Среди близких императрице вельмож самым ярым и ярким поклонником османского стиля был, пожалуй, светлейший князь Григорий Потемкин. Он считал османский стиль своим завоеванием. Светлейший князь в роскошном азиатском халате на меху, лежа в гостиной, уставленной прелестными восточными мебелями и безделушками, ощущал себя Марсом среди военных трофеев. И зело впечатлял этим гостей. «Когда, бывало, видишь его небрежно лежащего на софе, с распущенными волосами, в халате или шубе, в шальварах, с туфлями на босу ногу, с открытой шеей, то невольно воображаешь себя перед каким-нибудь турецким или персидским пашою», — сообщал Луи-Филипп Сегюр.
В «трофейном» турецком стиле оформлялись покои русской знати. Декораторы и архитекторы корпели над книгами и гравюрами, чтобы перевести сухие описания и скупые штрихи на богатый язык русской роскоши. В 1777 году одну из внутренних комнат Екатерины II переделали в «турецкие покои», о чем в сентябре того же года сообщил «Камер-фурьерский журнал». Турецкую комнату создали и в Гатчинском дворце Григория Орлова. Османскими гостиными и кабинетами восторгались гости светлейшего князя Потемкина, в том числе графиня Головина. «Вечерние собрания у князя Потемкина становились все чаще. Волшебная азиатская роскошь доходила до крайней степени, — отмечала Варвара Головина. — Те дни, когда не было бала, общество проводило вечера в диванной гостиной. Мебель была покрыта турецкой розовой материей, вытканной серебром, на полу был разостлан такой же ковер с золотом. На роскошном столе стояла филиграновая курительница, распространявшая аравийские благоухания. Нам разносили чай нескольких сортов. Князь носил почти всегда кафтан, обшитый соболем… у княгини было платье, очень похожее на одежду султанской фаворитки: недоставало только шаровар».
В 1775 году подписание мирного договора с Портой отметили в имении генерал-фельдмаршала Румянцева в селе Троицком, получившем второе почетное имя Кайнарджи. В парке построили миниатюрную деревянную копию одной из крепостей, взятых Румянцевым во время кампании. Но самыми эффектными архитектурными памятниками победам русской армии стали Чесменский дворец и Чесменская церковь.
В 1774–1775 годах чередой пронеслись балы в османском вкусе. В 1775-м на нескольких «Турецких кадрилях» Екатерина II присутствовала в турецком платье. В июне того же года в Петербурге Шляхетный кадетский корпус организовал грандиозный праздник в честь победы над Портой. На площади возвели амфитеатр и в центре поставили триумфальную колонну «в 50 футов вышины, украшенную сверху статуей богини Славы, окруженной знаменами и значками, отнятыми у турок». Великолепный фейерверк и роскошный ужин в лучших «викториальных» традициях завершили это действо.
Впрочем, даже оно не затмило того феерического празднества, который устроил еще во время русско-турецкой кампании богач и балагур Лев Нарышкин. Он поспешил польстить Екатерине II раньше всех и за два года до окончания войны восславил гений матушки-императрицы, бившей турок и на суше, и на море.
Русско-турецкая кампания 1787–1791 годов проходила на территории Молдавии. Там же подписали Ясский мирный договор, после чего некоторые местные господари переселились в Россию, где получили большие земельные наделы. Логично, что в 1790-е годы молдавские мотивы наполнили русскую моду. Не последнюю роль в этом играла семья Григория III Гика, господаря, задушенного по приказу османского великого визиря. Его вдова и дочери по приглашению Екатерины II приехали в Петербург, одна из них стала фрейлиной. Их облик и костюмы восхищали столичную аристократию и, вероятно, вызвали подражания.
О том, как именно выглядели их «молдавские» наряды, можно судить по портрету Зои Гики, выполненному Александром Рослиным. На ней головной убор, напоминающий тюрбан и украшенный розами, белое шелковое платье, шитое серебром, и меховой жакет без рукавов. Известно, что Зоя Гика продолжала носить национальный костюм даже при дворе императрицы Екатерины II.
Под очарование восточномолдавского стиля попала и сама государыня, которая применяла национальные мотивы в политических и дипломатических целях. Свое расположение молдавским господарям она показывала нарядами с мягкими молдавскими нотами. Увлечения императрицы — закон для щеголих. Они также обзавелись псевдомолдавскими безрукавками и головными уборами. И даже французские по происхождению платья-шмиз стали называть молдавскими. «В 1793 году, — писала Екатерина Авдеева в статье „Старинная русская одежда“, — были в моде платья, которые назывались молдаванскими; воротник и рукава убирались блондами, при этом пояс из широких лент завязывали назади бантом» (Авдеева Е. А. Старинная русская одежда. Изменения в ней и моды нового времени // Отечественные записки. Т. 58, 1853. С. 184).
Во время русско-турецких кампаний возникали разговоры о «греческом проекте» Екатерины II. Его цель — освободить греков из-под османского владычества и создать некую новую Византию, официально независимую, но послушную воле российской императрицы. Проект остался на бумаге и в легендах, однако греческие образы, культура и костюмы гармонично вплелись в пестрое полотно русской военно-светской моды. Французские неоклассические платья, что появились в гардеробах императрицы и первостепенных столичных модниц, называли греческими. Они упоминаются в 1771 году, в самый разгар Русско-турецкой войны. Тогда Екатерина II явилась в маскарад в греческом платье и этим вдохновила Антония Палладоклиса, эллинского переводчика и стихоплета, на оду, в которой он восславил победы императрицы и сравнил ее облачение с одеждами Александра Македонского и его матери.
Греческие платья оставались излюбленными маскарадными нарядами, пока был актуален «греческий проект» и Россия все еще воевала с Турцией. В 1791 году, после победоносного окончания кампании, Григорий Потемкин устроил баснословный по масштабам и роскоши «викториальный» маскарад в Таврическом дворце. «Каждый платья делал от себя, — сообщал Тимофей Кирьяк. — Кавалеры одеты были в испанскую одежду, а дамы в греческую. У дам как чалмы, так и платья богато вышиты золотом; пояса и ожерелья блистали драгоценными каменьями» (Кирьяк Т. П. Потемкинский праздник 1791 года // Русский архив. 1867. С. 691).
Этот костюмированный бал состоялся в апреле, а летом 1791 года греческое платье превратилось в парадное. 2 июня императрица Екатерина присутствовала в нем на литургии и за обеденным столом, а 24 июня обедала в обществе цесаревича и кавалеров. В 1793 году «Камер-фурьерский журнал» сообщает, что греческие платья носят и фрейлины: «4 апреля. По собрании в Эрмитажном зале… находились фрейлины в греческом платье».
С 1793 года количество упоминаний этих нарядов в «Камер-фурьерских журналах» растет. Их надевали в основном на маскарады, литургии, небольшие «комнатные» балы в Зимнем. В траурные дни императрица и фрейлины носили черные греческие платья. И даже во время торжеств, когда дамы являлись ко двору в придворных русских нарядах, императрица выбирала греческое платье.
Нелишне упомянуть и о том, что мода на цыганские хоры появилась в России также благодаря войнам с османами. Первых сладкоголосых певцов выписал из Молдавии в Москву граф Алексей Орлов. Произошло это в 1774 году, после окончания Русско-турецкой войны.
Как только закончилась война с Портой, в Европе вновь заговорили о «польском вопросе». В мае 1791 года Четырехлетний сейм принял конституцию, ограничившую власть короля. В Польше началось патриотическое движение под началом Тадеуша Костюшко. Консервативная шляхта обратилась за помощью к Екатерине II, и она отправила в Польшу войска. В бесславном походе отличился Александр Суворов — организовал стремительный штурм Праги (предместье Варшавы) и предрешил успешный исход борьбы с инсургентами. Речь Посполитую еще раз грубо разделили.
В России полагалось восхвалять этот поход и его главного героя Александра Суворова, ставшего фельдмаршалом. Мода, послушная императорской воле, отозвалась патриотическими новинками — чепцами «Варшавский» и «Суворов». Вероятно, именно их бросали в воздух во время встречи победителей. В 1795 году модный журнал сообщал: «Варшавский чепец теперь весьма многие дамы носят. Тулья его делается из сложенного разными складками атласа, который бывает цветом белый, алый или фиолетовый. Опушка делается из узких атласных лент, положенных мелкими складками, как цветом обыкновенно бывают зеленые, наподобие лаврового венка, но часто и палевого цвета. Спереди и сзади банты такого же цвета».
О том, как выглядел чепец «Суворов» (Souvarove), тоже узнаём из прессы: «Цветом бледно-красный. Правая оного сторона подкалывается, нижний край опушается черными перьями, которые также наискось около тульи обвиваются».
Справедливости ради добавлю, что не во всякое время мода потакала монаршим желаниям и не всегда была квасной патриоткой. К примеру, в 1791–1792 годах смелые щеголихи обзавелись красными шапками, скопированными с колпаков парижских революционеров-санкюлотов. Для одних они были милой забавой, другие дамы, просвещенные в политике, выказывали колпаками свою поддержку революции. Реакция не заставила себя долго ждать: шапки объявили якобинскими, а дам — «опасными якобинками». В октябре 1792 года Николай Бантыш-Каменский, свидетель этого женского демарша, сообщал князю Александру Куракину: «В субботу призваны были к градоначальнику все marchandesses de modes (торговки модными товарами. — О. Х.), и наистрожайше, именем Самой (Екатерины II. — О. Х.), запрещена оных продажа, и вчера в Клобе ни на ком не видно оной было».
А чтобы впредь аристократкам неповадно было форсить в революционных вещицах, императрица распорядилась, чтобы каждая приезжающая ко двору дама носила черное траурное платье по казненному Людовику XVI. В середине марта 1793 года траур сняли, но и всплесков якобинской моды в Петербурге уже не наблюдалось.
Русский костюм реагировал даже на события, не имевшие к России отношения. В 1778 году, в разгар Войны за независимость Соединенных Штатов Америки, произошел бой между английской и французской эскадрами. В нем отличились фрегат Belle Poule и его капитан Шадо де ла Клошетри, давший дерзкий отпор британцам. Вести о победе донеслись до Версаля, и куаферы стали мастерить один за другим пуфы, названные Belle Poule: на высоком парике из шерсти яка они устанавливали уменьшенную копию фрегата. Это была сенсация. Модницы Европы и Америки вмиг обзавелись похожими конструкциями. В 1779 году их изображения появились на страницах русского журнала «Модное ежемесячное сочинение». Вероятно, тогда же в Петербурге были опробованы и первые образцы «бель пуллей».