Модель. Зарубежные радиопьесы — страница 38 из 56

С у д ь я. Какого снисхождения? И для чего?

Д о б р ы й  б о г. Должен уточнить одну деталь. Разнузданную фантазию своих подручных я лишь направлял и использовал; моей трезвой натуре она претила. Подобные извращения свойственны лишь плебеям. Кровожадность мне чужда.

С у д ь я. Вы отрицаете?..

Д о б р ы й  б о г. Они лишь получили по заслугам.

С у д ь я. Вы отрицаете? К чему тогда эти разговоры о снисхождении?

Д о б р ы й  б о г. Ну что ж, коли так — никакого снисхождения.

Г о л о с а.

ХОРОШИЙ СВЕТ ПОЧТИ ЧТО ДАРОМ

СДЕЛАЙ ИЛИ УМРИ! ЗА БЕСЦЕНОК

НЕТ СНИСХОЖДЕНИЯ ДЛЯ СОЛОВЬЕВ

ПОМНИ ОБ ЭТОМ ЧТО Б НИ СЛУЧИЛОСЬ

ПРОХОДИТЕ ДОБРОВОЛЬЦЫ ВПЕРЕД

ШАКАЛЫ И ВОЛКИ ВСЛЕД

МИР НИКОГДА НЕ ПРИХОДИТ ОДИН

НИКАКОГО СНИСХОЖДЕНИЯ ПОКА НЕ ПОЗДНО

ЖЕСТКИЕ МЕРЫ ЕЩЕ ЖЕСТЧЕ

ДОЛОЙ ВСЕ БАРЬЕРЫ

ЭТОГО ТЫ НЕ ВОЗЬМЕШЬ С СОБОЙ

СТОП ПРИ СВЕТЕ ПРИ СВЕТЕ ДНЯ СТОП


В номере тридцатого этажа.


Д ж е н н и ф е р. Спаси меня!

Я н. И это ты? Вот чем ты стала? Ты, румяная девочка с дневниками и Труменом, поцелуями на сон грядущий и поцелуями в автомобиле, с исписанными тетрадями под мышкой, — приличная милая девочка с вопросом во взгляде: ну как я вам? Для чего укреплены пожарные лестницы на всех домах? Чтобы можно было спастись, когда начнется пожар. Для чего стоят огнетушители во всех номерах? Чтобы можно было затушить его и спастись.

Д ж е н н и ф е р. Спаси меня! От тебя и от меня. Давай не будем терзать друг друга, давай я стану тихой перед тобой.

Я н. Ты собираешься плакать? Ну плачь!

Д ж е н н и ф е р. Ты думаешь, мы сошли с ума?

Я н. Может быть.

Д ж е н н и ф е р. Ты презираешь меня?

Я н. Слегка. Ровно настолько, чтобы не переставать удивляться тебе. Но я и себе удивляюсь.

Д ж е н н и ф е р. Ты сегодня уедешь?

Я н. Нет.

Д ж е н н и ф е р. Но я же знаю, что это всего лишь отсрочка, снова и снова отсрочка. Зачем?

Я н. Не спрашивай! Может быть, затем, что еще не все пережито. Но куда девалось твое любопытство? Ты хотела задать мне совсем другие вопросы и дать ответы на те вопросы, которых ты ждешь от меня.

Д ж е н н и ф е р. Да, да. Давай поговорим, давай полежим спокойно. Рассказывай.

Я н. Что-нибудь из детства? Истории из деревенской и городской жизни, с родителями, тетями и дядями? Из школьных лет? О строгих учителях, сражениях мелками и сданных экзаменах? Я был рожден, и потом уже, в сущности, сразу было поздно.

Д ж е н н и ф е р. Да. Наверное, это глупо… но мне кажется, что я должна знать все как было.

Я н. Тогда я мог бы тебе еще рассказать, какие идеи и убеждения я перепробовал, сколько я сейчас зарабатываю на безыдейности и каковы мои виды на будущее. Или описать тебе страну, ее горы, яблони и новые границы. Но вы тут знаете только одно: Европа, европейцы. Зачем же мне быть мелочным, говорить о наших яблонях и обижать своим вниманием пинии и пляжи, которые ведь тоже где-то есть. Да и вообще все это теперь так далеко, и ни на чем нет больше надписей для меня.

Д ж е н н и ф е р. А… Но…

Я н. Еще что-нибудь?

Д ж е н н и ф е р (тихо). А другие… которые у тебя были? И что значу теперь я?

Я н (после короткого раздумья). Неужели я так тебя запугал, что ты только сейчас об этом спрашиваешь? Неизбежный, излюбленный вопрос. Я был готов к нему. Но чего ты хочешь им добиться? Положим, я что-нибудь тебе расскажу, о немногих женщинах или о многих, о разочарованиях — так это вроде бы называется? — или о незабываемых мгновениях. Я вполне владею этим словарем, и для своего прошлого я составил несколько версий. Какие в голову приходили — подряд. Есть версия трагическая, и есть легкомысленная, версия с красной нитью и версия с голой статистикой. Но не лучше ли будет, если ты избавишь меня от необходимости их излагать?

Д ж е н н и ф е р. Избавлю. Просто, когда ты говорил о письме, которого ты мне не напишешь, ты сам сказал: «Пиши мне лучше до востребования, потому что… но это я объясню тебе позже».

Я н. Я, видимо, хотел себя выдать. Потому что на самом деле там сейчас есть кто-то, кто ждет меня. Нас всегда кто-то ждет. Или уж не стоило вообще начинать. А так — тебя передают из рук в руки, одна связь сменяет другую, и ты кочуешь из постели в постель.

Д ж е н н и ф е р. Что же ты скажешь, когда вернешься?

Я н. Ничего.

Д ж е н н и ф е р (дрогнувшим голосом). Будто ничего и не случилось?

Я н. Этого я не сказал. Я даже не хочу сказать всем этим, что я вообще туда вернусь. Но так или иначе — говорить вообще нечего.

Д ж е н н и ф е р. Потому что так проще. О, все так просто, так просто!

Я н. Ну поплачь! Но не забывай, что ты и сама сказала: смотри не проболтайся!

Д ж е н н и ф е р. Да. Потому что так написано в письмах от белок.

Я н. Уж они наверняка знали, что писать.

Д ж е н н и ф е р. А если не знали?! Значит, я тебя так никогда и не узнаю.

Я н. Разве тебе бы полегчало, если бы ты узнала о моих слабостях и о двух-трех счастливых днях, которые случайно мне перепали? Вот я ничего не хочу о тебе знать, я хочу вывести тебя за скобки твоих историй. Когда ты ходишь, двигаешься, смотришь, когда ты идешь за мной, уступаешь и не находишь больше слов, ты удостоверяешь себя так, как не может удостоверить тебя ни одна бумага, ни одно удостоверение. Мне не страшно за твою достоверность. (Изменившимся тоном, презрительно.) Но мы могли бы найти приемлемую основу для совместного существования, если тебе это так важно.

Д ж е н н и ф е р. Не говори так! Не говори так!

Я н. Например, что ты знаешь об интерференциях и автоматизации, о квантовых переходах и интерсубъективной верификации?

Д ж е н н и ф е р. Не говори так!

Я н. О нуклеарных изменениях, психопатологии и палеолите?

Д ж е н н и ф е р (боязливо). Пожалуйста, не надо…

Я н. Об этом, стало быть, разговора не выйдет.

Д ж е н н и ф е р. Нет…

Я н. Может, о чем-нибудь другом?

Д ж е н н и ф е р. О чем хочешь… Я постараюсь.

Я н. Для чего стараться?

Д ж е н н и ф е р. Чтобы… подтянуться до тебя.

Я н. Ты будешь высказывать мнения?

Д ж е н н и ф е р. Какие?

Я н. Это я тебя спрашиваю.

Д ж е н н и ф е р. Разве это так важно?

Я н. Нет. Но раз уж мы дошли до этой точки, я хотел просто констатировать, что получится, если ты, не имея никаких мнений, будешь стараться и все такое.

Д ж е н н и ф е р. Не отталкивай меня так…

Я н (все оживленнее и ироничнее). Есть и другие возможности коммуникации. Можно ходить по театрам и в антрактах обмениваться впечатлениями о прекрасно имитированном заклинании огнем.

Д ж е н н и ф е р. Это ты о какой пьесе говоришь?

Я н. О той, которую я никогда с тобой не увижу. А как насчет музыки? В свободное время мы послушаем знаменитый фортепьянный концерт, главные части которого можно будет с полным основанием квалифицировать как блистательные и о глубокой органичности которого можно будет сказать, что она покоряет.

Д ж е н н и ф е р. Это ты о серьезной музыке?

Я н. А если это не пойдет, то посетим с тобой музеи и будем напряженно всматриваться в шедевры, постигая цветовые гаммы. А если и это не пойдет, ты научишься стряпать и будешь ублажать меня омлетами, соусами и десертами. Выход по вечерам — кино. Уставимся дружно на экран и расслабимся. Можешь быть уверена — уж что-нибудь да найдется, чтобы нас связать. Например, дети, заботы, плохая погода. Можешь быть уверена!

Д ж е н н и ф е р. Мне все равно что.

Я н (зло). Мне тоже.

Д ж е н н и ф е р. Ты становишься таким красивым, когда злишься.

Я н. Я не злюсь. Я хотел бы только вырваться из всех лет и из всех мыслей всех лет, и до основания снести ту постройку, что называется моим «я», и стать другим, каким я никогда не был.

Д ж е н н и ф е р. Вот сейчас ты такой красивый, каким никогда не был.

Я н. Я тебе еще что-то скажу: невозможно, чтобы это с нами случилось — ты моя, я твой, доверие за доверие; подумаем о будущем; быть хорошими друзьями; держаться друг друга, стоять друг за друга; быть утешением.

Быть утешением! Ты первый человек, у которого я не ищу утешения. Своих друзей и своих врагов я мог выносить, даже если они меня сковывали и злоупотребляли моим терпением. Все я мог выносить. Тебя не могу.

Д ж е н н и ф е р. Как ты красив, и как я боготворю тебя. Я целую твои плечи и не думаю ни о чем. Скажи — это и есть безутешность?

Я н. Да. Но это лишь первый приступ, первый удар по цепи, которая не хочет рваться. Но послушай: она уже звенит, и под конец, если она вдруг беззвучно порвется, ты снова не будешь ни о чем думать. Но тогда, может быть, над нами уже не будет тяготеть и закон бытия.


В конторе Доброго бога.


Б и л л и. Они уже долго не протянут. Уже закатывают глаза. Бессмысленно глядят в пустоту. Богохульствуют.

Ф р э н к и. Давай сюда картотеку. Что там говорит последняя бумажонка? Что говорит начальник?

Б и л л и. Ждать. Еще подождать.


Слышен скребущий звук.


Не царапай шкаф с патронами. Начальник как даст тебе по лапам.

Ф р э н к и. Они у меня уже просто чешутся!

Б и л л и. Может, еще им письмо послать?

Ф р э н к и. Но такое, чтобы подстегнуло пульс, подняло давление. К чертям их собачьим!

Б и л л и. Так что мы напишем?

Ф р э н к и. «Смотри не проболтайся».

Б и л л и. Это само собой.

Ф р э н к и. Гм — дальше ничего в голову не приходит. Прямо хоть за хвост себя кусай.

Б и л л и. Ну и кусай!

Ф р э н к и. Ой! Ой!

Б и л л и. Придумал?

Ф р э н к и. Да!

Б и л л и. Надеюсь, что-нибудь толковое.

Ф р э н к и. Надо загнать их еще выше!

Б и л л и. Не морочь голову, а то получишь по зубам.

Ф р э н к и. Сам получишь по зубам! На последнем этаже должен оказаться свободный номер. Дай-ка сюда картотеку. Кто там сейчас поджаривается?