набалдашником и массивные перстни. Это был уже другой стиль: современники определили его как «подражание графу Д’Орсе».
Уильям Фрит. «Вернисаж в Королевской академии».
Деталь. Оскар Уайльд и его поклонницы. 1881–1882 гг.
Домашнее облачение было не менее экстравагантным: белый широкий шерстяной халат с капюшоном, напоминавший монашескую сутану. Уайльд называл его своим рабочим платьем. Ему действительно приходилось много трудиться и вести почти монашеский образ жизни. Гонорар, полученный в США, улетучился, долгожданная американская премьера пьесы «Вера» не принесла ожидаемых доходов. Публика ее не поняла и не приняла. И даже лекционный тур по Британии не решил всех финансовых проблем.
Выгодный брак по любви и расчету казался идеальным выходом из денежных затруднений. Уайльду повезло — он нашел ту, которая составила, хоть и ненадолго, его семейное счастье и обеспечила, тоже ненадолго, безбедное писательское существование. Ее звали Констанс Ллойд, ей было 26 лет. Она происходила из богатой, уважаемой лондонской семьи.
Оскар Уайльд с новой стрижкой «а-ля Нерон».
Ателье Robert W. Thrupp, Бирмингем. 1884 г.
Констанс Ллойд, будущая супруга Оскара Уайльда.
W&D Downey, Лондон. Начало 1880-х гг.
Констанс интересовалась искусством, разбиралась в литературе и философии — знаний и мудрости вполне хватало, чтобы внимательно слушать жениха. К тому же она была хороша собой. И этого вполне хватило жениху, чтобы описывать невесту в восторженно-ботанических эпитетах: «Серьезная, изящная маленькая Артемида с глазами-фиалками, копною вьющихся каштановых волос, под тяжестью которых ее головка клонится, как цветок, и чудесными, словно точеными из слоновой кости, пальчиками, которые извлекают из рояля музыку столь нежную, что, заслушавшись, смолкают птицы. Это чрезвычайно серьезное и загадочное создание с чудесными глазами — само совершенство». Одним словом, Уайльд был влюблен.
Свадьбу назначили на 29 мая 1884 года. Король эстетов подошел к организации торжества со всей монаршей серьезностью. Он даже придумал невесте подвенечное платье в приятном его эстетическому глазу кремовом оттенке с золотистыми искрами. Лиф был слегка вытянут в стиле корсажей эпохи Людовика XIII. Форма декольте и рукава с буфами происходили из Позднего Возрождения, пышный веерообразный воротник — из времен Марии Медичи. Фата в стиле Марии Стюарт была из индийского газа шафранового оттенка, сплошь усыпанная жемчугом.
В волосах остроглазые хроникеры заприметили нежный венок из миртовых листьев с белыми цветками — в лучших традициях прерафаэлитов. Такие же листья украшали платье. Констанс держала букет, «представлявший собой сочетание двух цветов — зеленого и белого». Подружки невесты присутствовали на бракосочетании в похожих нарядах, придуманных, вероятно, самим женихом.
В 1884 году, во время подготовки свадьбы, Уайльд впервые попробовал себя в роли модельера дамских платьев. И в общем остался результатом доволен. Возможно, в другое время и при других обстоятельствах он стал бы великим кутюрье.
Экзерсисы жениха раззадорили невесту, которая, надо признать, обладала врожденным чувством вкуса и формы. Она выразила желание участвовать в разработке интерьеров их семейного особняка № 16 по Тайт-стрит. Констанс мечтала о «доме красоты» и была рада, что Оскар пригласил архитектора Эдварда Годвина осуществить задуманное. Он был лучшим другом британских эстетов, приятелем Уильяма Морриса, им восхищался Джеймс Уистлер, а Уистлер редко кем-то восхищался. К тому же Уайльд высоко ценил заслуги Годвина в области дизайна, текстиля и моды. Архитектор потрудился на славу. Под контролем молодоженов он превратил четырехэтажный особняк в живописный палаццо.
Первый этаж — элегантно скромный. Темно-синяя библиотека с бледно-золотистым лепным потолком, рабочий кабинет с чудными портретами друзей и черно-белой графикой Бёрдслея, столовая в гридеперлевых тонах туманного Лондона. Второй этаж — пробуждение красоты. Просторная гостиная для больших художественных вечеров оклеена зелеными в мелкий цветочек обоями компании Уильяма Морриса, на потолке — радужное буйство павлиньих перьев в исполнении Уистлера, на стенах — ветвистая сусально-цветочная живопись прерафаэлитов. В этих райских кущах изумрудного эстетизма гости, по мнению Оскара и Констанс, будут чувствовать себя как дома. Третий этаж — две раздельные спальни супругов, для Констанс — в плодово-ягодных оттенках, для Оскара — в цвет ночного египетского неба. На четвертом располагались комнатки прислуги.
Молодоженов сближало не только искусство. Оба страстно любили моду, но это высокое эстетическое чувство проявляли по-разному. В 1884 году Констанс увлеклась реформированным платьем, о котором вещали на лекциях и в прессе немецкие врачи. Реформированное платье — новый тип дамской одежды, крой которого следовал контурам тела, а не деформировал его. Эта идея становилась год от года популярнее, и в 1881-м году в Лондоне появилось Общество рационального платья, а через два года прошла его выставка. Миссис Уайльд влилась душою в движение за реформирование платья и в 1886-м выступала с пламенной речью на собрании «Рационального костюма». О чем именно говорила, никто не запомнил, ибо все с изумлением рассматривали ее сверхнеобычный костюм — накидку с подвернутыми краями, образующими рукава, и кофейного оттенка шаровары, удивительные, смелые, неслыханные!
Лиха беда начало. Через два года Констанс выступила в Соммервиль-клубе, и на сей раз с полноценной лекцией (как бы в подражание мужу) под названием «Мы одеты, и мы в своем уме!» И всё о том же — о рациональной щадящей одежде, о правах женщин, вреде корсетов и значении шаровар. Был успех.
Констанс без устали совершенствовала себя. В 1888 году она стала редактором газеты «Общество за рациональный костюм», в 1889-м занялась политикой: участвовала в демонстрации в поддержку английских докеров, в избирательной кампании суфражистки леди Сандхерст и много выступала на темы моды, общества и политики. «Она улучшила стиль своих публичных выступлений, — комментировал современник, — не удивлюсь, если через несколько лет миссис Уайльд станет одной из популярных „политических дам“».
В 1880-е году Констанс оставалась любимой (и на редкость терпеливой) моделью своего супруга. Она безропотно появлялась на вечерах и вернисажах в сочиненных им нарядах и приводила в замешательство консерваторов. «В галерее Гросвенор я увидел ее в зелено-черном костюме, который пришелся бы впору бандиту с большой дороги», — сообщал один господин. Другая дама, знакомая Уайльдов, отмечала: «На ней было платье из вислого муслина без турнюра; плечи закутаны в шелк шафранового цвета; на голове большая широкополая шляпа в стиле Гейнсборо, на ногах ярко-желтые с белым чулки и туфли — безнадежная безвкусица, и мы к тому же нашли ее робкой и скучной».
Теория моды удавалась лучше. Уайльд много выступал. С осени 1884-го по весну 1885 года давал лекции в британских городах, имел успех, но вызвал пересуды в обществе — отнюдь не все его идеи пришлись по душе. Он вдребезги раскритиковал современную моду, объявив ее «злейшим врагом хорошего костюма». Он был против корсетов, кринолинов и турнюров, высоких каблуков и нелепых шляп. Он выступал за рациональность и гуманность одежды. Ощущал неизъяснимую прелесть в восточных шальварах, которые пришлись бы многим его современницам впору. Он восторгался античным чувством формы и древнегреческими нарядами. Убеждал слушательниц обзавестись легкой драпированной одеждой, ниспадающей с плеч, которую носили древние афинянки. Такие платья подчеркивают природную красоту и расковывают тело. Кстати, Констанс, следуя призывам супруга, иногда появлялась на публике в подобных туниках, без корсетов и турнюров под ними. Реакция окружающих редко была положительной.
В лекции «Об одежде» Уайльд коснулся и мужского костюма. Выступая против современного черно-белого городского стиля, он рекомендовал господам одежду во вкусе английского короля Карла I — удобные куртки и мягкие бриджи чувственных барочных оттенков, широкие сапоги и рубенсовские фетровые шляпы. Впрочем, в современной моде он видел один проблеск таланта — это шерстяные рациональные костюмы и трикотажное нижнее белье доктора Густава Егера, рекламировавшего свои изобретения в журналах и на лекциях.
Уайльд заканчивал выступления модным предвидением: «Наилучшее произведение искусства в наши дни то, в котором сочетаются классическая грация с абсолютной реальностью. Так из слияния греческих принципов красоты с немецкими принципами гигиены родится, я уверен, костюм будущего».
Идеи Уайльда вдохновляли не портных (считавших его чокнутым), не женщин (считавших его милым фантазером), а редакторов изданий. Лекция короля эстетов об одежде вызвала горячую полемику в печати. Уайльд был в центре внимания, он провоцировал споры, эпатировал экстравагантными нарядами. «Самое время подписать с ним контракт», — решил Томас Уимз Рид, издатель «Мира леди» (Lady’s world), журнала о светской и модной жизни. Предложил Оскару стать редактором. Тогда, в 1887-м, эстет все еще нуждался в деньгах, к тому же Рид давал ему полную свободу действий. Уайльд прислал проект обновленного издания, Рид мгновенно принял его и подписал договор.
Новый редактор поменял название на «Мир женщины» (Woman’s world), что отвечало новым демократическим веяниям в обществе и, возможно, несло отпечаток влияния Констанс. Журнал преобразился: он поумнел и обрел то особое уайльдовское чувство юмора, которое превращало заумные статьи в легкое светское чтиво. Печатали материалы о современной моде и рациональном платье, о новом искусстве и театре, об экзерсисах Уистлера и Годвина, о политике и суфражизме.
Король эстетов публиковал заметки своей супруги (к примеру, «Детское платье в нынешнем столетии» и «Муфты»), а также собственные эссе, критические ремарки и ответы на письма читательниц, обеспокоенных опасными веяниями лондонской моды. Оскар утешал дам порциями анекдотов и продолжал писать об опасных веяниях — рациональных платьях и не менее рациональных женщинах, к числу которых относилась и его Констанс. Но все-таки журнальную работу он считал неблагородной, не подходящей его королевскому статусу. «Газетные статьи, — признавался он Конан Дойлу, — пишут пуритане для читателей-филистеров».