На мосту.
Я н (шутливо, весело). Если ты пойдешь со мной в китайский город, я куплю тебе рубашку с драконом.
Д ж е н н и ф е р. И дракон охранит меня.
Я н. Если ты пойдешь со мной в Вилледж, я украду для тебя лестницу, чтобы ты могла спастись, когда начнется пожар. Потому что я хочу любить тебя долго.
Д ж е н н и ф е р. И любовь спасет меня.
Я н. Если ты пойдешь со мной в Гарлем, я куплю тебе темную кожу, чтобы никто тебя не узнал. Потому что я один хочу любить тебя, и любить долго.
Д ж е н н и ф е р (выпадая из роли). А как долго?
Я н. Ну играй же, Дженнифер! Не спрашивай: как долго? Скажи: и любовь защитит меня.
Д ж е н н и ф е р (глубоко вздохнув). И любовь защитит меня.
Я н. А если ты пройдешь со мной по Боуэри, я подарю тебе долгие линии жизни с ладоней нищих, потому что я хочу любить тебя и старой и дряхлой.
Д ж е н н и ф е р (с прорвавшимся ликованием в голосе). Письмо от белки! Наконец-то снова письмо от белки!
Я н. А что в письме?
Д ж е н н и ф е р. «Смотри не проболтайся! Сегодня ночью Дженнифер будет ждать тебя на Бродвее под водопадом из пепсиколы, рядом с пеной брызг, у колодца Нежданной Удачи».
Я н. Я не проболтаюсь.
Д ж е н н и ф е р. Ты придешь?
Я н. Иди ко мне! Я уже пришел.
В зале суда.
Д о б р ы й б о г. Это они играли. Игра называется — любовь. Они играли в нее повсюду — на темных углах улиц и в мутных барах Бродвея, в пляске неоновых колец перед кинотеатрами на сорок второй стрит, под ливнем лучей из искусственных солнц и комет. Но с игрой у них вышло то же, что и со смехом. Они нарушили все ее разумные условия, все, что в ней можно было с пользой употребить.
С у д ь я (педантично). Около пяти часов утра они вернулись в отель.
Д о б р ы й б о г. Усталые, будто полинявшие от этого опьянения, от этого забвения всего и вся. Шли рядом друг с другом и глядели прямо перед собой, более отдалены друг от друга, чем в игре, в смехе, во сне. Потом, наверху, — немые объятия, немое действо долга, вершимое еще без бунта, еще под гнетом закона. Но час был недалек. Уже недалек.
С у д ь я (недовольным тоном). Углубление в такие частности абсолютно бессмысленно. Я не вижу мотива. События ни о чем мне не говорят. А я хочу в конце концов знать ваш мотив. Возмущение? Нет. Зависть?
Д о б р ы й б о г. Дайте же мне время! Разве я не проявляю добрую волю?
С у д ь я (холодно). Как и положено Доброму богу.
Д о б р ы й б о г. Я долго проявлял добрую волю, и тогда тоже. Вы не поверите, но я дал им шанс.
На третий день у портье все еще не появилось никакого другого свободного номера. После обеда они катались на упряжке в Центральном парке и с разгону чуть не врезались в парад. Впереди вышагивали тамбурмажор-девицы, взметая ножки к небу, — вечно юные и бравые балерины асфальта, выкидывающие свои антраша в пользу жертв войны и фабрикантов войны. Лентами были украшены кроны деревьев, покрышки машин и головы людей; визжали дети, и белки восседали на остатках газонов. Они очертили границы своих владений выплюнутой ореховой скорлупой, а там, где киоски и автоматы столпились вокруг водяных лилий в пруду, были сколочены подмостки, натянут занавес, и за пять центов каждый мог пойти туда и насладиться представлением, равного которому нет. Кукольниками, державшими марионеток за нитки, были Билли и Фрэнки, обе мои белки. Потому что мои хрипатые кровожадные капитаны больше всего на свете любят в свободное время разыгрывать перед людьми жуткие спектакли в прекрасных фразах, которые сочинили для таких случаев наши поэты.
Как только собиралось около дюжины зрителей, за ними задергивали занавес. Две другие белки вцеплялись когтями в полотно и повисали на стволах. Живые крючки. Внутри было темно, мерцал лишь пол маленькой сцены, покрытый фосфором, приготовленный для трупов, а программу с комментариями возвещали оба актера, чьи голоса раздавались из-за кулис.
В театре.
Ф р э н к и. Всего за пять центов! Люди и страсти! Пять самых знаменитых любовных историй мира!
Б и л л и. Орфей и Эвридика.
Ф р э н к и. Тристан и Изольда.
Б и л л и. Ромео и Джульетта.
Ф р э н к и. Абеляр и Элоиза.
Б и л л и. Франческа и Паоло.
Ф р э н к и. Всех их к чертям собачьим! В преисподнюю!
Б и л л и. Молчи, дурак! (Громко.) Прослушайте краткое содержание первой пьесы. Эвридика, возлюбленная Орфея, превращается в камень и трагически кончает свои дни в царстве мертвых. Орфея, певца, разрывают на части осатанелые вакханки. В конце звучит горестная жалоба осиротелой природы.
Ф р э н к и. Насмерть! В клочья! Конец!
Б и л л и. Тристан и Изольда! Пьеса о златовласой королеве и ее герое, о воздействии колдовского напитка, о черном парусе, появляющемся в нужный момент, и о долгой мучительной смерти.
Ф р э н к и (все больше входя в раж). К чертям собачьим! В преисподнюю!
Б и л л и. Да это же будет позже, дурак! Далее будет показана история трогательной смерти прекрасного Ромео и его Джульетты в мрачной Вероне. Со склепами, древними стенами, месяцем и непримиримой враждой в качестве передвижных декораций.
Ф р э н к и. Браво! Не забудь про кинжалы!
Б и л л и. Вслед за тем перенесемся в средневековую Францию. Абеляр и Элоиза.
Ф р э н к и (разражается тихим, жутким смехом). О, Билли, про этих двоих я просто не могу играть всерьез. Бред какой-то, а не любовь. Как начнет Элоиза тосковать — просто сплошное неприличие. Я уж и так еле терплю, когда гордая Титания начинает обнимать осла. А тут еще хлеще. Помереть можно. К чертям их! В преисподнюю!
Б и л л и. Да преисподняя же будет в самом конце!
Ф р э н к и. Знаю, знаю: Паоло и Франческа. Но уж больно охота поразвлечься.
Б и л л и. Дамы и господа! Двое влюбленных, снова в далекой Италии, соблазнительное чтение как фон и ад как трагическая развязка.
Ф р э н к и. Ну, а что я говорил? В преисподнюю их!
Б и л л и. Просим не пугаться — в нашем представлении будет много крови, которую вы сможете проверить на цвет, на запах и на вкус. Вопли, клятвы…
Ф р э н к и. И преисподняя!
Б и л л и. И вы сможете заглянуть прямо в саму преисподнюю. Такова наша скромная программа на сегодняшний вечер. Анонс на завтра: кровавые истории любви и смерти некоторых других пар, почерпнутые из старинных хроник, знаменитых трагедий и газет, со всех концов мира — из индейских мертвых долин, из кровожадных рейнских провинций и из вонючей Венеции, создававших превосходный фон для развертывания прекрасных чувств.
Ф р э н к и. Итак, смотрите все, внемлите все!
Звучит музыка, как для начала спектакля.
В парке.
Д ж е н н и ф е р. Как они стараются и как забавно играют. Тебе не понравилось?
Я н. Нет, почему же. Но не прислала ли нам белка еще письма?
Д ж е н н и ф е р. Я не видела. Они ведь это делают тайно. Дай-ка я загляну в сумочку. (Открывает сумочку.) Есть! Записка! А в ней написано…
Я н. «В преисподнюю их!»
Д ж е н н и ф е р (хохочет). Да нет же! В ней написано (шепотом): «Пошли домой, пожалуйста».
В зале суда.
Д о б р ы й б о г. И каждый раз они возвращались в этот номер. И четыре стены все это терпели.
С у д ь я. Стены возводятся и для этого тоже. Чтобы естественное и здоровое чувство…
Д о б р ы й б о г. Вы хотите сказать — нашло выход? Но в нем нет ничего естественного и ничего здорового! Они обнимали друг друга и уже думали о следующем объятии. Они уступали желанию, которое не мог таким задумать творец, и уступали с легкостью, которая серьезнее всякой серьезности; они клялись настоящим и больше ничем, и одна эта клятва была в каждом их взгляде, в каждом судорожном вздохе, в каждом прикосновении к этой самой тленной материи мира, к этой плоти, что была горькой на вкус от пропитавшей ее печали, к этой плоти, у которой они были в плену — в пожизненном, вечном плену.
В номере седьмого этажа.
Я н. Ты меня слушаешь?
Д ж е н н и ф е р (устало). Да.
Я н. Я знаю, я уже близок к тому, чтобы пообещать тебе писать письма после моего возвращения. Но ты мне не верь. Хочешь знать текст?
Д ж е н н и ф е р. Да.
Я н. «Любовь моя, я все обдумал и взвесил… ты стала для меня такой дорогой, такой необходимой… напиши мне сразу, лучше всего до востребования, потому что… но это я объясню тебе позже… напиши сразу же, вспоминаешь ли и ты об этих — тра-та-та — днях… через все расстояния обнимаю тебя, моя маленькая, ненаглядная — тра-та-та-та… мы должны обязательно снова встретиться, мы должны… найти дорогу… мы обязаны, мы сумеем вопреки всем расстояниям. Напиши мне!»
Д ж е н н и ф е р (встрепенувшись, наивно). Ты в самом деле будешь мне писать?
Я н. Нет. Я пошутил. И боюсь, что больше уже не буду расположен к шуткам — после всего этого.
Д ж е н н и ф е р. Я… не совсем понимаю тебя.
Я н. Скоро поймешь. (Продолжая цитировать, нарочито патетическим тоном.) «Я пьян тобой, любовь моя, и изнемогаю от жажды по тебе. Ты как вино в моей крови и принимаешь образ из бредовых видений и грез, чтобы погубить меня».
Д ж е н н и ф е р. Что это такое?
Я н. Слова, слова.
Д ж е н н и ф е р. Для твоих чувств?
Я н. Мои чувства я снял с себя и швырнул на пол вместе с одеждой.
Д ж е н н и ф е р. Это твоя душа говорит со мной?
Я н. Моя душа! Я усердно искал все эти годы, но никого не встретил в своей душе.
Звонит телефон.
Д ж е н н и ф е р. Алло… Да… Понятно… Спасибо. Хорошо. (Пауза.) Тебе заказано место на корабле. Ты можешь уезжать.
Г о л о с а.
ПОДУМАЙ ОБ ЭТОМ ПОКА НЕ ПОЗДНО
ПРЕДОСТАВЬ ГОСПОДУ ШАНС
И СКРАСЬ СЕБЕ ЖИЗНЬ
ПОБЕЖДАЙТЕ И ЗАКАЛЯЙТЕ СТАЛЬ
НЕ СКУПИТЕСЬ ДЕЛАТЬ ДОБРО