ча. Достали из Галичского озера сосуд, разбили, обнаружили там какие-то металлические вещи. Положили в квасцы, чтобы сошла ржавчина. Потом терли песком. Получилось что-то непонятное. Непонятное было принято относить к памятникам языческой религии. Исследователи решили, что перед ними – языческие предметы народа меря, имеющие сходство с подвесками современных шаманов. Тут же была придумана история, что «…на этой, холмом возвышающейся горе над всем Галичским озером, существовал храм, посвященный Туру, известному божеству северных язычников»[564].
Судьба расследования Министерства финансов по выявлению памятников древности оказалась довольно странной. Отчет о нем осел в Особой канцелярии Минфина, то есть фактически оказался засекречен. До Министерства внутренних дел полученная информация доведена не была. В начале XX в. МВД проводило подробную ревизию документов, связанных с поиском русских древностей, но деятельность Минфина среди них не упоминалась. Органы административной власти продолжали искать русское прошлое на свой страх и риск. На основе предыдущих разысканий Министерство внутренних дел в 1838 г. издало краткое описание древнерусских крепостей и некоторых монастырей[565].
31 декабря 1842 г. вышел указ о запрещении перестраивать древние церкви[566]. 14 февраля 1848 г. Сенат запретил разрушать памятники древности[567]. Была продолжена работа по выявлению таких памятников. За нее по-прежнему отвечало МВД, прежде всего Технико-строительный комитет. В 1857 г. он издал Строительный устав, который запрещал снос и перестройку зданий, возведенных до XVIII в. В 1859 г. начинает свою деятельность Императорская археологическая комиссия, которая стала главным научным консультантом по вопросам памятников старины. Это позволит во второй половине XIX в. вывести поиск памятников истории на новый уровень. Ее успеху во многом способствовала деятельность местных краеведов, которые в середине XIX столетия вели все более активную работу по открытию прошлого своей малой родины.
Раскопки, путешествия, реставрации: в поисках своего прошлого
В Россию, в отличие от Европы, поздно пришел так называемый антикварный период, то есть увлечение поиском и коллекционированием древностей. С одной стороны, это было вызвано отсутствием Античности (явные античные памятники обретаются только после присоединения Крыма и Причерноморья). С другой – к собственным памятникам древности отношение было либо хищническое, либо неопределенное. Древние курганы раскапывали еще в XVII столетии, но исключительно с целью кладоискательства. Это породило даже целое ремесло, копателей курганов называли «бугровщики». Голландец Витсен, посетивший Россию при Петре, столкнувшись с разграблением древних могил и переплавкой драгоценностей, записал: «Русские не любят древностей»[568].
Л. С. Клейн определяет первую половину XVIII в. как «царский антикварианизм»[569], который выразился в коллекционировании, начиная с Петра I, экзотических предметов, в том числе древних (в 1714 г. открыта Кунсткамера как первый русский музей), в запрете деятельности «бугровщиков» и в довольно хаотичной фиксации памятников старины (например, о чем уже было сказано ранее, в 1722 г. по указу Петра были взяты под охрану развалины древнего города Болгара). Научные экспедиции, начинавшиеся при Петре и продолжившиеся в последующие годы (в том числе сибирские), собирали также сведения и об археологических древностях. В анкетах Академии наук 1734 и 1737 гг., составленных В. Н. Татищевым и рассылавшихся по регионам, предлагалось в том числе описывать древние руины, каменные изваяния, особенно с надписями.
Важным показателем восприятия времени стало развитие исторических путешествий. Считалось, что в прошлое можно съездить, если посетить земли, в которых представлены древние памятники или более патриархальный уклад. Д. Лоуэнталь писал, что с таким чувством, «заменяя историю географией», в новое время американцы ездили в «старую добрую Англию»[570].
Путешествия XVIII в. (П. С. Палласа, И. Георги, И. И. Лепехина, П. И. Рычкова, Н. П. Рычкова и др.) ориентировались на изучение географии, геологии, естественной истории, а из древности интересовались в основном античностью или раскопками курганов. В XIX столетии речь уже шла об открытии своего исторического прошлого, средневековой Руси.
Одной из первых экспедиций, открывших для русской образованной публики русские древности, явилась экспедиция, организованная в 1809 г. 28-летним историком-любителем Константином Матвеевичем Бороздиным – в будущем попечителем Петербургского учебного округа и сенатором. Кроме самого Бороздина в состав экспедиции входили два выпускника Академии художеств Александр Иванович Ермолаев и Дмитрий Иванович Иванов. За два года экспедиция обследовала более десяти древнерусских городов на севере империи и на территории современной Украины. Результатом явилась коллекция акварельных рисунков с изображением древностей архитектуры, предметов декоративно-прикладного искусства, а этнографические зарисовки – так называемое «живое Средневековье».
Можно утверждать, что план экспедиции был разработан заранее. Он известен как «План путешествия по России для собирания древностей»[571]. Это, в сущности, проект археографического и археологического обследования России, имеющий немаловажное значение для истории как археографии, так и археологии. План анонимен, но в тексте имеется указание о «поднесении» его 1 ноября 1805 г. Неосновательно предположение, что его автором является П. П. Дубровский, хранитель учрежденного в том же 1805 г. Депо манускриптов Императорской Публичной библиотеки. Все собранные экспедицией артефакты, предназначенные для будущего Музея древностей русских, автор плана предлагал отсылать «начальнику Депо манускриптов»[572]. Авторство Дубровского закрепилось в историографии[573], но подлинным автором плана все же был сам Бороздин. В тексте читаем: «…без помощи древностей мы не будем никогда иметь настоящей истории»[574]; «Я не говорю уже о том, что наверху лежит, что все знают, то есть о монастырях, богатых ризницах, пещерах, антиках и проч.; всего более надо трудиться над копаньем. Земля все поглотила и, как общее вместилище вещей, должна хранить их в своем лоне»[575]; «…древности русские, как то кумиры или симулакры богов, жертвенные орудия и проч., находятся в Померании, в Прилбице, в Лаузице и других местах. Наиболее искать их должно в Богемии, Моравии, Галлиции, Сербии, Венгрии и далее до самой Венеции, везде, где только жили одноплеменные с нами народы»[576].
Автор плана в качестве объектов предполагаемого путешествия указывает среди прочего Псков, Новгород, Киев. Существенно одно позднейшее примечание к тексту Плана, в котором идет речь о его реализации: «в маие месяце 1809 г. отправлены два чиновника для сего путешествия»[577]. Имеется в виду экспедиция в составе трех человек – К. М. Бороздина и двух художников – А. И. Ермолаева и Д. И. Иванова. Художники числились во время путешествия на государственной службе и, следовательно, именовались чиновниками. Бороздин же отправился в экспедицию «своим иждивением» (финансовые возможности для этого у него, сына сенатора М. К. Бороздина, наверняка были), заблаговременно выйдя в отставку (с должности директора Ассигнационного банка). Места на государственной службе с выплатой жалованья для Ермолаева и Иванова были сохранены, и это было сделано в виде монаршей милости, если принимать во внимание их тяжелое материальное положение[578].
Автор плана писал о необходимости выискивать рукописи, собирать древние предания, описывать и копировать «антики», то есть различные относящиеся к древней истории артефакты. Кроме того, предписывалось искать подземные ходы и вообще заниматься археологическими раскопками. Зарисовки памятников архитектуры, быта и декоративно-прикладного искусства составили четыре внушительные тома и были переданы участниками экспедиции в Императорскую Публичную библиотеку. Участники экспедиции (Бороздин и Ермолаев) собирали средневековые рукописи. Всего можно насчитать одиннадцать рукописей, привезенных из экспедиции[579]. Самая древняя из них – пергаменный канонник с упоминанием Дмитрия Донского, который Ермолаев обнаружил в Кирилло-Белозерском монастыре. Ныне эта рукопись хранится в Российской национальной библиотеке под шифром O. п. I. 6 и интересна тем, что является самой ранней рукописью из написанных в московском Симонове монастыре. Еще две рукописи, привезенные экспедицией Бороздина, – это списки синодика опальных Ивана Грозного (ныне ОР РНБ, O. IV. 15 и O. IV. 24), происходящие из того же Кирилло-Белозерского монастыря (Бороздин обнаружил их среди бумажного хлама, предназначенного к уничтожению). Об этих рукописях спустя годы К. М. Бороздин сообщил Н. Г. Устрялову, и тот опубликовал текст синодика в приложении к своей книге «Сказания князя Курбского». Таким образом, Бороздин первым обнаружил синодик опальных, а также соотнес его с опричными репрессиями и поминальной практикой Ивана Грозного, то есть фактически первым дал синодику опальных источниковедческую характеристику.
Следующим этапом экспедиционного обследования России после путешествия Бороздина следует считать экспедиции К. Ф. Калайдовича и П. М. Строева, осуществленные на средства канцлера Н. П. Румянцева. Константин Федорович Калайдович был выпускником Московского университета, служил в Московском главном архиве Министерства иностранных дел