.
Таким образом, на протяжении всего рассматриваемого периода, несмотря на менявшуюся политическую ситуацию в стране, никаких существенных изменений в преподавании истории и русской словесности не происходило. На наш взгляд, это объясняется прежде всего тем, что власти находились в заблуждении относительно консервативного духа гуманитарных классических программ, которые на протяжении всей второй половины XIX – начала XX в. оставались в центре системы школьного образования. В обязательный круг чтения молодого поколения россиян было включено максимально большое число исторических и литературных текстов, состав которых определялся в соответствии с установками государственной политики.
Следствием этого стало то, что в содержании школьного образования второй половины XIX – начала XX в. наглядно отразился конфликт двух политик памяти – официальной государственной и общественной, формировавшейся преимущественно входящими в учебные планы классическими художественными текстами[981].
Разумеется, в пореформенную эпоху в числе рекомендованной для народного чтения оставалась разного рода лубочная литература, рассказы для детей разных сословий соответствующего содержания. В качестве яркого примера охарактеризуем созданную в николаевскую эпоху, но неоднократно переиздававшуюся в XIX столетии «Историю России в рассказах для детей» детской писательницы А. О. Ишимовой. Определяющими факторами национальной истории, согласно положениям этого сочинения, являются православие и самодержавие. Наступление Смуты объясняется изменой русского народа Богу и своему правителю. Одним из кризисных периодов отечественной истории является царствование Ивана Грозного, однако и он, согласно А. О. Ишимовой, был Божьим ставленником, а потому русский народ любил царя и терпел его выходки: «…добрый народ забывал свои страдания, забывал слободу Александровскую со всеми ее ужасами и, гордясь величием России, помнил только, что Иоанн – царь его! Это имя, священное для русских, производило в такие минуты свое чудесное действие над сердцами их: им казалось, что они любили Иоанна»[982].
Парадокс, однако, заключался в том, что в качестве учебников тексты наподобие сочинения О. А. Ишимовой уже не использовались. Установки Министерства народного просвещения пореформенной эпохи увязывали образовательный процесс с достижениями науки. Российская же историография, начиная с середины XIX в. выработала принципиально новые концепции национальной истории, связанные с разными интерпретациями, так называемой государственной теорией, идеями «борьбы леса и степи», «закрепощения» и «раскрепощения» сословий, «идеей государства», «теорией феодализма» и т. д. При всех различиях интерпретаций и схем русской истории С. М. Соловьева, В. О. Ключевского, Н. И. Костомарова, К. Н. Бестужева-Рюмина, А. С. Лаппо-Данилевского, П. Н. Милюкова, С. Ф. Платонова, Н. П. Павлова-Сильванского, А. Е. Преснякова и других наиболее влиятельных историков второй половины XIX – начала XX в., их объединяло представление об истории как о многофакторном эволюционном процессе. Благостный нарратив в стиле учебников И. К. Кайданова и О. А. Ишимовой стал уже невозможен.
Передававшиеся посредством университетских аудиторий и текстов представления распространялись как непосредственно в гимназиях, так и через ассоциированные с ними учебные заведения второго порядка – Высшие женские курсы, историко-филологические институты, педагогические и учительские институты. Министерство, разумеется, пыталось контролировать процесс трансляции университетских исторических схем, но скорее в целях адаптации для школьной аудитории. В этом смысле школьные учебники пореформенной эпохи – плод своеобразного компромисса между научным знанием, педагогико-методическими приемами и пропагандой охранительных начал, от которого власть, разумеется, также не отказывалась.
Для более полной характеристики учебного материала нами были отобраны учебники по истории Д. И. Иловайского, И. И. Беллярминова, В. О. Ключевского; по русской словесности анализировались учебные пособия А. И. Кирпичникова, А. Д. Галахова, А. И. Незеленова. Все эти учебники на протяжении долгого времени (1850–1917 гг.) использовались в гимназиях, и потому являются репрезентативным источником проведенного исследования[983]. Данные книги выдержали большое количество изданий.
Представленные сведения демонстрируют тенденции в изменениях количества сюжетов об истории России средневекового периода в учебных программах второй половины XIX – начала XX в. (табл. 2).
Учебная литература, с нашей точки зрения, вполне отражала (а может быть, и предопределяла) характер памяти о средневековой Руси в пореформенной России. Историческая память носила ярко выраженный героический характер – в ее основе находилось не представление о событиях и политической истории, а образы выдающихся правителей российского государства. При этом в России второй половины XIX – начала XX в. интерес вызывают не только князья-воины, но и правители, прославившиеся в деле укрепления российской государственности в относительно мирное время – Владимир Святой, Ярослав Мудрый, Иван Калита, Иван III. В дальнейшем представители милитаристского дискурса будут преобладать в числе наиболее востребованных героев русского Средневековья.
Таблица 2. Тенденции изменения количества объектов исторической памяти о допетровской Руси по учебным планам курса истории во второй половине XIX – начале XX в.[984]
Наиболее популярные персонажи средневековой истории в России второй половины XIX – начала XX в. – князья и цари. Наиболее востребованный, по нашим подсчетам, в пореформенной России, Владимир Святой неизменно присутствует в учебной литературе, но нельзя сказать, что ему уделяется особенное внимание. В учебниках по истории России, независимо от принадлежности текста к либеральной или традиционалистской концепции, отмечается значимость Крещения Руси, однако авторы подробно не останавливаются на личном вкладе Владимира. Исключением является только текст И. И. Беллярминова, в котором изложена легенда о выборе веры. Владимир предстает на страницах учебника мудрым правителем, готовым прислушиваться к своим советникам.
При этом само крещение описано в несколько идиллических тонах: «В назначенное время киевляне обратились к Днепру, неся на руках малолетних детей; они вошли в воду, а священники на берегу читали молитвы»[985]. Интересно, что Д. И. Иловайский, который традиционно относится к охранительному направлению в историографии, описывает процесс крещения в более критических для Владимира выражениях: «Перун по его повелению был привязан к конскому хвосту, и осыпаемый палочными ударами, свезен в Днепр; народ плакал, смотря на такое поругание. Священники между тем ходили по городу и проповедовали христианство»[986]. Однако сам князь у Иловайского также чудесно преобразуется после принятия христианской веры и кардинально меняет свою внешнюю политику. Отныне он не выступает агрессором и созывает дружины лишь для отражения вражеских набегов: «Сделавшись христианином, Владимир не стремился более к расширению русских пределов, а заботился о том, чтоб обезопасить их от внешних неприятелей, особенно со стороны печенегов <…> он нередко выходил в поле с своей храброй дружиной, чтобы отражать набеги степных варваров; или посылал воевод усмирять мятежи и разбои язычников, которые из городов бежали в леса и степи и там собирались в многочисленные шайки»[987]. В том же ключе повествование о Владимире ведет и А. О. Ишимова: князь-братоубийца так изменился после принятия христианства, что даже «сделался наконец так милостив, что самых ужасных злодеев боялся наказывать смертью и позволял им откупаться от наказания деньгами»[988].
Ярослав Мудрый имеет в учебниках по отечественной истории исключительно позитивный образ правителя-созидателя, уделявшего большое внимание как внешней, так и внутренней политике: «…Ярослав старался заселять пустынные места и укреплять границы построением новых городов… Ярослав занимался также устроением христианской Церкви, любил духовенство, особенно монахов, прилежно читал священные книги, собирал писцов и заставлял переписывать рукописи или переводить книги с греческого на славянский язык. Он любил строить и украшать храмы… Ярослав пользуется славою первого русского законодателя»[989]. Анализ дореволюционных учебников, равно как и иных значимых источников формирования исторического сознания, позволяет утверждать, что Ярослав Мудрый являет собой пример безусловного консенсуса национальной памяти.
Иван Васильевич Грозный в пореформенный период наряду с Владимиром Святым был одним из самых востребованных героев отечественного Средневековья. В учебных пособиях, придерживавшихся традиционалистской концепции, Иван IV представлен могущественным монархом, который всеми силами борется с оппозиционно настроенным боярством, желающим взять всю власть в свои руки. Все действия царя направлены на сближение с народом, из которого он и набирает себе новых соратников для совместного решения государственных проблем. При этом царь всегда может ответить на все происки недругов самодержавия и России.
Д. И. Иловайский подчеркивает, что именно тяжелое детство Ивана IV под гнетом бояр сделало его тираном: «Иоанн имел от природы необыкновенно живые способности и пылкий, впечатлительный характер, к несчастию, никто не позаботился дать ему хорошее воспитание. Бояре обходились с ним грубо, делали его свидетелем позорных сцен, часто оскорбляли самолюбие дитяти и тем ожесточали его сердце. С ранних лет уже Иоанн начал обнаруживать большую жестокость, которая проявлялась и в самых детских его забавах; так, он находил удовольствие мучить животных…»