Словом, денег у Катанянов не было, и Василий попросил взаймы. Что делать? Балерина тоже едва сводила концы с концами, но отказать нельзя. Шуба! У Плисецкой ведь есть шуба из чернобурки, неплохая, еще не тронутая тлением и Миркиным. А что, если ее заложить в ломбард? Лето не за горами, шубе все равно пылиться на антресолях. Катанян-младший с благодарностью принял помощь и сделал как договорились: отнес вещь в ломбард и получил нужную сумму. Через месяц дела у Катанянов наладились, они выкупили шубу и вернули ее владелице. Но деньги быстро закончились, и Плисецкая опять вытащила шубу, и опять был ломбард… Эта операция повторялась, по словам Катаняна, несколько лет кряду. А потом, когда чернобурка совсем истлела и Миркин наотрез отказался ее оживлять, Майя отдала ее своей маме, и та украсила полоской меха воротник своего жакета.
Великая собирательница
Лиля Юрьевна Брик, для друзей просто Лю, была страстным коллекционером, особенным, искусным. Лиля Юрьевна собирала людей — только ярких, только талантливых, известных, интересных и, конечно, удобных самой Лю.
Время начала коллекции: 1920-е годы. Место хранения: Москва. Характер единиц хранения: таланты и гении разных национальных и политических мастей. Количество единиц хранения — в графе поставлен прочерк. Этого не знали ни сами экспонаты, ни те приставленные к Брик «друзья в штатском», гости поневоле, которые вели учет бриковскому собранию, тихо участвовали в беседах и передавали услышанное куда надо. Такие друзья были неизбежны, с их молчаливым присутствием мирились и о делах политических на Кутузовском проспекте, в новой просторной квартире Лю, не говорили, все больше перемигивались.
Свою примечательную коллекцию Лиля Юрьевна собирала скрупулезно, вдумчиво, ревностно и очень долго, начиная со злых авангардных революционных времен. Сначала приглядывалась к заинтересовавшей персоне, примеряла ее масштаб к своему. После собирала информацию и, убедившись в бесспорных достоинствах особы, в ее неоспоримом таланте, делала первый шаг к приобретению — предлагала дружбу и приглашала на свои «квартирники». В разные годы ее гостями (экземплярами коллекции) были Маяковский, Эйзенштейн, Крученых, Мейерхольд, Родченко, Хлебников, Пунин, Пудовкин, Симонов, Параджанов, Картье-Брессон, Арагон, Леже, Неруда, Ив Сен-Лоран. На вечерах у Лю бывал и мой дядя, французский музыковед Ростислав Гофман, приезжавший в Москву по делам Союза композиторов.
Каждый гость оставлял Брик что-то на память, и с годами салон на Кутузовском превратился в хранилище шедевров. Здесь были картины Пиросмани, Шагала, Леже, Штернберга, рисунки Митурича, Тышлера, Маяковского, Альтмана, Григорьева, фотографии Родченко и Картье-Брессона, книги с дружественными автографами, стихотворные посвящения, ценные подарки, в том числе ювелирные украшения, которые Брик так любила, и сотни милых безделиц, за которыми — анекдоты, истории, главы чьих-то красивых биографий.
Но коллекция не была музейной. Она жила в приятном богемном подвижном хаосе: «экспонаты» то появлялись, то исчезали — Лю вычеркивала их за провинности или когда теряла к ним интерес. На стенах возникали новые шедеврики, на столы, подоконники, полочки стайками слетались подписанные фотокарточки, книжицы, драгоценные парфюмы «только что из Парижа». Другие предметы волшебным образом испарялись. Увы, это их вечное богемное свойство и особая черта богемных гостей, которые не могли устоять перед притягательной и ценной красотой.
В квартире было уютно, интересно, весело и очень сытно: кормила Лиля Юрьевна щедро, по-царски, с большим придворным вкусом и тонким знанием старорежимного этикета.
И вот сюда, в это собранье пестрых глав мировой культуры, 31 декабря 1947 года попала Майя Плисецкая и стала жемчужиной коллекции Лю.
Брик впервые обратила на нее внимание в том же сорок седьмом, в опере «Руслан и Людмила», в которой балерина исполняла небольшую партию Девы. Плисецкую почти никто не знал, но Лю острым глазом прирожденного собирателя оценила дар, увидела будущее. «Какое тело, как она сочетает современность с классикой», — шептала она Катаняну в антракте. Ей понравились ее огненно-рыжие волосы (как у нее самой в молодости) и дивная балетная техника (Лю в двадцатые годы тоже занималась балетом). Она увидела в талантливой Майе несостоявшуюся себя. Подготовила место в коллекции и пригласила в гости отпраздновать наступающий 1948 год.
Это было новое удачное приобретение Брик, больше ради удовольствия, из бескорыстной любви к красоте и таланту. И это была новая победа Плисецкой — она обрела важного покровителя. Ведь вся творческая Москва знала: попасть к Лю непросто. А если попадешь, то многие двери откроются, в том числе дубовые бюрократические: Брик берегла партийные связи, помогавшие в жизни ей и друзьям.
Майе следовало произвести впечатление, теперь не телом, а величавой внешностью и нарядом (Брик была записной модницей). Балерина обдумала образ, макияж, аксессуары и явилась без опоздания «в черном тафтяном платье, в золотых с синей эмалью серьгах». Такой ее запомнил Василий Катанян-младший. Экзамен на чувство стиля Плисецкая в тот вечер сдала «на отлично с одобрением». И Брик легко, ненавязчиво стала ее стилистом, полировала то, чем одарила природа, оттачивала вкус, подбрасывала изящные вещицы. Она покупала их, бывая за рубежом, или получала через сестру Эльзу Триоле, жившую в Париже. Та почти каждый месяц отправляла Лю посылки с модными новинками, а в придачу — ироничные письма о последних писках кутюра и всхлипываниях авангарда.
31 декабря 1958 года балерина вновь встречала Новый год у Лили Юрьевны, на этот раз в компании Эльзы и Арагона, приехавших в Москву и остановившихся у Брик. Стол, как всегда, ломился от всякой заграничной всячины, и у каждого куверта лежал подарок. Плисецкая, едва скрывая любопытство, развернула пеструю бумажку. На черной этикетке строгого флакона поблескивала свежим золотом надпись Bandit de Robert Piguet.
Разработанный совместно с известным парфюмером Жерменой Селлье и впервые представленный в 1944 году в освобожденном от нацистов Париже, он стал самым успешным парфюмом модного дома Пиге. Эльза привезла его, заранее обговорив подарок с Лилей Юрьевной. Обе модницы сошлись во мнении, что Плисецкой Bandit, безусловно, понравится, ведь он так ей созвучен: острый, свежий, резковатый, шипровый, с нотками цветов и ароматом кожи, классика и авангард в одном флаконе. И они угадали: в тот вечер Майя Михайловна влюбилась в Bandit.
Позже, бывая в Париже, она непременно покупала заветный строгий флакончик или просила друзей привезти его из Франции. Впрочем, это был не единственный аромат, который она любила носить. В 1990-е годы прима пристрастилась к Fracas, который Робер Пиге разработал еще в сороковые годы также в сотрудничестве с Жерменой Селлье.
Самым, однако, важным, воистину царским подарком Плисецкой от Лили Брик был Родион Щедрин, еще один экспонат коллекции. Лю собирала не только людей, но и голоса. После войны она обзавелась магнитофоном, чуть ли не первым во всей Москве. Брик решила составить своеобразный альбом автографов, но вместо пухлой книги с золотым обрезом она ставила перед талантами коробку с бобинами и просила наговорить ей что-нибудь, по желанию.
В пятидесятые об этом увлечении Брик знали все, и Плисецкая ничуть не смутилась, когда Лю привычно пододвинула двуглазый короб: «Напойте мне что-нибудь» — и тут же нажала кнопку. Бобины зашуршали. Плисецкая запела — ровно, не сбиваясь, со всеми тональностями — труднейшую прокофьевскую «Золушку». Она отлично ее знала, еще в 1945-м блистала в образе феи Осени. Импульсивный Катанян-старший, куратор домашней фонотеки, не мог скрыть восторгов. Лиля Брик тихо и очень лукаво улыбалась — у нее родилась отличная идея будущего союза.
Вскоре она пригласила к себе молодого, подающего надежды композитора Родиона Щедрина. И, как бы между делом, так, для отдыха от разговоров, включила голос Плисецкой. Щедрин даже стал по-дирижерски водить головой в такт пению, прислушивался, не находил ни одного огреха: «Уникально, как чисто поет, как по нотам». Брик назвала имя «певицы», озадачив и даже немного смутив композитора. Он думал, что петь так чисто балерины не могут. Лю обещала их познакомить.
В октябре 1955-го — новый вечер у Брик, на сей раз камерный. Приглашены киновед Жорж Садуль, Жерар Филип с супругой, Плисецкая и Щедрин. Французы курлыкали с гостеприимной хозяйкой. Щедрин играл на «Бехштейне» что-то из своего, из нового, немного рисовался и даже горячился — хотел понравиться огненно-рыжей сладкоголосой балерине. Возник взаимный интерес. Но любовное чувство вспыхнуло позже, в 1958-м. И не последнюю роль в этом сыграл купальный костюм.
Волшебный нейлон-эластик
В марте 1958 года Плисецкая ежедневно по многу часов репетировала партию Эгины в пафосном, невыносимо тяжелом балете «Спартак» на музыку Хачатуряна. О нем шли разговоры задолго до премьеры. Многие знали о конфликте Хачатуряна, Моисеева и Якобсона, судачили о том, что композитор не дает сокращать громоздкое творение, рвет и мечет, проклинает хореографов, пытавшихся примирить Терпсихору с разгневанной полнотелой Полигимнией. В итоге на компромисс согласился Моисеев, и в марте на сцене Большого представили монументального «Спартака».
За несколько дней до премьеры Плисецкая навестила Брик и вновь встретила у нее Щедрина. Говорили, смеялись, Майя даже представила несколько танцевальных фраз из будущей постановки. Пользуясь моментом, стеснительный композитор посетовал, что не может достать билетов, а так хочется увидеть «Спартака», ведь кругом все только о нем и говорят. Нет ничего проще — балерина забронировала две проходки.
Плисецкая-Эгина танцевала великолепно, легко, эротично и, надо сказать, спасла постановку от неминуемого провала. Щедрин был потрясен премьерой и красотой балерины. Расхрабрился и утром следующего дня позвонил Майе. Тараторил отрепетированные комплименты, заикался пустыми словами и, выдохнув, перешел к главному: он готовит для Большого балет «Конек-Горбунок», пишет музыку, хореограф Александр Радунский ставит танцы. Но ему необходимо видеть пластику, нужно, знаете ли, ощутить музыку в теле танцовщицы. А что, если он, скажем, завтра придет в класс на занятия к Плисецкой, тихонько посидит, посмотрит, никому мешать не будет?.. Балерина, конечно, понимала, что дело не только в пластике и музыке. Согласилась сразу — жеманиться не любила. Но любила тонко соблазнять. И выбрала для этого свое недавнее приобретение — черный купальный костюм нейлон-эластик. В нем ежедневно занималась у станка.