– Три года.
– Боже!
– Успокойся! – резанул Палыч. – До января Косте ничего не грозит, люди тут законопослушны.
«С такими-то законами…»
– Поскольку с детдомом не выгорело, мы пошли по следу денег, – продолжил Дохлый, плавно заводя автомобиль в довольно темный переулок. – Я изучил финансовые дела сотрудников клиники, в которой ты рожала, и выяснил, что через два дня после объявления о смерти Кости на счет главной медсестры, госпожи Кулечкиной, поступило двадцать тысяч. И точно такая же сумма поступила ей три недели назад после того, как в клинике умер еще один малыш.
– Маму того парня тоже сняли с самолета, так что мы явно имеем дело с системой, – вставил свое слово Палыч. – Самым правильным было бы установить слежку и ненавязчиво выяснить круг знакомств этой Кулечкиной, но у нас банально нет времени.
– Вы боитесь, что Костю спрячут так, что мы его не найдем? – с тревогой спросила Анна.
И ошиблась.
– Со дня на день Миграционное бюро обновит коды, и твоя фальшивая виза полетит к чертям собачьим, – угрюмо поведал наемник. – Тебя накроет первый же уличный сканер.
– Пусть высылают, – отмахнулась женщина. – Главное – найти Костю.
– Анна, поскольку ты в «черном списке», то, попавшись на подделке документов, получишь не меньше семи лет, – объяснил Дохлый. – А те красивые тюрьмы, которые показывают в документальных передачах, предназначены для граждан.
– Ты же иностранка, к тому же молодая, здоровая баба, и скорее всего свой срок будешь мотать на ферме принудительного суррогатного материнства.
– Есть и такие? – изумилась Анна.
– Говорят, – равнодушно ответил Палыч. И открыл автомобильную дверцу. – Дохлый, ты на шухере.
– Удачи.
– Спасибо, – с чувством произнесла молодая женщина, выходя из машины вслед за наемником. – Спасибо…
Но уже через пять минут поняла, что удача сегодня требовалась не только им, но и полной, еще не старой женщине с грубым, словно сложенным из булыжников лицом.
Однако обстоятельства складывались так, что повезти должно было кому-то одному: или им, или ей.
Щелк!
Выламывать дверь Палыч не стал, давить на кнопку звонка – тоже, воспользовался хитрым приборчиком, который заставил электронный замок квартиры издать громкое «Щелк!» – вихрем ворвался внутрь, стащил ошарашенную женщину с дивана, придавил коленом к полу и грубо ударил в скулу.
Хрясь!
Приглушенный стон, еще один удар и негромкое:
– Дверь, дура!
Аня послушно вернулась в коридор, закрыла входную дверь, а когда снова оказалась в комнате, главная медсестра уже была связанной и с кляпом во рту.
– Соседи?
– Всё тихо.
– Очень хорошо. – Палыч повернулся к перепуганной медсестре и… И неожиданно улыбнулся ей. Широко, дружески и очень-очень обаятельно улыбнулся. Анна и представить не могла, что желчный и грубый наемник способен на такую улыбку. – Мы из налоговой инспекции, госпожа Кулечкина, мы навели справки и с удивлением узнали, что вы частенько получаете крупные суммы денег с анонимного счета. – Пауза, чтобы до связанной хозяйки лучше дошел вопрос. – Но не волнуйтесь: спрашивать, за что приходят деньги, мы не станем, мы знаем, что вы – «ангел». Мы хотим выяснить, кто вам платит. Вы скажете?
На мгновение в глазах медсестры появилось сомнение – несмотря на страх и боль в разбитой скуле, она прекрасно понимала, о чем говорит Палыч, но уже через секунду решение было принято и Кулечкина отрицательно качнула головой.
– Вы ставите меня в неловкое положение, – произнес наемник, демонстрируя медсестре весьма неприятную мимическую игру: широкая дружеская улыбка стала медленно превращаться в очень холодный, жесткий и обещающий сильную боль оскал. – Девушка, которую вы видите рядом со мной и которую, возможно, узнали, – одна из ваших жертв. Я обещал ей помочь в возвращении сына, а вы, госпожа Кулечкина, мешаете мне исполнить взятые обязательства. Я очень прошу вас еще раз взвесить все факты и назвать мне имя.
На этот раз не было даже секундной задержки: медсестра резко качнула головой, ясно давая понять, что неизвестного делового партнера она боится гораздо больше вломившегося в квартиру наемника.
– Жаль, – подвел итог Палыч и хмуро приказал: – Анна, выйди вон.
– В коридор?
– Нет, из квартиры. – Наемник поразмыслил и добавил: – Спустись к Дохлому и не возвращайся.
Она догадалась, чем вызвано требование, но попыталась его оспорить:
– Я хочу знать, что она скажет!
– Я передам в точности.
– Палыч!
– Пошла вон, дура!
Молодая женщина еще не слышала от наемника настолько злого окрика, а потому сочла за благо подчиниться и быстро покинула комнату. Еще через пару секунд хлопнула входная дверь.
– Знаете, госпожа Кулечкина, Анна – удивительный человек. – Добившись желаемого от клиентки, Палыч вернулся к мягкому, слегка вальяжному тону. – Одно ее присутствие заставляет меня чувствовать себя грязным, но меня это устраивает. Вы, наверное, удивились, госпожа Кулечкина, но меня это действительно устраивает, потому что, чувствуя себя грязным, я понимаю, что мне не всё равно. Впервые за много лет мне не всё равно. Я воспринимаю заключенный с Анной контракт как глубоко личный и потому очень важный. Он меня задел, госпожа Кулечкина, напомнил, что я всё еще человек. Это очень важно… не знаю, поймете ли вы, но, когда я осознал, что снова могу чувствовать, я едва не расплакался… Хотя обычно плачут те, кто мешает мне исполнить принятые обязательства. – Проникновенная речь закончилась так же неожиданно, как началась. Палыч извлек из внутреннего кармана куртки кожаный футляр с тонкими, блестящими и очень-очень острыми инструментами, подтянул рукава, взял в правую руку нечто напоминающее скальпель и деловито произнес: – Если крепко стискивать зубы, боль будет чувствоваться не так сильно. Когда же станет совсем плохо – кивните, я вытащу кляп, вы назовете имя и обретете долгожданный покой. – Пауза. – И не думайте, что сможете терпеть до смерти: я – профессионал, и вы не умрете, пока не скажете, кому отдали ребенка.
– Следствием установлено, что Кирилл Раков, вступив в предварительный сговор с гражданкой Шаровой, приобрел у нее ребенка мужского пола, ориентировочно десяти-двенадцати месяцев от роду, неизвестного происхождения. Генетическая экспертиза показала, что ребенок не является родственником гражданки Шаровой. Документы на вывоз ребенка за пределы страны были изготовлены заранее, что свидетельствует о преднамеренности действий господина Ракова…
– Протестую, ваша честь! – взвился Падда. – Обвинение оперирует выводами, а не фактами.
– Протест поддержан.
– Мой клиент сообщил суду, что документы на вывоз ребенка готовила Шарова, – развил успех адвокат.
– Бездоказательно, – отбрил прокурор.
– Как и ваше заявление.
– Все знают, что господин Раков – «ангел»!
– Кто? – не понял судья.
– Так называют торговцев детьми, ваша честь.
– Советник?
– Наглая ложь, – тут же отозвался Падда. – Наглая ложь, призванная опорочить моего клиента в глазах присяжных. Ваша честь, я настаиваю…
– Тихо! – Судья стукнул молотком, после чего осведомился: – У защиты есть доказательства подготовки документов госпожой Шаровой?
– Нет, ваша честь, – сообщил обвинитель.
– Не вас спрашивают, – осадил прокурора Падда, после чего повернулся к судье и с приятной улыбкой сообщил: – Нет, ваша честь.
– Вопрос о происхождении документов более не рассматривается, – постановил судья и кивнул прокурору: – Продолжайте.
– Спасибо, ваша честь. – Обвинитель бросил на Падду уничижительный взгляд и вновь обратился к документам. – Следствием достоверно установлено и доказано, что господин Раков передал госпоже Шаровой деньги в уплату за ребенка, которого он планировал вывезти за пределы страны под видом своего сына.
– Я хотел для него лучшей доли! – не сдержался Кирилл.
– К порядку, – машинально рявкнул пристав.
– Молчи! – Адвокат попытался усадить вскочившего клиента на место.
– Пусть продолжает, – негромко распорядился судья, удобнее устраиваясь в кресле.
– Но, ваша честь…
– Свободный человек имеет право жить в свободной стране!
Журналисты торопливо зачирикали в блокнотах. Они поняли, что пришло время очередного громкого выступления и не хотели пропустить ни слова.
– Вы растите рабов! Догматиков! Послушных исполнителей, не способных самостоятельно мыслить! Ваша система – дремучее средневековье! Ваша церковь – сборище беспощадных фанатиков! Ваша вера – насилие! Вы не знаете, что такое свобода и любовь, и не позволяете этому несчастному ребенку оказаться в счастливом мире! Вы не жалеете меня, так пожалейте ребенка! А я готов отправиться за свои убеждения в Сибирь!
Корреспонденты разразились сдержанными аплодисментами. Падда сокрушенно покачал головой, присяжные принялись шепотом обмениваться впечатлениями, а довольный прокурор что-то приказал помощнику.
– Вы закончили? – осведомился судья.
– Пока – да, – гордо ответил Раков.
Однако вернуться в кресло ему не позволили.
– В таком случае ответьте, пожалуйста, на вопрос: во сколько лет состоялся ваш первый сексуальный контакт?
Зал притих.
– Какое это имеет значение? – неуверенно осведомился Кирилл.
– Я позволил вам выступить, а теперь хочу, чтобы вы ответили на простой вопрос, который вряд ли является постыдным в вашей системе… гм… моральных ценностей. Отказ будет рассмотрен как неуважение к суду, и вы лишитесь слова до конца процесса. – Судья выдержал паузу. – Вам повторить вопрос?
Тишина.
– Сколько вам было лет во время первого сексуального контакта?
– Пять, – едва слышно произнес Кирилл.
И отвернулся.
– Впервые у нас?
– Новичков нетрудно вычислить, – смущенно улыбнулся Палыч.
Еще один открывшийся Анне талант наемника: он превосходно играл, блестяще изображая любые эмоции.
– Очень легко, – подтвердил метрдотель. И тут же продолжил: – Кто-то рекомендовал вам наш клуб?