найти свое средневековое государство: дискурс Великого княжества Литовского в белорусском национальном конструкте[1233]
Белорусский медиевализм, с одной стороны, развивался в том же контексте, что и украинский. Во главу угла было поставлено создание своей национальной истории, начиная со Средневековья. С другой стороны, существенным отличием от украинского проекта была неочевидность средневековой белорусской национальной истории. Украинцам не надо было искать Киевскую Русь, а белорусам предстояло обрести собственное Средневековье. Проблема была в том, что в Средние века в Восточной Европе не было королевства или княжества с названием «Белоруссия».
Казалось бы, все просто – можно пойти тем же географическим путем, что и Украина, и обратиться к истории древнерусских городов и княжеств на землях современной Белоруссии. Недостатка в них не наблюдается. Так возник дискурс «Полоцкой Руси». Полоцк считается первым историческим городом Беларуси, ее первой столицей[1234]. Эта концепция заняла свое место в умах не сразу[1235]. Как показал И. А. Марзалюк[1236], идею о Полоцком княжестве как истоке современной Белоруссии создал И. В. Турчинович в 1855 г. (книга вышла в 1857 г.)[1237]. Стоит заметить, что одна из первых книг по истории Белоруссии М. О. Без-Корниловича, вышедшая в том же 1855 г., также начинается с истории Полоцкого княжества[1238]. Полоцко-кривичский миф о древней Белоруссии, отличной от Киевской Руси, обосновал в 1863 г. И. Г. Кулаковский. В начале XX в. его развивал В. Ю. Ластовский[1239].
В дальнейшем в трудах М. В. Довнар-Запольского идея о Полоцком княжестве как истоке современной Белоруссии легла в основу «концепции белорусской автохтонности»[1240], особо чистого славянского этнического типа: «Белорусское племя искони занимало ту самую территорию, на которой оно живет и поныне, за весьма небольшим исключением. Никакие иные народы никогда не занимали этой территории. Таким образом, белорусское племя сохранило наибольшую чистоту славянского типа, и в этом смысле белорусы, подобно полякам, являются наиболее чистым славянским племенем. В историческом прошлом Белоруссии нет никаких элементов скрещивания, потому что никакие народы в массе не поселялись в этой стороне. В этом смысле белорусы в сильной мере отличаются от украинцев и великороссов»[1241]. Отсюда был прямой путь к концепции В. Ю. Ластовского о «чистых» (в смысле сохранивших этническую чистоту) и «нечистых» (подвергшихся метисации) славянских народов. К «чистым» относили белорусов и в значительной степени украинцев, к «нечистым», смешанным с финно-уграми и татарами, – русских[1242].
Концепция «Полоцкой Руси» получила особое развитие в белорусской национальной публицистике после 1991 г., после образования национального государства[1243]. Наиболее откровенно логику обращения к ней объяснил Владимир Орлов. Концепция «древнерусской народности» и единого корня русских, украинцев и белорусов, по его мнению, – это «пророссийская концепция», поскольку единство происхождения предполагает историческое родство и правильность объединения в целое. А это целое и есть Россия, Российская империя, СССР. В противовес ей выдвигается идея изначального отдельного существования и развития украинцев, белорусов и русских. Здесь мы видим прямое развитие автохтонной идеи М. В. Довнар-Запольского, еще в начале XX в. высказавшего ее в «Истории Белоруссии».
Для древних белорусов, пишет В. Орлов, нужен был древний государственный центр. Если для украинцев это, несомненно, Киев, то для белорусов – Полоцк и Полоцкое княжество. Автор пишет: «[Мы] белорусы, рассказываем свою (не общую с кем-то, а именно свою, белорусскую) письменную историю, [начиная ее] с того же городища на берегу Полоты»[1244].
История Полоцка хорошо подходила на эту роль еще по двум обстоятельствам. Он рассматривался как колыбель православия Беларуси. Именно здесь была возведена третья Св. София восточнославянского мира (кроме киевской и новгородской). Тем самым в полоцкой истории соединялись все три необходимых компонента мифа об «origo gentis»: легенды о древних племенах (о кривичах и полочанах как о непосредственных предках белорусов), легенда о первом государстве и первых князьях (о Полоцком княжестве и Рогволодовичах), легенда об обретении веры и первых национальных святых (о Евфросинье – святой и христианской просветительнице первых белорусов).
Именно с Полоцком связано житие княгини Евфросиньи Полоцкой (1101/1105–1167 гг.). По мнению белорусских публицистов, она была знаменем борьбы Полоцка за независимость. Помимо нескольких памятников Евфросинье, установленных в разных городах Белоруссии, были восстановлены связанные с ней реликвии, утраченные в XX в. Это знаменитый напрестольный крест работы мастера Лазаря Богши (1161 г., утрачен в 1941 г., в 1997 г. брестским мастером Николаем Кузьмичом сделана точная реплика креста). В 2007 г. тем же мастером восстановлена рака Евфросиньи Полоцкой, уничтоженная в 1920-х гг. На церемонии ее освящения Президент Белоруссии А. Г. Лукашенко был награжден орденом Св. Владимира[1245]. Этим символическим актом провозглашалась не только религиозная, но и государственная преемственность Полоцкого княжества и современной Беларуси и ее правителей.
Вторая причина обращения к истории Полоцкого княжества – его суверенитет был утрачен в борьбе с внешними врагами. Тем самым находилось естественное объяснение, почему Белоруссия обрела государственность только в 1991 г.: виновата внешняя агрессия. Древняя Беларусь существовала как независимая держава, но погибла под неудержимым натиском врагов, которые и дальше не давали свободы белорусскому народу. В трактовках национальной истории формировался, по выражению И. А. Марзалюка, «образ захваченного края»[1246], своего рода комплекс жертвы. Национальная история до обретения независимости изображалась в русле концепции translatio servilium – «длящегося рабства». Именно из-за иностранных захватчиков белорусская государственность погибла и не заняла того места в истории, которое могла бы занимать.
Полоцкое княжество в качестве средневекового начала Белоруссии имело только один недостаток: название. В любых национальных концепциях имя играет первостепенную роль, а Полоцк никогда не назывался «Белой Русью», хотя это название в Средневековье было известно. Поиск обоснований древнего происхождения имени «Белоруссия» стал одним из направлений историографии и национальной мысли[1247]. Здесь важным этапом стали работы Алеся Белого[1248]. Они вызвали большой резонанс, несмотря на неоднозначное отношение к ним в среде профессиональных историков[1249].
Не углубляясь в полемику относительно семантики термина «Белая Русь» в Средневековье и раннее Новое время[1250], обратим внимание на идеологические аспекты поиска средневековой «Белой Руси» как предшественника современной Белоруссии. Во-первых, еще при описаниях Полоцкой Руси авторы подчеркивали ее демократический, свободолюбивый, прогрессивный характер. В идее Белой Руси данный концепт получил дальнейшее развитие. Высказывалось мнение, что «Белая» означает «вольная», «свободная» (прежде всего от монгольского ига, повлиявшего на русских самым роковым образом). Эта мысль звучала в работах М. П. Драгоманова, А. А. Потебни, М. В. Довнар-Запольского. Тем самым изначальная культурная сущность Белоруссии противопоставлялась «несвободной» Московии/России.
Во-вторых, в историографии присутствует концепция о переносе названия «Белая Русь» с одного субъекта на другой, с изначальной подлинной, белорусской «Белой Руси» на Россию. Об этом свидетельствуют названия: «белый царь» в титуле русских царей, «царь Белой России» в титуле Алексея Михайловича и т. д., «Белая Русь» как обозначение Новгородской республики до ее покорения Москвой и т. д., «Белая Русь» как наименование в XVI в. земель, захваченных русскими государями у Великого княжества Литовского, – Полоцка, Смоленска и т. д. Здесь присутствует довольно распространенный в национальных идеологиях Восточной Европы дискурс о «похищении названия». Отсутствие в Средневековье названия «Белоруссия» указывает, по мнению авторов, на сложный характер его бытования и несомненную связь этого названия с землями, подвергавшимися аннексиям со стороны Московской Руси.
В-третьих, несомненна, с точки зрения ученых, связь названия «Белая Русь» с европейской культурой. А. Белый писал, что название «Белая Русь» – уникальный памятник европейской (можно уточнить: латинской) культуры… оно может свидетельствовать о связи ее исторической судьбы с судьбой европейской цивилизации