[843]. Церковь организовывала собственные древлехранилища в губерниях, куда не особо допускались светские власти, и максимально противилась в 1901–1905 гг. переписи церковных памятников, их постановке на учет. Распоряжения светских властей откровенно саботировались[844]. Государство же пыталось сосредоточить дело охраны памятников в своих руках. В 1909 г. Николай II велел Синоду запретить перестраивать и реставрировать старинные храмы без согласования с Археологической комиссией. 30 ноября 1909 г. Синод выпустил соответствующий указ для епархий[845].
Перепись памятников 1901–1903 гг. фиксирует новую тенденцию. «Приведение в известность» русской древности перестало быть актуальной задачей. Изначально, с 1826 г., выявление древних объектов затевалось как открытие для нации русского Средневековья, его исконной истории. Даже Петровские времена не казались древностью. К концу XIX в. выяснились две вещи: 1) среди выявленных памятников довлеет материал XVII–XIX вв.; 2) история памятников Средневековья с трудом поддается реконструкции. Не хватало знаний, квалифицированных археологических и искусствоведческих изысканий. В то же время свою задачу мобилизация Средневековья через памятники истории в общем к этому времени выполнила, свою роль в нациестроительстве сыграла.
К началу XX в. на первый план вышла иная задача: оформление современного правления династии Романовых как значимого исторического события[846]. Апофеозом здесь стало празднование 300-летия династии в 1913 г. Доходило до того, что в честь юбилея назывались культовые сооружения других религий – буддийские дацаны и исламские мечети[847]. Сам по себе юбилей Романовых выходит за рамки рассмотрения нашей книги, поскольку с медиевализмом его связывает только общее родство с символикой Московской Руси. Строго говоря, 1613 г. относится не к Средневековью, а к раннему Новому времени, и в начале XX в. средневековую Русь также отделяли от России первых Романовых.
Произошло расширение понятия «памятники истории» на объекты XIX–XХ вв. А. А. Формозов считал, что в начале XX столетия в России сложилась целая наука об историко-культурном наследии[848]. При этом готовился закон о сохранении этих памятников. Его проект был представлен в Государственную думу 10 декабря 1911 г. и передан в комиссию для рассмотрения законопроекта по охране древностей. Он был рассмотрен на ее заседаниях 9 и 19 апреля 1912 г.[849]
Закон в итоге принять не успели из-за начавшейся в 1914 г. Первой мировой войны, а вскоре революция 1917 г. радикально изменила русскую историческую политику. В нее был внесен новый элемент: насильственное забвение, специальное уничтожение памятников истории; но это уже история российской исторической культуры XX в.
Апофеоз Романовых: монументальная политика второй половины XIX – начала XX века
В 1829 г. вышел циркуляр МВД «О сооружении памятника святому равноапостольному князю Владимиру» на развалинах Херсонеса Таврического, где совершено его крещение[850]. В 1843 г. ректор Академии художеств В. И. Демут-Малиновский подал «Проект на сооружение в городе Киеве на высшей крутости угла Александровской горы, над самым тем местом, где совершилось крещение русского народа, памятника святому равноапостольному князю Владимиру» на высочайшее рассмотрение. Проекты реализованы не были, вместо этого в 1848 г. было решено строить храм Св. Владимира в Севастополе[851]. В 1853 г. памятник в честь св. Владимира был открыт в Киеве. В 1888 г. он стал центром коммемораций, посвященных 900-летию Крещения Руси[852]. Это были первые празднества на государственном уровне, посвященные событию древнерусской истории.
В 1852 г. киевскому губернатору был подан проект сооружения памятника в честь Нестора-летописца[853]. Проект так и остался нереализованным, в основном из-за отсутствия средств, но показательно, что впервые в русской истории был поставлен вопрос об увековечивании памяти не просто исторического деятеля, а средневекового историка-летописца.
В императорский период высшим проявлением презентации памяти о средневековом прошлом России стал памятник «Тысячелетие России» по проекту М. О. Микешина, И. Н. Шредера и В. А. Гартмана, торжественно открытый в Великом Новгороде 8 сентября 1862 г. Конкурс был объявлен по инициативе Министерства внутренних дел в 1857 г., в нем участвовало 52 проекта[854]. В памятнике воплотился целый ряд новых идей: он был установлен не в одной из столиц, воплощавших официальное деление на периоды русской истории (Киев, Москва, Петербург), а в Великом Новгороде. Впервые столько внимания в монументальной скульптуре было уделено доромановскому времени: призванию варягов, Крещению Руси, борьбе с татарами и свержению ига, истории самодержавного Русского царства. Это говорило о развитии национального самосознания – историческая политика формировала идею старой, долго живущей русской нации. Раньше такие идеи в коммеморациях не воплощались. Собственно, и во второй половине XIX в. будет только несколько случаев – открытие памятника 1000-летию России, празднование 900-летия Крещения Руси, торжества в честь 500-летия Куликовской битвы и т. д.
Не обошлось и без загадок. Скульптурное изображение царя Ивана Грозного не решились поместить на памятнике. Парадоксально, но несомненные достижения царствования Ивана Грозного при этом оказались приписаны… Ивану III. Именно Ивану III коленопреклоненный татарин дает знак власти – бунчук, что может быть соотнесено с покоренными в 1552 г. Казанью и в 1556 г. Астраханью, но никак не соотносится с Иваном III, который сверг власть Большой Орды в 1480 г. на реке Угре, но не покорил ни одного татарского ханства и не принимал от татар знаков власти (их принимал Иван Грозный). У ног государя со сломанным мечом лежит поверженный ливонец, но Иван III очень мало воевал с Ливонией, зато ее уничтожил в 1561 г. Иван Грозный в ходе Ливонской войны. Мало того, за спиной Ивана III помещена фигура сибиряка – символ грядущего освоения Сибири, которое начнется спустя столетие после «государя всея Руси», в 1582 г., при Иване IV. В результате получилось, что на памятнике – две (sic!) фигуры Ивана III. Одна на среднем ярусе, в окружении покоренных татар (которых он на самом деле не покорял) и разбитых ливонцев (которых он не разбивал), и другая – на фризе, среди государственных людей. В связи с этим возникает предположение, что Иван Грозный все-таки был «замаскирован» среди фигур памятника под видом одного из Иванов III. Принять эту версию мешает то, что ни малейших намеков на это обстоятельство нет ни в одном тексте XIX в., связанном с монументом.
На памятнике помещены фигуры современников Ивана Грозного: Максима Грека, митрополита Макария, первого казанского архиепископа Гурия, священника Сильвестра, Алексея Адашева, воеводы Михаила Воротынского, Ермака Тимофеевича, даже первой жены царя Анастасии Романовой, а вот мужа ее нет. Согласно расхожей версии, так произошло, потому что памятник ставился в Новгороде, и новгородцам был памятен кровавый опричный погром 1570 г. Ни одно царствование до Ивана IV не дало столько персонажей, которым нашлось место на памятнике (больше дали только царствования Петра I, Екатерины II, Александра I). Но в отношении Ивана Васильевича Грозного сбылось пророчество Карамзина: «История злопамятнее народа»[855].
Особого церемониала, высочайше утвержденного, по открытию памятника «Тысячелетию России» не было. Существовало лишь высочайше утвержденное повеление о порядке освящения памятника. Оно было приурочено к 8 сентября – дню Куликовской битвы. «На всем протяжении Волхова берега близь деревень были украшены декорациями из зелени, вензелями Их Высочеств и разноцветными флагами». Прозвучали пять выстрелов орудийного салюта, затем народ впустили в Кремль. Император объехал построенные войска, потом слушал литургию в Софийском соборе, молебны в своей императорской палатке. «Государь и весь народ преклонили колена и соединились в общей молитве о счастии России»[856]. Читали особую молитву, специально написанную московским митрополитом Филаретом. Памятник окропили, Александр благословил наследника и прижимал его к груди своей. Перед парадом царь пожал руку скульптору Микешину, наградил его орденом Св. Владимира и пенсией в 1200 руб. Затем он во главе парада проходил церемониальным маршем мимо памятника.
На площади было поставлено 360 столов для угощения войск. Угощали 12 000 солдат. На столах – жареные бараны с позолоченными рогами, пироги, еда и водка. Около столов – пиво в чанах. Для царя был накрыт стол в отдельной палатке, но он обошел ряды с обедающими солдатами. На обеде в Новгородском дворянском собрании были подняты тосты: первый – за благодетелей России, второй – дворянами за государя, третий – государем за дворянство. Вечером император поехал на Рюриково городище отдать дань памяти основателям Русского государства и династии Рюриковичей. Вечером Новгород был иллюминирован[857]. Подчеркнем, что празднования 1000-летия России были масштабными и проходили не только в Новгороде, но и в обеих столицах и других городах империи[858].
Подобные коммеморации были направлены прежде всего на восхваление и укрепление царствующей династии, происходившие через актуализацию прошлого, обращение к истории, главным образом к истокам Руси, средневековой эпохе. В популярной брошюре с характерным названием «Беседа у памятника тысячелетия Русской земли» прямо рифмовались эпоха Рюрика и царствование Александра II: «19-го февраля 1861 года последовало освобождение крестьян – вот подвиг, за который век будет молить Бога Русская земля за Государя своего Александра II. Избавились мы от рабства татарам, отбились от иноземцев, теперь избавились и от домашнего рабства. Кончен расчет с прежним тысячелетием, в которое боролись мы за свободу свою с врагами внешними и внутренними. Добилась Русская земля своей свободы, и в новую жизнь вступает она с новым тысячелетием. Вперед же, братцы, в новую жизнь, на новые мирные гражданские подвиги!»