Впрочем, все эти подробности из жизни нашей героини можно выразить куда короче: посторонние появлялись в ее квартире крайне редко. Тем паче в такое время, как сейчас – в половине первого ночи!
Конечно, могли принести откуда-нибудь телеграмму. Но откуда? А может быть, соседи, у которых недавно появился маленький ребенок, проснулись из-за свары, которую они с Алексеем подняли? И сейчас начнут пенять шумной соседке, чистоплотно поджимая губы и с любопытством разглядывая ее ночного гостя…
Алена резко открыла дверь, сделав самое смущенное лицо на свете, – да так и ахнула. Перед ней была не соседка с плачущим младенцем на руках, не сердитый, заспанный соседкин муж – перед ней стоял Максим. Тот самый крохобор (черноглазый крохобор, заметим себе!) из джипа!
– Вы-ы?!
– Христа ради, извините! – громким шепотом, озираясь на соседские двери, произнес Максим. – Я только сейчас заметил, что увез пульт от автомобиля вашего… – Тут он заметил Алексея и кивнул в его сторону: – От вашего автомобиля, здравствуйте. Клянусь, без всякого злого умысла. Ну и привез обратно, спохватившись. Сначала хотел до утра подождать, а потом все же решил: если в окнах свет будет, значит, зайду. И правда, окна оказались освещены, вот я и осмелился к вам подняться. А то бы вы меня завтра с милицией начали искать…
Он говорил вроде бы с хлопотливой, виноватой интонацией, но глаза его посверкивали довольно-таки насмешливо. Определенно угадал, какой скандал тут только что разгорелся по его милости!
– Вот вам пульт. – Максим протянул Алексею черную плоскую коробочку. – Еще раз прошу меня извинить.
– Да за что же? Не за что, – пробормотал тот с изрядной долей растерянности. – Я вас благодарить должен, вы ведь помогли Алене меня сюда доставить… И, если позволите, я еще раз вашей помощью воспользуюсь. Не могли бы вы отвезти меня сейчас к моему автомобилю?
Максим быстро перевел взгляд от него к Алене, потом снова к нему, но сказать ничего не сказал, только плечами пожал.
– Не бесплатно, само собой разумеется, – уточнил Алексей. – У вас такса какова?
– Пятьсот рублей, – не моргнув глазом, ответил Максим.
– Вы шутите?! – ахнул Алексей.
– Отчего же? – вскинул брови Максим. – По случаю ночного времени двойной тариф.
Алексей сунул руки в карманы и раздраженно повернулся к ней:
– Алена, вы не ссудите меня пятьюстами рублями до завтра?
– Между прочим, – вмешался Максим, – она уже заплатила за вашу транспортировку с площади Минина сюда. Так что вы будете должны ей тысячу.
Алексей злобно сверкнул на него глазами, словно хотел воскликнуть: «Не лезьте не в свое дело!» Потом понял, что скандалить с ним сейчас – явно себе дороже, и только кивнул:
– Понятно. Алена, завтра я вам привезу эту тысячу, не беспокойтесь.
«Не тысячу, а пять с половиной тысяч!» – захотелось Алене поправить его. И если бы здесь не было Максима, она бы непременно поправила – просто из вредности. Но все же постеснялась. Заперев дверь за обоими мужчинами, еще какое-то время всерьез размышляла, а не стер ли припадок безумия из памяти Алексея воспоминание о том, что ей нужно вернуть деньги за его «банкет». Потом ей стало смешно, и она не стала сдерживать желание – расхохоталась.
Да даже если и не вернет – не велика беда. В конце концов, Алена же начисто забыла, что ее жениху полагался подарок ко дню рождения. Дороговато, конечно, однако… деньги – это грязь!
Последнюю фразу юная Лена Володина (такова была девичья фамилия Елены Ярушкиной, Алены Дмитриевой тож) запомнила с первого дня своего студенчества. Она была начертана на столе в аудитории, за который Лена села. Правда, афоризмус сей имел продолжение и целиком выглядел так: «Деньги – это грязь. Жаль, что грязь – не деньги!»
И в самом деле жаль, правда?
Нижний Новгород, наши дни
Итак, в деле новый фигурант… Вернее, фигурантка. Бабенка и впрямь фигуристая, но, такое ощущение, дура набитая. Куда лезет, к кому лезет… Душит смех, ей-богу. Или она ничего не понимает? А пора бы быть поумней в ее-то годы.
А может быть, она тоже из их компании? Что-то уж больно задушевные отношения у нее со Стахеевым… А как же его прежняя мымра? Ну, эта хоть выглядит поприличней, но глупа, чувствуется, как пробка.
Интересно, что все это значило, вся эта душераздирающая сцена?
Я что-то перестал понимать… Почти два года Стахеев вел себя тихо, был тише воды ниже травы. И вдруг…
Он и в самом деле сошел с ума? Похоже на то. Ну что ж, значит, справедливость еще осталась в мире и он просто получил по заслугам.
Жаль, что без моего участия. Но я все равно никогда не забуду того, что он сделал.
Иногда мне хочется забыть об этом. Иногда я кажусь себе маньяком.
Но я уже не могу остановиться. Я знаю, что кто-то из нас выиграет, кто-то проиграет, кто-то победит, кто-то потерпит поражение.
Когда?
Что-то говорит мне: очень скоро.
Нижний Новгород, наши дни
Интересно, с какого времени можно наезжать по утрам к знакомым отдавать долги? Поскольку Алена в долг денег принципиально не брала, она кодекса такого не знала. И сегодня, проснувшись, по обыкновению, в семь утра, на всякий случай тотчас причепурилась… Вообще же у нее было в обычае немедля после спрыскивания заспанной мордашки минеральной водой из пульверизатора и принятия внутрь банана да чашки кофе с молоком падать за компьютер часика этак на два, ведь с утра писалось самым продуктивным образом… Ну вот, сегодня она сначала причепурилась, значит, чтобы быть готовой в любую минуту отомкнуть дверь Алексею и он, явившись с деньгами, не застал ее в пижаме, халате и растоптанных домашних тапках, – и только потом взялась за работу. Однако сидение за компьютером с накрашенными ресничками и при полном параде не принесло ей счастья. Ни в дверь, ни по телефону никто не звонил, пять с полтиной тысяч в клювике или на блюдечке с голубой каемочкой не нес. Она уж сидела-сидела, писала-писала…
В конце концов ее наручные часы пропикали десять, и Алена понеслась на шейпинг. Это было одно из самых любимых ее занятий, гарантия стройности и, по большому счету, красоты, а значит, стабильно хорошего настроения. Или хотя бы его видимости.
После интенсивного дрыгоножества и рукомашества, ощущая, как всегда, приятную усталость, Алена пошла в библиотеку. Она любила после шейпинга куда-нибудь пойти – потому что минимум три часа ничего нельзя есть, а дома ведь непременно потянет к холодильнику или вазочке с конфетами… Однако двери хранилища мудрости оказались заперты, и Алена мысленно схватилась за голову: совершенно забыла, что сегодня среда, последняя среда месяца, значит, в библиотеке санитарный день!
Ну и что, идти домой, искушаться калориями? А что еще делать? По магазинам бродить Алена терпеть не могла, так называемым шопингом занималась редко, но метко: только когда экстренно нужно было что-то купить. Тогда она, чуть ли не зажмурясь от отвращения, пролетала через магазин, хватала нужный товар практически не глядя, иногда даже без примерки. Правда, как ни странно, все всегда приходилось впору и выглядело на Алене вполне элегантно. Была ли в том заслуга Алены или одежды, неведомо.
В любом случае ни идти домой, ни заниматься шопингом сейчас ей совершенно не хотелось. Ей требовалось что-то… интеллектуальное, некое мыслительное усилие. Сюжет очередного романа застопорился после двухчасовой утренней работы, и она по опыту знала, что сдвигать его силком бессмысленно. Нужно категорически отвлечься от описания приключений перезрелой и неудачливой в личной жизни девицы, которая так хотела выйти замуж, что воспользовалась услугами брачного агентства… и едва не распростилась после этого с жизнью, потому что потенциальному жениху жутко понадобилась ее… Так вот, что именно понадобилось потенциальному жениху от перезрелой девицы, Алена никак не могла придумать. Квартира? Сберегательная книжка? Наследство, о котором барышня не знает? А может, просто-напросто ее запоздалая невинность?
Вообще сюжет был какой-то выморочный, пробуксовывал на каждом шагу, радости и вдохновения, блаженного трепета в груди и дрожания похолодевших пальцев не приносил. Может, она уже исписалась? Алена всерьез задумалась над неприятным вопросом, и радости ей такие измышления, конечно, тоже не прибавили. А тут еще занозой сидела в сознании мысль о том, как сейчас радуется Галя, уже узнавшая, конечно, от папеньки, что его скорострельному роману с занудной и чрезмерно взрослой писательницей пришел конец.
Ну и ладно. Алена не будет плакать по этому поводу. Надо только Льву Михайловичу доложить, что команда пошла вразброд и перестала существовать. Конечно, никакого приказа Алена от него не получала и вполне могла бы махнуть рукой на соглашение и на самого Льва Михайловича, однако как-то неловко вести себя столь наплевательски с начальником городского следственного отдела УВД. Мало ли для чего он еще может пригодиться писательнице Алене Дмитриевой! Может быть, познакомит ее с каким-нибудь забойным следователем, который даст наконец толкового пинка забуксовавшему сюжету про перезрелую девицу, которой не повезло с личной жизнью… Ничего удивительного в том, что той не повезло, конечно, нет, потому что носительнице таких черт характера, какими наделила новую свою героиню Алена, вообще место только в кунсткамере, в музее, в…
В музее?
Наша писательница даже головой потрясла, чтобы прогнать возникшее перед глазами видение. Однако видение оказалось слишком монументальным, каменным, серым… слишком реальным, чтобы вот так запросто развеяться. О, это не видение вовсе, а самое настоящее здание Нижегородского художественного музея (между прочим, государственного) – того самого, чей сайт она разглядывала нынче ночью, пытаясь понять, что могло помутить рассудок такому трезвомыслящему человеку, как Алексей Стахеев.
На сайте Алена совершенно ничего умопомешательного не нашла. Но, может быть, больше повезет, если она посмотрит на те же самые картины в стенах музея?