. Средневековье оказывается в третьем эшелоне, что не исключает его периодического попадания в наиболее злободневные темы повестки дня. Связано это прежде всего с проблемой историко-культурного наследия (споры о том, чья Киевская Русь, чей князь Владимир Креститель, чье Великое княжество Литовское, какова роль Золотой Орды и т. д.)[1207].
В то же время в целом можно констатировать медиевальный бум на постсоветском пространстве. Ретротопия повысила интерес к истории в целом, но при этом востребованность средневековых сюжетов поднялась на высоту, которой она, наверное, достигала только в период романтического национализма начала XIX в. Маленькая иллюстрация к этому тезису: за период с XIX по XX в. (до 1991 г.) в Российской империи и СССР было поставлено около 20 памятников героям русского Средневековья. За последние 30 лет на том же пространстве их возведено более 500, причем почти 400 – в России[1208]. Такой стремительный рост нельзя считать случайным.
Процессы, происходящие сегодня, многогранны, масштабны, но очень мало изучены и осмыслены. Данная глава содержит несколько case-studies медиевализма на постсоветском пространстве. Мы сосредоточились на изучении славянского (русского, украинского и белорусского) медиевализма. Рассмотрение украинского и белорусского медиевализма невозможно вне российского контекста, потому что он используется в основном как инструмент эмансипации от России, и постоянно подразумевает апелляцию к русской истории. То же касается татарского, бурятского, башкирского и других медиевализмов тюркских народов. Для исследования Средней Азии и Кавказа необходим восточный (иранский, китайский, арабский, турецкий) контекст, а это тема совсем отдельного исследования. Именно поэтому мы их в данной работе не затрагиваем, хотя географически они относятся к России и постсоветскому пространству.
Кто подлинный наследник Киевской Руси? Медиевализм в национальной украинской идеологии
Украинский медиевализм своими корнями восходит к национальному романтизму украинских историков нового времени – В. Б. Антоновичу (1834–1908) и его ученикам, представителям так называемой «киевской школы»[1209]. Для нее был характерен акцент на местной, локальной истории, истории древнерусских городов и украинских местечек «казацкой эпохи». Тем самым разрывалась идеологическая триада непрерывности российской государственности: Киевская Русь – Московское царство – Петербург и Российская империя. Делался акцент на особенностях развития территорий, которые в Средневековье соответствовали украинским землям нового времени, подчеркивался их континуитет. Древнерусский период эмансипировался от общерусской истории и становился отправной точкой национальной истории Украины. Наиболее развитой и оформленной эта концепция предстала в «Истории Украины-Руси» М. С. Грушевского (1866–1934)[1210]. Сегодня она имеет множество последователей в украинской историографии и служит научным обоснованием исторической политики этой страны[1211]. Вплоть до того, что на уровне государственных чиновников звучат заявления, что Украину надо переименовать в «Русь-Украину», поскольку это ее подлинное название, а Россия на имя «Русь» претендовать не может[1212].
Вместе с тем стоит подчеркнуть, что медиевализм играет в украинской культуре третьестепенную роль. Главный конфликт исторических памятей лежит, как показал Г. Касьянов, между двумя нарративами памяти: национальным/националистическим и советско-ностальгическим[1213]. Средневековье в эту схему плохо вписывается. На первом месте среди актуальных политических дискурсов, безусловно, история XX в., тема первой Украинской республики, Голодомора, политики украинизации в СССР, история украинского национализма, Второй мировой войны и т. д. Далее следует история «гетмана Ивана Мазепы» и «казацкой Украины» XVII–XVIII вв. И только потом привлекаются эпизоды древнерусской истории. Причем, как правило, обращение к ним связано либо с локальной историей (князья-основатели, краеведческие знаменитые сюжеты, объекты, составляющие гордость местных жителей, – замки, храмы и др.), либо память о ней актуализируется в международной конфликтной ситуации (спор о «принадлежности» древнерусского исторического наследия, периодически вспыхивающий между Украиной и Россией).
Правда, надо заметить, что увлеченность конструированием национальной истории XVII–XXI вв. исходит от властей, националистических движений и не во всем разделяется украинским обществом. Конъюнктурность увлеченности в исторической политике XX столетием показал выбор украинцами традиционных исторических ценностей. В 2007–2013 гг. по разным номинациям («Семь историко-архитектурных чудес Украины», «Семь чудес Украины: замки, крепости, дворцы», «Семь туристических маршрутов Украины» и т. д.) проводились конкурсы «Семь чудес Украины»[1214]. Большинство объектов, которые фигурировали в списках – средневековые, что говорит о большей ценности в глазах граждан истории X–XVII вв., древнерусской истории и периода Великого княжества Литовского и Речи Посполитой до эпохи Хмельнитчины включительно, нежели истории XIX–XX столетий в официальной украинской трактовке. Правда, проект «Великие украинцы», проводившийся телеканалом «Интер» в 2007–2008 гг., показал иные результаты: в рейтинг из десяти человек вошел только один средневековый персонаж – Ярослав Мудрый (следующий по хронологии – Богдан Хмельницкий)[1215].
Элементы медиевализма в современной украинской исторической политике можно выделить в трех направлениях. Первое – это эмансипация украинской средневековой истории от российской, продолжение линии Антоновича – Грушевского. Второе – это обретение своего собственного прошлого в виде создания реперов, вех памяти в рамках локальных, региональных исторических проектов. Третье – несмотря на то, что казацкий дискурс в украинской истории в основном относится к XVII–XVIII вв., то есть выходит за рамки Средневековья, медиевальные начала иногда проявляются и в нем при обращении к предыстории казачества.
Все эти направления являются составной частью процесса национализации украинской истории, который был одновременно процессом политической суверенизации. Ее сценарий был стандартен для постсоветского пространства, и одним из его элементов был поиск «национальных черт в донациональных эпохах». По словам Г. В. Касьянова, «он основан на телеологической конструкции, в которой целесообразность “своей”, “национализированной” истории обусловлена необходимостью существования “своей”, уникальной нации и соответствующего государства. История представлена как онтологически выверенное движение к некоей высшей цели – возникновению национального государства… Цель (или следствие) прямо или имплицитно отождествляется с причиной»[1216]. То есть существование современного Украинского государства, украинизированной политической элиты и украинской нации делают необходимым поиск его истории, чем более древней, тем лучше.
Медиевализм в этих конструкциях проявляется по-разному, но в нем можно выделить несколько повторяющихся дискурсов. История Украины и история России (Московии) в национальном украинском нарративе преподносятся как разные истории. И как раз факт существования Киевской Руси здесь изображается «решающим» аргументом: на территории Украины государственность с центром в Киеве рождается в IX в., когда Москвы еще и не существовало. По мнению украинских историков, истоки Московии можно искать не ранее XII в., «Русь-Украина» старше[1217]. Киевская Русь – это не первый период истории России (Московии), а внешний фактор ее истории, такой же, как варяги-скандинавы, тюрки и т. д.
Россию/Московию, по украинской версии, надо выводить не из Поднепровья, а из Окско-Волжского междуречья. Русские историки должны искать истоки своей страны в тех землях, которые сегодня занимает Российская Федерация[1218]. Земли Киева и Чернигова, на которых зародилась русская государственность, с точки зрения украинских историков, России никогда не принадлежали; по их мнению, это с древности земли Украины и правящая династия на самом деле не Рюриковичей, а Владимировичей, берущая свое начало от украинского князя Владимира.
В данной конструкции Киевская Русь, по сути, воображается по аналогии с восточноевропейскими славянскими королевствами (недаром так популярен образ Даниила Галицкого как первого украинского короля). Согласно данной трактовке, было независимое средневековое государство Киевская Русь, Русь-Украина, завоеванное врагами (татарами, поляками, литовцами, московитами). Оно вошло в состав империи, и его история в дальнейшем – это история национально-освободительной борьбы, вплоть до восстановления своей государственности. Как мы видим, схема типичная для славянских «будителей» эпохи романтического национализма XIX в. Киевская Русь как уникальный исторический субъект, принадлежащий только Украине, здесь необходима в качестве отправной точки, легитимизирующей всю историческую конструкцию. Если убрать ее, признать Древнерусское государство общим наследием, истоком и украинской, и белорусской, и российской истории, то вся украинская история начинает выглядеть иначе. И тогда перед нами предстает не древняя нация, якобы восстанавливающая свои исконные права, а сконструированное интеллектуалами Нового времени сообщество, выходящее на политическую арену гораздо позже. Более престижно быть древней нацией, у нее больше исторических прав; поэтому присвоение исключительно Украине истории Киевской Руси абсолютно необходимо для современной украинской исторической политики, сконцентрированной на поиске обоснований нациестроительства.