– Ну-ка, дай, – сказал вдруг щуплый парнишка.
Вырвал у лиса гитару, не обратив внимания на его быстрый, видимо, инстинктивный оскал. Оперся ногой о скамейку, ловко уложил гитару на колено. Пробежался по струнам, будто пробуя их на ощупь. Знакомясь. И вдруг затанцевал быстрыми гибкими пальцами, лаская гитару, как любимую женщину, вдохновенно и нежно. Музыка полилась, завибрировала в звонком солнечном воздухе, полетела в светлое небо.
Компания замолчала и замерла. И мама с Инной замерли напротив. Они стояли вперемешку – люди и звери; те, кто еще только собирался стать зверем, и те, кто хотел остаться человеком, – и слушали музыку. А когда песня закончилась, рыжий лис уже был почти совсем как человек – с длинными пальцами без когтей и лицом вместо морды.
Может, ему тоже захотелось так сыграть, а он понял, что зверям этого не дано…
– Знаешь, – сказала мама, когда компания осталась за поворотом дороги. – Я думаю, что до тех пор, пока останется хоть один из нас, оно не закончится. Независимо от времени суток.
– Что? – спросила Инна.
– Время человека.
И они пошли дальше, поддерживая друг друга.
Над пропастью еще ненаступившего времени, по призрачной тропе, сложенной из осенних листьев…
Майк ГелпринСмерть на шестерых
Слово автора:
Совершенно уникальная студия с великолепным декламатором Владом Коппом и прекрасным музыкальным сопровождением. Многие тексты я прослушал после того, как читал их на бумаге. И должен сказать, что «Модель для сборки» дает им вторую жизнь.
Даже в собственных рассказах в исполнении Коппа находишь нечто, для себя новое, такой вот феномен. Когда герои вдруг начинают говорить, каждый своим, отличающимся от других голосом (Влад Копп владеет десятками тембров), и своими, отличающимися от других интонациями, текст внезапно оживает и предстает по-новому, глубже, полнее, объемнее, что ли, чем на бумаге.
Мне приходилось слушать многоголосые радиоспектакли и озвучку фантастики известнейшими актерами и чтецами. Но ни один ни в какое сравнение не идет с тем, что делают в «Модели». Более того, до первой прослушки «Модели» я попросту не любил аудио и воспринимал с трудом. Но стоило прослушать самый первый текст в исполнении Коппа… в общем, буквально перевернулось восприятие, без преувеличения. Ну, и отбор текстов, который делает для «Модели» Сергей Чекмаев, безусловно хорош и более чем.
Хм-м… чуть ли не рекламный отзыв получился, сплошные восхваления. Но ложки дегтя для этого проекта у меня нет.
Старый Пракоп Лабань остановился, приложил ладонь козырьком ко лбу. Вгляделся в отливающую жирной маслянистой латунью болотную хлябь. Поднял глаза, прищурился – солнце надвигалось на кромку чернеющего впереди леса. Лабань оглянулся через плечо, остальные пятеро подтягивались, след в след, упрямо расшибая щиколотками вязкую тягучую жижу.
– Еще чутка, – хрипло крикнул старик. – Поднажать надо, совсем малость осталась.
Жилистый, мосластый Докучаев кивнул. Смерил расстояние до опушки взглядом холодных бледно-песочного цвета глаз, сплюнул и двинулся дальше. Диверсионной группой командовал он, и он же, вдобавок к рюкзаку со снаряжением, тащил на себе еще пуд – ручной пулемет Дегтярева с тремя полными дисками. Докучаев считался в отряде человеком железным.
Лабань быстро оглядел остальных. Угрюмый, немногословный, крючконосый и чернявый Левка Каплан, смертник, бежавший из могилевского гетто. Ладный красавец, кровь с молоком, подрывник Миронов. Разбитной, бесшабашный, с хищным и дерзким лицом Алесь Бабич. И Янка…
Старик тяжело вздохнул. Женщинам на войне делать нечего. А девочкам семнадцати лет от роду – в особенности. Когда Янка напросилась в группу, Лабань был против и даже отказался было вести людей через болото. Но потом Докучаев его уломал.
– Медсестра нужна, – загибая пальцы, раз за разом басил Докучаев. – Перевяжет, если что. Вывих вправит. Подранят тебя – на себе вытащит.
– Меня на себе черти вытащат, – махнул рукой старый Лабань и сказал, что согласен.
Из болота выбрались, когда лес верхушками дальних сосен уже обрезал понизу апельсиновый диск солнца. Один за другим преодолели последние, самые трудные метры. И так же один за другим, избавившись от поклажи, без сил рухнули оземь.
– Пять минут на отдых, – пробасил Докучаев и перевернулся, раскинув руки, на спину. – Отставить, – поправился он секунду спустя, рывком уселся и принялся стаскивать сапоги. – Разуться всем, портянки сушить.
Пракоп Лабань поднялся на ноги первым. Ему шел уже седьмой десяток, но ходок из него и поныне был отменный – в могилевских лесах истоптал старик не одну тысячу километров. Вот и сейчас устал он, казалось, меньше других. Лабань аккуратно развесил на березовом суку отжатые портянки, нагнулся, голенищами вниз прислонил к стволу сапоги. Распрямился и увидел Смерть.
Что это именно Смерть, а не приблудившаяся невесть откуда старуха, Лабань понял сразу. Она стояла шагах в десяти поодаль. Долговязая, под два метра ростом, в черном, достающем до земли складчатом балахоне с закрывающим пол-лица капюшоном. Из-под капюшона щерился на проводника редкозубый оскал.
Секунду они смотрели друг на друга – старик и Смерть. Затем Лабань на нетвердых ногах сделал шаг, другой. Встал, поклонился в пояс, потом выпрямился.
– За мной? – спросил он негромко.
Смерть качнулась, переступив с ноги на ногу, и не ответила. За спиной старика утробно ахнул подрывник Миронов. Скороговоркой заматерился Бабич, истошно взвизгнула Янка.
– Тихо! – не оборачиваясь, вскинул руку проводник. Мат и визг за спиной оборвались. – За кем пожаловала? – глядя под обрез капюшона, спокойно спросил Лабань.
Смерть вновь не ответила.
Докучаев, набычившись, медленно двинулся вперед. Поравнялся со стариком, встал, плечо к плечу, рядом. Кто такая, настойчиво бил в виски грубый голос изнутри. Спроси, кто такая. Докучаев молчал, он не мог выдавить из себя вопрос. Кто такая, он понял – понял, несмотря на привитое с детства неверие, несмотря на членство в партии, несмотря ни на что.
– За кем пришла, падла?! – истерично заорал сзади Бабич. – За кем, твою мать, пришла, спрашиваю?
Смерть вновь переступила с ноги на ногу и на этот раз ответила. Бесцветным, неживым голосом, под стать ей самой.
– За вами.
– За нами, говоришь? – угрюмо переспросил Левка Каплан. – За всеми нами?
– За всеми, – подтвердила Смерть. – Так вышло.
– Так вышло, значит? – повторил Каплан. – Ну-ну.
Он внезапно метнулся вперед, оттолкнул Докучаева, пал на колено и рванул с плеча трехлинейку. Вскинул ее, пальнул, не целясь, Смерти в лицо. Передернул затвор и выстрелил вновь – в грудь.
Смерть даже не шелохнулась. Затем выпростала из рукава с обветшалым манжетом костистое скрюченное запястье, вскинула к лицу и приподняла капюшон. Черные пустые бойницы глазных провалов нацелились Левке в переносицу. Каплан ахнул, руки разжались, винтовка грянулась о землю. Смерть шагнула вперед, одновременно занося за спину руку, но внезапно остановилась.
– Пустое, – сказала она Левке и хихикнула. – Тебе еще рано.
Повернулась спиной и враз растаяла в едва наступивших вечерних сумерках.
Костер запалили, когда уже стемнело. Вбили по обе стороны заточенные стволы срубленных Бабичем молодых осин. Набросили перекладину с нацепленным на нее котелком и расселись вокруг.
– Померещилось, дед Пракоп, да? – пытала Лабаня Янка. – Скажи, померещилось?
Старик подоткнул палым еловым суком поленья в костре, промолчал.
– Померещилось, – уверенно ответил за проводника Докучаев. – Болото, – пояснил он. – На болотах бывает. Говорят, что…
Он осекся, напоровшись взглядом на плеснувшийся в Янкиных глазах испуг. Докучаев медленно повернул голову влево. Смерть сидела на березовом чурбаке в двух шагах – между ним и Мироновым. Ссутулившись, уперев скрытый под капюшоном череп в костяшки истлевших пальцев.
Янка судорожно зажала ладонями рот, чтобы не закричать. Алесь Бабич придвинулся, обхватил ее за плечи, привлек к себе. Янка дернулась, привычно собираясь вырваться, отшить нагловатого бесцеремонного приставалу, но внезапно обмякла, прильнула к Алесю. Сейчас Бабич казался ей единственным защитником и опорой. Дерзкий, нахрапистый, ни бога, ни черта не боявшийся, он явно не сильно испугался и теперь.
– Так ты что, мать, – цедя по-блатному слова, обратился к Смерти Бабич. – Так и будешь с нами?
Он замолчал, в ожидании ответа глядя на Смерть исподлобья, с прищуром. Молчали и остальные. Закаменел лицом Докучаев. Левку Каплана пробила испарина, ходуном заходили руки, то ли с испуга, то ли от ярости, не поймешь. С присвистом выдохнул воздух старый Пракоп Лабань. У Миронова клацнули от страха зубы, а затем и пошли стучать, разбавляя вязкую гнетущую тишину мелкой барабанной дробью.
– Я спросил тебя, – с прежней блатной гнусавинкой проговорил Бабич. – Ты теперь будешь с нами всё время? Ответь.
Смерть поежилась, опустила голову ниже, острый верх капюшона в сполохах костра казался завалившимся набок горелым церковным куполом.
– С вами буду, – подтвердила Смерть. – Но не всё время, недолго.
Алесь Бабич ухмыльнулся, по-приятельски подмигнул Смерти.
– Пока не заберешь, что ль? – уточнил он.
– Пока не заберу.
– Всех нас?
– Всех.
– Ну, ты и тварь, – едва не с восхищением протянул Бабич. – Ну, ты и сука, гадом буду. Ты…
– Заткнись, – резко прервал Докучаев и пружинисто поднялся. – Отойдем, – повернулся он к Смерти. – Поговорить надо.
Смерть поднялась вслед. Докучаев был ей по плечо. Отмахивая рукой, он решительно пошагал к лесу. Метрах в двадцати от костра остановился. Смерть обогнула Докучаева, развернулась к нему лицом.
– Дело сделать позволишь? – глухо спросил Докучаев.
Смерть помялась, переступила с ноги на ногу, балахон черной тенью мотнулся в мертвенном свете ущербной луны.