П а р и с. Я и правда этого не забываю. Скорее, наоборот. Молодые троянки иногда говорят мне: «Парис, ты забываешь, что у женщин есть не только душа».
Е л е н а. Ну, и после таких слов вы не преминули вспомнить кое о чем другом, я думаю. Принц, могу я поговорить с вами обо мне?
П а р и с. Для меня нет большего счастья, ваше величество.
Е л е н а. Можете вы поверить, что я, самая красивая и популярная женщина в Греции, всего-навсего, как это говорят обыватели, непонятая женщина?
П а р и с (испуганно). Ваше величество! Дочь Зевса — и вдруг…
Е л е н а. …непонятая женщина!
П а р и с. Но, ваше величество, ведь мы только что установили, что я вас понимаю?
Е л е н а. Вы — да, а царь Менелай — нет. В свое время я допустила большую ошибку, связав свою жизнь с таким заурядным человеком. Моя мать Леда совсем не была заурядной женщиной.
П а р и с. Я слышал о ней то же самое, ваше величество.
Е л е н а. Но и другие женихи были не лучше — что Ахилл, что Агамемнон. Думаете, Клитемнестра с ним счастлива?
П а р и с. Мне показалось, они — счастливая пара.
Е л е н а. Все это просто фасад, принц, одна видимость. Мужчины в Греции — совершенные дикари.
П а р и с. Это противоречит общепринятому мнению, ваше величество.
Е л е н а. Вы, троянцы, — совсем другое дело.
П а р и с. Вы думаете, ваше величество?
Е л е н а (передразнивает). Ваше величество, ваше величество… Зовите меня просто Елена. Ведь мы родные, принц, — по духу. На чем я остановилась?
П а р и с. Вы только что сказали, что я — совсем другое дело…
Е л е н а. Верно, Парис. Можно я буду вас так называть?
П а р и с. Я не смел и мечтать, что вы меня об этом попросите.
Е л е н а. А я и не прошу, просто спрашиваю. Милый Парис, сколько на свете мужчин, которые не задумываясь отдали бы все, чтобы оказаться сейчас на вашем месте.
П а р и с. Я знаю, ваше величество… то есть, Елена, и испытываю блаженство от каждой минуты.
Е л е н а. Но вы не производите впечатление блаженствующего человека…
П а р и с. Нас, троянцев, с детства учат скрывать как радости, так и печали.
Е л е н а. И напрасно, друг мой. Откуда же мне знать, что вами сейчас не владеет печаль?
П а р и с. Что вы, ваше величество… Елена!
Е л е н а. С ходячей статуей женщине нечего делать. Мне кажется, троянцам есть еще чему у нас поучиться.
П а р и с. Конечно, Елена. Я и не говорю, что мы совершенны.
Е л е н а. Но о вас это можно сказать, Парис. По крайней мере о вашей внешности.
П а р и с (скромно). Мне нередко приходится это слышать.
Е л е н а. И что вы отвечаете в таких случаях?
П а р и с. Что совершенной должна быть душа, а не внешность!
Е л е н а (вздыхает). Ах, дорогой Парис, душа… что мы о ней знаем? Душа — большой таинственный сад, в котором легко заблудиться.
П а р и с. Как вы это красиво сказали!
Е л е н а. В самом деле? Да, душа — это дикий сад. Для начала нужно тщательно выяснить, какова под ним почва.
П а р и с. Как верно!
Е л е н а. И если его возделать и ухаживать за ним с любовью, он проснется и принесет хорошие плоды.
П а р и с. Замечательное сравнение.
Е л е н а. Но, прежде чем отыскать путь к этому саду, нужно изъездить страну вдоль и поперек. Вы понимаете меня, Парис?
П а р и с. Боюсь, не совсем, Елена…
Е л е н а. Я объясню: сад нужно искать на ощупь, продираясь к нему сквозь ограду, которая его окружает, — как тело окружает душу.
П а р и с. Как тело?..
Е л е н а. …окружает душу.
П а р и с. Кажется, я понял.
Е л е н а. В самом деле, Парис?
П а р и с. Но для большей верности продолжайте, пожалуйста, ваши объяснения, Елена.
Е л е н а. Надеюсь, вы меня действительно поняли. Я знала, что вы меня поймете прежде, чем наступит ночь.
П а р и с. До ночи еще далеко.
Е л е н а. Вам делает честь, Парис, что вы поняли меня так скоро.
Я вознамерилась правдиво передать все, что было, и не умолчала до сих пор ни о чем, что могло бы послужить для меня моральным оправданием. И если я все-таки кое-что опускаю, то ведь опущенное легко становится ясным из того, что сказано. Я делаю это не для того, чтобы оправдываться — оправдания для меня, увы, не существует. Опущенный здесь промежуток времени составляет несколько — мгновенно пролетевших — часов.
П а р и с. Вот видишь, любимая, до ночи все еще далеко, а я уже давно тебя, понял.
Е л е н а. Разумеется, мой друг, ведь и самая наивная простота имеет свои пределы.
П а р и с. …которые ты умеешь сокращать, дорогая Елена. Насчет души ты великолепно придумала.
Е л е н а. Чистая импровизация, дорогой Парис, к которой вынудила меня ситуация. Обстоятельства рождают поэтов, как говорят у нас в Спарте.
П а р и с. Из меня они сделали кое-что другое.
Е л е н а. Что меня очень радует. Надеюсь, отныне ты будешь чтить не только старца Нестора.
П а р и с. Ах, не будем говорить о старце. Ты полностью вытеснила его из моих помыслов, и теперь меня мучает чувство вины перед, воспитателями.
Е л е н а. С годами, милый Парис, ты поймешь, что чувство вины — далеко не самое плохое чувство. По крайней мере за ним стоит какой-то смелый поступок.
П а р и с. Или преступление.
Е л е н а. Вряд ли я знаю, что это такое, но догадываюсь, что за преступлением следует раскаяние. А это уже, насколько я могу судить, совсем другое чувство.
П а р и с. Боюсь, что полностью я тебя еще не понимаю.
Е л е н а. Пока это и не требуется — ночь ведь еще не настала.
П а р и с. Но уже смеркается.
Е л е н а. Ты прав, уже смеркается. Время летит так быстро. Ты должен признать, милый Парис, что я не теряла его даром и много успела сделать для твоего развития.
П а р и с. Что ты хочешь сказать?
Е л е н а. Вспомни, кем ты был еще несколько часов назад…
П а р и с. Страшно подумать.
Е л е н а. Юношеские идеалы падают…
П а р и с. …как пелена с глаз.
Е л е н а. И уступают место действительности.
П а р и с. Ах, Елена, не будем о ней говорить.
Е л е н а. Почему бы и нет? В твоем возрасте люди склонны бежать от действительности, а надо только понять: действительность — это то, что мы из нее делаем.
П а р и с. Я чувствую себя как во сне и каждую минуту боюсь проснуться.
Е л е н а. Вот к этому я и клоню. Я как раз и хочу продлить этот наш сон.
П а р и с. Но как?
Е л е н а. Нам с тобой нужно бежать.
П а р и с. Бежать?
Е л е н а. У тебя такое лицо, словно я подстрекаю тебя к массовому убийству.
П а р и с. Прости, но твои слова как-то не укладываются у меня в голове.
Е л е н а. Дорогой Парис, пора бы тебе отказаться жить головой.
П а р и с. Я и пытаюсь это сделать.
Е л е н а. Испытать приключение можно только однажды — или в воображении, или в жизни. Я, как ты мог понять, за то, чтобы это было в жизни.
П а р и с. Я знаю.
Е л е н а. Воспитатели, конечно, не снабдили тебя наставлениями на этот случай?
П а р и с. Снабдили! Эректей сказал: «Испытай партнера и себя самого, прежде чем вступать с ним в связь».
Е л е н а. Но кто говорит о связи? Похищение редко ведет к связи. Вспомни Тезея и Ариадну!
П а р и с. Если речь идет не о связи, то зачем мне тебя похищать?
Е л е н а. Какой ты странный, прямо как женщина. Вспомни, ведь это Тезей бросил Ариадну, а не наоборот.
П а р и с. Я тебя никогда не брошу.
Е л е н а. Вот видишь? Мне кажется, старик Эректей никогда не был в таком положении, как ты.
П а р и с. Конечно, нет. Он был образцовый семьянин.
Е л е н а. Ах, он уже умер?
П а р и с. Его отравила Дорис.
Е л е н а. Кто это — Дорис?
П а р и с. Его вдова.
Е л е н а. Он был, как видно, не из тех, кто живет в согласии со своими поучениями. Если б он предавался пороку, он был бы жив.
П а р и с. О, ты божественна, Елена.
Е л е н а. Я ведь дочь Зевса.
П а р и с. Это еще ничего не значит. У Зевса много дочерей. Но с тобой никто из них не сравнится… Идем, уже стемнело!
Е л е н а. Но если ты колеблешься и сомневаешься, то я не хочу…
П а р и с. Конечно, я сомневаюсь. Но что значат мои сомнения перед возможностью обладать божественной Еленой!
Е л е н а. Удачно сказано, мой друг. Эти слова войдут в историю.
П а р и с. Уж мы позаботимся об этом. А ты не боишься международных осложнений?
Е л е н а. Кто теперь заговорил о действительности?
(Комментирует.) Между тем стемнело. Мы потихоньку вышли, проскользнули мимо слуг и стражи, как вдруг у самой конюшни натолкнулись на Гермиону. Она угощала вином троянцев из свиты Париса. Добрая душа, совершенство мое, Гермиона, ее доброта была, как всегда, неуместной. Все потеряно, подумала я, но тут же решила опередить Менелая и самой во всем признаться Гермионе. Разумеется, Парис не должен был знать всей правды, иначе я разоблачила бы перед ним замысел Менелая. Гермиона повернулась ко мне и удивленно спросила:
Г е р м и о н а. А что ты здесь делаешь, мама?
Е л е н а. Спасаюсь бегством, Гермиона.
Г е р м и о н а (с ужасом). Спасаешься бегством? От кого? И куда ты бежишь?
Е л е н а. От кого? Ах, слишком долго объяснять, Гермиона. А куда, я и сама еще толком не знаю. Куда-нибудь, где нас никто не отыщет.
Г е р м и о н а. Нас?
Е л е н а. Меня — и принца Париса.
Г е р м и о н а. Мама! Ты просто… Я этого ожидала!
Е л е н а. Вот и чудесно. Тогда ты ничему не удивишься. Запомни, Гермиона: кто и что бы ни говорил, — это я уговорила принца бежать!
Г е р м и о н а. В этом ты могла бы и не уверять меня, мама.
Е л е н а. Тем лучше. Тогда мой побег лишь подтвердит твои представления обо мне. Прощай, моя милая Гермиона!
Г е р м и о н а. Мама! Ты с ума сошла!
Е л е н а (комментирует). Тут произошло неожиданное: Парис вскочил на свою лошадь, подхватил меня, посадил перед собой и крикнул Гермионе: