[580]. Его брат Федор Федорович проживал и служил во Владимире. Близкие отношения, которые связывали братьев, а также неподдельный интерес к владимиро-суздальским древностям влекли Константина Федоровича во Владимир. Константин расспрашивал брата о владимирских и суздальских древностях, на что тот обстоятельно отвечал в письмах: «Вот тебе, по требованию твоему, шишак и копья, да еще в прибавок биография почившего Василия Сергеевича Подшивалова, писанная его собственною рукою в болезни незадолго до смерти, к сожалению, она не кончена» (письмо от 24 октября 1813 г.[581]); «О Суздальской летописи ничего хорошего не могу тебе сказать, ибо от обоих в Суздале находящихся учителей не мог ничего добиться толкового» (письмо от 14 ноября 1814 г.[582]). Суздальской летописью Ф. Ф. Калайдович называет сочинение XVIII в. об истории Суздаля, опубликованное в 1791 г.[583] Упоминаемый в письме от 24 октября 1813 г. шишак, то есть шлем особой конструкции, хранился во владимирском Успенском соборе при древней гробнице сына Андрея Боголюбского князя Изяслава Андреевича. Сделанный Ф. Ф. Калайдовичем для брата рисунок этого шлема, довольно неискусный и даже небрежный, был опубликован в приложении к статье «Краткое известие о владимирских древностях», изданной под именем Ф. Ф. Калайдовича в 1815 г.[584]
В декабре 1814 г. К. Ф. Калайдович отправляется в свою поездку. Подчеркнем, что речь идет о первой в России научной экспедиции во Владимир и Суздаль. Он исследовал церковные библиотеки и архивы Суздаля, познакомился с описью книг Рождественского собора, древностями Спасо-Евфимьевского, Покровского, Васильевского и Ризоположенского монастырей. Он посетил Кидекшу, Ковров, но там был арестован по обвинению в подделке подорожной. Страсть к изучению древностей была столь велика, что ученому было не до оформления документов. Владимирский губернатор освободил Калайдовича и отправил его в Москву для дачи объяснений, но вышедший из-под замка историк вместо этого продолжил изучать древности Владимира[585]. Он составил записку о погребенных в губернском городе Владимире князьях, княгинях и княжнах[586]. В ней автор подробно и обстоятельно описывает древние княжеские гробницы в Успенском соборе и Княгинином монастыре[587].
Из Владимира вместо Москвы Калайдович отправился в Боголюбово, затем в Суздаль. Здесь его повторно арестовали и увезли в Москву. Отец Калайдовича, чтобы спасти сына, объявил его сумасшедшим, и историк полгода провел в «доме скорби» – лечебнице для душевнобольных. После этого он еще год жил «в монастыре на покаянии». Первые экспедиции по поиску русского Средневековья давались непросто их участникам.
В 1820 г. З. Доленга-Ходаковский (настоящее имя – Адам Чарноцкий) опубликовал «Проект ученого путешествия по России для объяснения славянской истории». Его подход к прошлому был концептуальным: он считал главной для формирования характера народа языческую эпоху, «зародыш нравов, обрядов, добродетелей, пороков, суеверий и всего, что можно назвать национальностью»[588]. Христианская церковь, с которой и связываются все письменные источники по истории славян, истребляла язычество и исказила раннюю историю славян; поэтому были необходимы археологические изыскания памятников древности – языческих святилищ (под ними Ходаковский понимал древние городища). С их помощью можно восстановить подлинную историю народов.
Ходаковский выехал в свое путешествие из Петербурга 17 августа 1820 г. Он изучил преимущественно городища и курганы Северо-Запада России[589]. Результаты его изысканий были раскритикованы современниками, прежде всего из-за неверной установки на поиск языческих святилищ, получили отрицательные отзывы и в науке особого следа не оставили; но они важны в другом. Экспедиция Ходаковского – симптом того внимания и интереса, которые нарастали в российском обществе в начале XIX в. После прочтения Карамзина люди стали искать визуальные воплощения древности. И если в городах это еще могли быть кремли и церкви, то в сельской местности огромной аграрной державы это были прежде всего холмы на месте городищ, валы и курганы. Их облик соответствовал романтическому восприятию окружающего мира. История городищ была еще неизвестна, большинство из них не идентифицировалось или связывалось только с местными легендами и преданиями. Но к середине XIX в. они уже стали атрибутом исторического ландшафта[590].
В 1823 г. по случаю выборов в члены Московского исторического общества П. М. Строев выступил с речью о необходимости организации археографических экспедиций. Эта идея была заимствована им из плана П. П. Дубровского и также не получила поддержки. Только в 1828 г. Строеву удалось получить субсидию от Академии наук на организацию археографической экспедиции. Экспедиция отправилась из Москвы 15 марта 1829 г. и за весь год объехала Архангельскую и Вологодскую губернии. За 1830–1834 гг. были исследованы Олонецкая, Новгородская, Псковская, Тверская, Московская, Ярославская, Костромская, Владимирская, Нижегородская, Казанская и Вятская губернии – всего около 200 архивов и библиотек. Скопированные материалы в четырех томах Строев представил в Академию наук. Ими заинтересовался Николай I, и в 1834 г. была учреждена Археографическая комиссия для подготовки этих материалов к изданию.
В 1822 г. под селом Старая Рязань был обнаружен богатейший клад из 45 предметов. Его связали с трагическими событиями 1237 г., когда монголо-татары уничтожили рязанское княжество и его столицу. По поручению А. Н. Оленина художник Ф. Г. Солнцев сделал рисунки предметов клада[591], которые понравились властям и были опубликованы[592]. Россия была поражена красотой древнерусских вещей, предметов выдающегося ювелирного искусства. Началось повсеместное увлечение поиском кладов, древних артефактов. Правда, остальные рязанские древности, в частности церковные гробницы, никого не впечатлили: «рязанские гробы» разочаровали «любителей русской старины»: «на гробах сих никаких надписей не найдено, а в них самих одни кости неизвестных священнослужителей»[593]. Старая Рязань с ее трагической историей осады 1237 г. продолжала привлекать внимание любителей старины: в 1836 г. купеческий сын Тихомиров из села Спасского при покровительстве помещика из села Старая Рязань полковника Ф. И. Стерлигова проводил раскопки на городище. Он нашел, по его мнению, развалины великокняжеского терема и Борисоглебского собора. В последнем обнаружено девять гробниц, по предположению искателей – останки рязанских князей и церковных владык[594].
Хорошо зарекомендовавший себя Федор Григорьевич Солнцев продолжил свою деятельность по зарисовке древнерусских древностей, за что в 1825 г. был награжден бриллиантовым перстнем «за снятие древностей» в Москве и Владимире[595]. Солнцев создавал рисунки для планируемого издания «Опыт об одежде, оружии, нравах и обычаях славян от времен Траяна и русских до нашествия татар». Предполагалось отправить его в путешествие, но сперва он должен доделать свою работу в Оружейной палате, затем в патриаршей ризнице, московских и подмосковных соборах и церквях. Потом – Новгород, Псков, Витебск, Смоленск, Могилев, Чернигов, Киев, Полтава, Харьков, Курск, Орел, Тула, Калуга, Рязань, Нижний Новгород, Казань, Владимир, Кострома, Ярославль, Тверь, Торжок, Санкт-Петербург, Старая Ладога, Белозерск, Ревель и Рига – «тем он окончит свое археологическое и этнографическое путешествие». Далее «для общей пользы» планировалось его рисунки размножить посредством литографии[596].
Как показала М. М. Евтушенко, Ф. Г. Солнцев посетил: Старую и Новую Рязань (1832 г.); Великий Новгород, Ярославль (1833 г.); Великий Новгород, Торжок, Москву, Смоленск (1834 г.); Москву, Рязань (1835 г.); Псков (1836 г.), Александров, Суздаль, Владимир, Троице-Сергиеву лавру, Новый Иерусалим, Звенигород (1838 г.); Казань (1839 г.), а также Юрьев-Польский, Белозерск, Изборск, Ладогу, Ревель, Коломну, Осташков и др.[597]
Солнцев жаловался на плохую сохранность древнерусского наследия: «К сожалению, их весьма мало теперь остается в целости. Междоусобные войны, частые пожары, нападение неприятелей иноплеменных, малое уважение к отечественным древностям и к старинной словесности, к книгам русским, при церквях и монастырях хранящимся. Невежественная перестройка и починка сего рода зданий неопытными и необразованными архитекторами! Зданий столь важных и столь драгоценных для нашей истории и археологии. Все это вместе истребило уже большую часть отечественных наших древностей. Надобно было поспешить собрать последние крохи. Государь император изволил обратить царское свое бдительное внимание и на сию часть полезных познаний» (1833 г., из записки Оленина о поездке Солнцева в Новгород для срисовывания древностей)[598]. Р. Уортман отметил, что творчество Ф. Г. Солнцева было особенно востребовано в николаевское царствование, что в нем воплощалась идея «народности» из доктрины «официальной народности»[599]