Его позиция не может не восхищать. Он никогда не шел на поводу у толпы — ни в черно-белой Британии, ни в радужной Америке. Всегда был самим собой. И этим неизбежно раздражал викторианцев, либералов, гей-активистов, откровенно его не понимавших. Их шумные бессмысленные толпы он по лондонской привычке называл стадами.
Артист никуда не рвался и ни к чему не призывал. Он не был лозунгом. Он был истинным произведением искусства, у которого, как известно, лишь две задачи — позировать и вставать в позу. И это Криспу удавалось великолепно.
Имя Оскара Уайльда вновь зазвучало на протестных митингах и в либеральной студенческой прессе в 1967 году, когда разразился скандал с группой Rolling Stones. Ее фронтмена Мика Джаггера и гитариста Кита Ричардса арестовали по обвинению в употреблении наркотиков. Приговор суда, конечно, обжаловали, Ричардса оправдали, срок Джаггера заменили на условный, но общественность негодовала. «Роллинги» сочинили достойный ответ истеблишменту — в том же году записали песню We Love You и сняли клип, в котором своеобразно представили суд над Оскаром Уайльдом.
Драматурга изображал Джаггер, судью — Кит Ричардс. Роль Бози сыграла подруга Джаггера Марианна Фейтфул. Дирекция программы Top of the Pops отказалась показывать клип якобы потому, что он посвящен аморальной истории взаимоотношений Уайльда и Альфреда Дугласа, а также содержит скрытую пропаганду наркотических средств.
В 1970-е годы афоризмами и поэзией Уайльда вдохновлялись глэм-рокеры Марк Болан и Дэвид Боуи. Последний, между прочим, превратил тоскливые рок-концерты в шоу, как некогда Уайльд обратил свои тихие лекции в перформансы. И если Уайльд выбрал для американских выступлений маску короля эстетов, то Боуи в 1972 году отправился в мировое турне в образе андрогинного Зигги Стардаста. Во время концерта он много раз менял костюмы и грим, один эпатажнее другого. Неудивительно, что некоторые зрители в буквальном смысле теряли рассудок от ярких инсталляций, звука и баснословных эротичных нарядов артиста.
В 1980-е фигура Уайльда заинтересовала композиторов новой волны, работавших на стыке мягкого рока и электроники. Самым верным его последователем был и остается Стивен Моррисси, в то время фронтмен группы The Smiths. Практически в каждой его композиции слышны известные афоризмы короля эстетов. Чем яростнее была гомофобия в тэтчеровской Британии, тем чаще Моррисси цитировал Уайльда, превращая песни в пощечины английской чопорности. Драматургу он посвятил композиции Cemetery Gates, Oscillate Wildly, Paint a Vulgar Picture. В 1988 году предстал на обложке известной музыкальной газеты NME в образе обнаженного святого Себастьяна, будто скопированного с картины Гвидо Рени (которую так любил Уайльд).
В течение 1980–2000-х он множество раз позировал с книгами писателя в руках или возлежал среди них, обернувшись в зеленое боа. Портреты драматурга украшали сцену во время концертов. И даже документальный фильм о певце, снятый в 2002 году, был назван в подражание известной пьесе — «Как важно быть Моррисси».
Нил Теннант, солист британского дуэта Pet Shop Boys, — главный уайльдианец современной поп-музыки. Ироничный эстет, модник, блистательный интеллектуал, коллекционер рваного авангарда (в его доме в Челси соседствуют работы Дэмиена Хёрста и Ханны Глюкштайн). К тому же Нил — тонкий знаток творчества Уайльда. Цитирует его бесконечно — и в песнях, и в интервью. В клипе DJ Culture он сыграл драматурга в сцене суда. Теннант любит со сдержанной иронией описывать свой юношеский опыт общения с королем эстетов во время спиритического сеанса. Говорит, что уже тогда почувствовал духовную связь с писателем, которую ощущает до сих пор и которая сквозит в его движениях, словах и текстах песен, отнюдь не всегда бравурных. Именно через композиции Pet Shop Boys и знакомство с Нилом я начала открывать для себя Оскара Уайльда.
Группа Pet Shop Boys: Нил Теннант (справа) и Крис Лоу (слева).
Открытка 1980-х гг. с автографом Нила Теннанта. Коллекция Ольги Хорошиловой
Ольга Хорошилова и Нил Теннант.
Санкт-Петербург, 1998 г.
Английский модельер Джон Гальяно буквально живет по «Заветам молодого поколения». В течение 15 лет работы в модном доме Dior он доказывал, что «скука — совершеннолетие серьезности». Его коллекции были буффонадами, бурлесками, напитанными юмором, сексом и декадансом самой высокой пробы. Гальяно предлагал модницам носить искусство. Себя, понятно, считал бесценным work of art и в конце показов Dior появлялся на подиуме в новом экстравагантном амплуа: флибустьера XVII века, испорченного маркиза эпохи Бурбонов, американского хиппи, парижского буржуа и гашишиста. В 2000 году он представил коллекцию, посвященную английскому декадансу и «Портрету Дориана Грея». По традиции в завершение шоу вышел сам в образе лорда Генри — в цилиндре, искусной визитной тройке, с зеленой гвоздикой в петлице. В личной библиотеке кутюрье были книги об Уайльде, которые легли в основу этой и некоторых других коллекций. Одна из них теперь в моем собрании.
Критики иногда ругали модельера за эти его уайльдовские качества — эксгибиционизм, эгоизм. И получали от Гальяно ответ — новый образ, новую изящную коду показа. Этим он воплощал афоризм: «Полюбить самого себя — вот начало романа, который продлится всю жизнь». В 2011 году за высказывания националистического характера Джона Гальяно уволили из Dior и парадоксальным образом из John Galliano. Но, кажется, он не слишком об этом жалел, просто потому, что «преступление никогда не бывает вульгарным, но вульгарность — всегда преступление». Понимая это, он, теперь арт-директор Maison Margiela, легко балансирует на грани между высоким искусством и китчем, талантливо избегая вульгарностей.
На современном британском телевидении главный уайльдианец — Стивен Фрай. Балагур и острослов, известный журналист, писатель, драматург, ведущий телеканала BBC. И еще он — артист. В начале 1990-х сыграл роль слуги Дживса в сериале «Дживс и Вустер» по мотивам романов Вудхауса. В изысканно одетом, статном и невероятно ироничном великане угадывались уайльдовские черты, не говоря об объективном внешнем сходстве Фрая с драматургом. Неудивительно, что режиссер Брайан Гилберт выбрал его на роль Уайльда в одноименном биографическом фильме 1997 года. Фрай сыграл писателя на пределе возможностей, аккуратно имитируя жесты, походку, речь. Несмотря на толику бутафорности, кино получилось удачным.
Актера избрали почетным попечителем Общества Оскара Уайльда. В этом качестве он много пишет и выступает. Не так давно его пригласили в Филадельфийский университет прочесть лекцию о драматурге. Фрай закончил ее в стиле Уайльда — красивой историей. Как-то раз он проезжал в такси мимо Эмпайр-стейт-билдинга в Нью-Йорке. И заметил, что рядом с этим величественным небоскребом все кажется выше — и дома, и прохожие. Но чем дальше Фрай отъезжал, тем выше становилось здание, росло буквально на глазах, а дома и люди вокруг быстро уменьшались и в конце концов превратились в лилипутов. «Точно так же с Оскаром Уайльдом, — подытожил Фрай. — Чем дальше он от нас, тем значительнее становится, а люди, его окружавшие, теперь кажутся нам ничтожными пигмеями». Кажется, лучше о драматурге никто не сказал.
ЮРИЙ АННЕНКОВ: РЕВОЛЮЦИЯ, МОДА, КИНО
Юрий Анненков.
Автопортрет с моноклем. 1950-е гг.
12 июля 1974 года в Париже на 86 году жизни скончался известный русский художник Юрий Павлович Анненков. На кладбище Баньё его тихо и торжественно похоронили. С моноклем в глазу. Такой была его последняя воля.
Супруга художника Мадлен, очень любящая и очень верная, сделала всё, как он завещал: Sans musiques, ni fanfares, ni sonneries. Ни музыки, ни фанфар, ни траурных рожков. Юрия Павловича некогда впечатлили похороны президента де Голля, и он, талантливый сценограф, решил, что все будет именно так.
И было так. Ни музыки, ни пафосных речей, ни бесполезных рыданий. Никаких чужих высокопоставленных лиц с траурным кое-как слепленным гримом. Только близкие, только друзья. Скромные венки, скромный гроб, строгий шерстяной костюм. И монокль в глазу.
Это был не старческий каприз и не жутковатое щегольство post mortem. Монокль был частью Анненкова-портретиста и Анненкова-модника, его всевидящим оком, которым он изучал прихотливые мелочи жизни и бесстыже разглядывал молоденьких ведетт в сочиненных им самим костюмах. Но раздевать ведетт ему нравилось больше.
Анненков и монокль
Кажется, Юрий Павлович не расставался с ним никогда. Он прогуливался со «стеклышком» по любимому Петербургу вдоль ночного полуобморочного Екатерининского канала и бойкого во все часы Невского. Он шлепал по заплеванной топотливой Сенной, на минутку забегал в дремотную Коломну, желтую, жухлую, в заплатанных фасадах и заплаканных ржавых крышах.
Он жадно пил пахучую жизнь, наслаждался колоритными персонажами, жирными буржуа, синепузыми кучерами, ватными торговками, пустозвонкими столичными офицериками, разрисованными дамочками. Он подмечал их жесты, словечки, ухмылочки. Наслаждался их кружевным слащавым мещанством.
В красиво измятом шерстяном костюме, накрахмаленный и развязный, он крутил хмельных продажных девок из Воронежа, Орла и Тулы в петроградских дансингах и кабаре, в «Гигиене», «Эрмитаже» и «Екатерингофских номерах». Он впивался в их податливую теплеющую плоть своим пронзительным третьим, всегда холодным глазом. И потом эти размалеванные лица, расцелованные, растекшиеся вишневые рты, атласное сало платьев, жемчужины пота и очаровательные дырки на фильдекосовых чулках — всю эту продажную пахучую бедность он остроумно рисовал днями и даже ночами, поблескивая всевидящим безжалостным «стеклышком».
Монокль Анненкова хохотал сотнями электрических фонариков в артистических кабаре, блестел колкой иронией на революционных митингах. В августе 1924-го, когда спасительный экспресс мчал его прочь из России через Литву, Австрию, Германию в благословенную Италию, художник наблюдал новую жизнь сквозь монокль, ставший, как и он, эмигрантом. С ним перебрался в Париж.