[763]. В 1877 г. комиссия А. Б. Лобанова-Ростовского подготовила «Проект правил о сохранении исторических памятников»[764]. В 1886 г. Академия художеств разослала по губерниям опросный лист под названием «Метрики для получения верных сведений о древне-православных храмах Божиих, зданиях и художественных предметах». В 1889 г. эти метрики затребовала Археологическая комиссия. В них брались на учет все каменные здания, построенные до 1764 г., а деревянные избы – до 1800 г. Было собрано несколько тысяч метрик, но полной картины памятников древности по России все равно создать не удалось. Виной был обычный саботаж местных чиновников: например, из столичной, Санкт-Петербургской, губернии прислали всего девять метрик[765].
В результате во второй половине XIX в. благодаря интенсивному краеведческому движению, труду различных исторических обществ и других общественных организаций[766], а также работе энтузиастов-любителей в основном сформировались представления о памятниках эпохи Средневековья в городах Российской империи. При этом продолжались реконструкции памятных мест. Село Будник под Псковом было объявлено родиной князя Владимира Крестителя (хотя по более ранним версиям он родился на Волыни, на современной территории Украины). В Буднике летом 1909 г. побывал председатель Всероссийского общества св. Ольги, член Государственной думы С. В. Воейков. Он осмотрел камень, лежащий на том месте, где, по преданию, родился князь Владимир, и предполагал соорудить здесь часовню[767]. Под Псковом получила распространение «Ольгина» топонимика – множество мест, урочищ, родников, полей, камней, часовен, связанных с именем княгини Ольги. Погост Выбуты считался местом, где был «Ольгин перевоз» через реку и где будущая княгиня якобы встретила князя Игоря. В XIX – начале XX в. происходит мемориализация этого места: ставится памятный кованый крест на пирамиде из камней на месте Ольгинской часовни, в 1914–1917 гг. М. Перитяковичем возводится храм в честь святой[768].
В Киеве, начиная с раскопок В. В. Хвойки в 1907 г., были вскрыты остатки дворцовых построек[769]. Их поздние интерпретации как «дворца Ольги», «терема Ольги», «дворца Олега» или «дворца Владимира», как справедливо отметил еще М. К. Каргер, носят гипотетический характер[770]. Причем некоторые постройки, относимые к древнерусскому периоду, как считают ученые, вообще возникли в XVII в. (например, «Батыевы ворота» «города Владимира»)[771]. В XIX в. большой курган в пяти верстах от Искорости, при деревне Немировке, получил наименование «Могила Игоря», а местность – «Игоревщина». Около городища Искоростень перепады реки с водопадами называются «купальней княгини Ольги». В Овручском уезде в XIX столетии в ходу были самые разнообразные предания об Игоре и Ольге (в том числе и экзотические – об их конфликте с применением огнестрельного оружия)[772].
Не забывали и более позднюю историю. 8 сентября 1881 г. в Пскове прошли торжества в честь 300-летия обороны города от польских войск Стефана Батория. На бастионе Петровских времен были устроены из зелени и цветов триумфальные ворота с датами: «1581–1881». Рядом с грудой каменных ядер установили деревянный крест. Затем насыпь бастиона в местной краеведческой литературе потихоньку превратилась в братскую могилу защитников Пскова. Крест было решено заменить каменным памятником, но из-за финансовых проблем его поставили только в 1897 г.[773]
Актуализация истории Древней Руси проявилась и в попытках переименования населенных пунктов. В 1897 г. был поднят вопрос о переименовании железнодорожной станции Куркино в Куликово поле[774]. В 1893 г. Дерпт переименован в Юрьев. В 1908 г. обсуждался вопрос о переименовании местечка Искоростень, которое предание связывало со знаменитым летописным Искоростенем, в Ольгин-Коростень. Тем самым была бы увековечена память древнерусской княгини Ольги, которая сожгла в этом городе восставших против нее славян-древлян. 20 июля 1908 г. некий профессор Иконников из Почаево-Успенской лавры обратился к премьер-министру П. А. Столыпину с просьбой для поднятия «русского самосознания» прочесть присланную брошюрку: «Вам легче чем кому другому помочь Искоростенями и тем самым положить начало пробуждения любви народной, не к “ubi bene”, но к родной земле освященной предками. Натолкнув на эту дорогу наш народ, мы достигнем развития любознательности и консерватизма».
Брошюра называлась: «Русские люди! Помогите нам сохранить наши древнерусские святыни». Обращение к Древней Руси, с точки зрения Союза русского народа, должно было противостоять польскому влиянию: «Навязанная католическим духовенством уния принизила русский родной дух, вытравила в народе сознание его прямого происхождения от предков православных издревле. Еще со времен княгини Ольги, собирательницы земли Русской». Виноватыми в забвении исторической памяти объявлялись поляки и евреи: «И такие дерзкие посягательства поляков на русскую народность, к стыду нашему, совершаются в самом центре древнейшей Руси, в одной из колыбелей, откуда, по выражению летописца, “пошла Русская земля”… Очевидно, во времена великой княгини здесь… пролилось много предковской крови в борьбе за объединение славянских народов и слияния их в единую Русь»[775].
Несмотря на этот бурный процесс обретения мест исторической памяти, когда в 1898 г. был поставлен вопрос о подготовке закона об охране памятников истории в Российской империи, было констатировано, что меры министерства не достигли цели. Охрану памятников предполагали поручить местным администрациям, они не возражали, но требовали точного определения, что такое памятник старины, и списка подобных памятников (что, собственно, охранять). МВД сочло это резонным и обратилось в Императорскую Археологическую комиссию с запросом о сведениях, списках и т. д. (что значит «охранять», что именно беречь и как восстанавливать). Министр И. Л. Горемыкин рекомендовал также обращаться за экспертными оценками по зданиям в Академию художеств. В комиссии и Академии художеств изумились запросам и указали, что министерство уже несколько раз инициировало поиск таких памятников.
В Министерстве внутренних дел произошел небольшой переполох: оказывается, поиск памятников уже производился! А каковы его результаты? Начали искать дела. Нашли императорские циркуляры, но в 1898 г. в архивах МВД не могли найти никаких дел, связанных с данным вопросом. Было обнаружено указание на существование двух дел: дело № 287 из Технико-строительного комитета 1869 г. в трех томах и Дело № 31 по Императорской Археологической комиссии от 1882 г. Но уже в 1898 г. дело № 287 было утрачено, а прилагавшиеся к нему иллюстрации унесены сотрудниками архива МВД тайным советником Маевским и статским советником Чуйкевичем. Чиновники эти к 1898 г. уже умерли, и судьба иллюстраций оказалась неизвестной[776], остались только описи пропавших материалов на несколько страниц.
В результате было сделано предположение, что все документы сгорели в пожаре архива МВД в 1869 г., и предложено пользоваться рекомендованными печатными материалами[777]. Министерство отреагировало на рекомендации пользоваться книжками, особенно немецкой о русских памятниках, с раздражением. В 1901 г. вышел новый министерский циркуляр об охране и выявлении памятников.
Автопортрет империи: историческая перепись 1901–1903 годов
Перечень памятников истории Российской империи, составленный под руководством МВД в 1901–1903 гг., является важным и до сих пор почти не изученным памятником исторической политики и исторической рефлексии конца XIX – начала XX в. Всего по Российской империи было выявлено 2456 памятников архитектуры и 1652 памятника истории, итого – 4108[778]. В результате складывался образ русской истории, воплощенный в символических материальных объектах.
Впервые в нашем распоряжении оказывается цельный комплекс документов, позволяющих реконструировать представления власти и общества о достойных фиксации и охраны исторических памятниках на территории всей страны. Он демонстрирует, с одной стороны, запрос центральной администрации в лице МВД: что именно она считала нужным увековечивать. С другой – на страницах этих описаний демонстрируется историческая политика местных властей, причем сразу в двух аспектах. Во-первых, становится понятно, как губернаторы и губернские статистические комитеты (которые в основном и занимались составлением перечней памятников) представляли, какой именно информации от них ждут в центре, набор каких памятников надо представить в Петербург. И, конечно, старались соответствовать этому негласному запросу центра. Во-вторых, определяется, каковы были взаимоотношения в области истории и памяти среди региональных чиновников и местных интеллектуалов, энтузиастов, локальных патриотов, краеведов. Ведь информацию для составления перечней памятников надо было где-то брать. Как показала практика предыдущих переписей памятников истории, губернские и уездные чиновники были плохими историками, прока от них оказывалось немного. Надо было запрашивать интеллигенцию. В ряде губерний связь власти и интеллектуальной прослойки отсутствовала полностью, в других, напротив, губернские и уездные учреждения теснейшим образом взаимодействовали с литераторами, краеведами-энтузиастами, музейщиками и т. д.