Среди пуэбло общественные институты аполлонической природы получили гораздо большее распространение, чем в Греции. Греция не была столь однобока в своем мышлении. В частности, Греция, в отличие от пуэбло, не испытывала такого недоверия к индивидуализму, который подразумевается аполлоническим образом жизни, но который весьма ограниченно представлен в самой Греции из-за противоречия с силами другого характера. В то же время идеалы и общественные институты зуни на этот счет весьма строги. Для всякого представителя аполлонической культуры привычка следовать знакомому маршруту и держаться середины дороги воплощена во всеобщих традициях его народа. Следовать им означает вверить себя прошлому, традиции. Поэтому те влияния, что в силах традицию нарушить, считаются неблагоприятными и сведены до минимума в их общественных институтах. Главное из таких влияний – индивидуализм. Согласно аполлонической философии индейцев юго-запада, индивидуализм разрушителен, даже если он совершенствует и расширяет саму традицию. Это не означает, что пуэбло препятствуют этому. Ни одна культура не способна защитить себя от новшеств и перемен. Но то, как они происходят, вызывает подозрения и покрывается тайной, а общественные институты, которые могли бы дать свободу действий отдельным людям, считаются незаконными.
Невозможно понять отношения пуэбло к жизни без понимания культуры, от которой они отделились – культуры остальных народов Северной Америки. Именно по силе этих глубинных отличий мы можем вычислить силу противодействия народов пуэбло и противоположность их стремлений, что не дало чертам других индейцев Америки развиться у них. Ведь в целом американские индейцы, включая тех, что проживают на территории Мексики, всей душой принадлежат дионисическому началу. Они ценят любые острые переживания, любые средства, которыми человек может прорваться сквозь привычную завесу чувственного восприятия, и всем подобного рода состояниям они приписывали наивысшую значимость.
Разумеется, культура индейцев, не относящихся к пуэбло, отнюдь не однородна. Они коренным образом отличаются друг от друга практически во всем, и восемь из этих культур представляется удобным выделить в отдельные культурные области. Но в каждой из них, в том или ином виде, присутствуют явно дионисические практики. Самая заметная из них – вероятно, практика обретения сверхъестественной силы через сон или видéние, о чем мы уже говорили ранее. Люди западных равнин добивались подобных видений с помощью ужасных пыток. Они срезали с себя полоски кожи, отрубали пальцы, подвешивали себя на высоких столбах при помощи ремней, продетых сквозь мышцы их плеч. На протяжении слишком длительного времени морили они себя голодом и жаждой. Всеми способами стремились они достичь ощущений, отличных от повседневной жизни. На тех равнинах на поиски видений отправлялись взрослые мужчины. Иногда они стояли неподвижно со связанными за спиной руками, или же смотрели, не отводя взгляда, в одну точку, пока не получали свое благословение. В других племенах они порой отправлялись блуждать в далекие страны, в самую глубь опасных краев. Некоторые племена выбирали для этого утесы и места, особо связанные с опасностью. На все испытания человек шел в одиночку. Если же он хотел обрести видение через пытки и ему нужен был кто-то, кто привяжет его к столбу, на котором ему предстоит раскачиваться, его помощник выполнял свою часть, а для испытания оставлял его одного.
Необходимо было сосредоточить свои мысли на ожидаемом посещении. Сосредоточенность была техникой, на которую они полагались больше всего. «Думайте об этом непрестанно», – повторяли старые целители. Порой было необходимо сохранять лицо влажным от слез, чтобы духи сжалились над страдальцем и исполнили его просьбу. «Я несчастный человек. Сжальтесь надо мной», – эта молитва не сходит с их уст. «Не имейте ничего, – учили целители, – и духи явятся».
На западных равнинах верили, что явленное видение определяло их жизнь и успех, на который они могли рассчитывать. Если видение не являлось им, они были обречены на неудачу. «Я беднел. Оттого я не обрел видения». Если видение было об излечении, человек наделялся даром целительства, если оно было о войне, он наделялся военной силой. Если человеку явилась Двуликая Женщина, он менял свой пол и принимал обязанности и привычки женщины. Если человек был благословлен мифическим Водяным Змеем, он наделялся сверхъестественными силами зла и должен был пожертвовать жизнями своей жены и детей в уплату за то, чтобы стать колдуном. Всякий, кто желал просто обрести больше силы или добиться успеха в опасном начинании, часто обращался к поиску видений. Без них нельзя было обойтись на войне, во время исцеления и во многих прочих случаях: когда надо было призвать буйвола, дать имя ребенку, отслужить траур, отомстить или найти утерянные вещи.
Видение могло сопровождаться зрительными и слуховыми галлюцинациями, но не всегда было так. В большинстве случаев рассказывают о появлении некоего зверя. Вначале он мог иметь человеческий облик, он говорил с просителем, давал ему песнь и заклинание для какой-нибудь магической практики. Когда он уходил, он оборачивался зверем, и проситель знал, что за зверь даровал ему благословение, чью шкуру, кости или перья он должен взять, чтобы сохранить память о прожитом опыте и беречь всю оставшуюся жизнь как священные целительные связки. В то же время некоторые видения носили более случайный характер. Некоторые племена особенно ценили мгновения сближения с природой, когда человек, оказавшись в одиночестве на берегу реки или шествуя по тропе, ощутил в, казалось бы, обыкновенном событии непревзойденную ценность.
Сверхъестественные силы могли явиться во сне. Некоторые описания видений, вне всякого сомнения, повествуют о сновидениях, независимо от того, произошли ли они во сне или при менее нормальных условиях. В некоторых племенах сны почитались превыше всех остальных видов видений. Когда Льюис и Кларк на заре нашей государственности пересекали западные равнины, они жаловались на то, что по ночам невозможно было уснуть. Обязательно просыпался какой-нибудь старик и начинал бить в барабан, чтобы торжественно повторить сон, который ему только что привиделся. Это был ценный источник силы.
Так или иначе, обладал ли пережитый опыт сверхъестественной силой, человек должен был определить сам. Критерии были субъективными, независимо от того, какие общественные ограничения впоследствии на него налагались. Какой-то опыт обладал силой, какой-то – нет, и различали их по вспышке осознания важности, которая ознаменовала ценные переживания. Если видение не вызывало подобного трепета, считалось, что оно ничего не стоит, даже если оно было явлено после пыток, и человек не осмеливался просить у такого видения сил из страха, что зверь, почитаемый за духа-хранителя, навлечет на него смерть и позор.
Вера индейцев западных равнин в силу, обретаемую через видение, есть культурный механизм, который в теории дает человеку неограниченную свободу. Можно пойти и обрести эту в высшей степени желанную силу вне зависимости от того, к какой семье человек принадлежит. Кроме того, можно сослаться на видение как на основание, утвердить любое новшество, любое личное преимущество, которое человек себе вообразил. То, на что он ссылается, было пережито им в одиночестве и по природе своей не может быть оценено другим человеком. Более того, вероятнее всего он пережил этот опыт в настолько неустойчивом состоянии, насколько это было возможно. Личная инициатива отдельного человека достигала несопоставимых масштабов. На практике, разумеется, власть обычая была неоспорима. Даже при такой свободе действий, полученной от своих же общественных институтов, людям вечно не хватает изобретательности, чтобы совершить сколько-нибудь существенные изменения. Со стороны самые основательные нововведения в любой культуре кажутся только незначительными поправками, а то, что пророков предавали смерти из-за того, что они не могли отличить Труляля от Траляля – дело обычное. Точно так же культурную лицензию, которую даровало видение, использовали, чтобы, согласно инструкциям, почерпнутым из видения, учредить Орден Земляники Общества Табака там, где раньше действовал Орден Снегиря, или взывать к силе скунса в войне, хотя обычно полагались на буйвола. Другие ограничения также были неизбежны. Могли сделать упор на то, чтобы испытать видение на деле. На сверхъестественные силы в войне могли претендовать только те, кто уже испытал силу своего видения и привел войско к победе. А в некоторых племенах одно только предложение испытать силу видения должно было пройти через старейшин, а старейшины не руководствовались никаким общением с потусторонним миром.
В других культурах, помимо индейцев западных равнин, разрабатывалось еще больше ограничений на подобные дионисические практики. В любой общности, где безусловные права и привилегии играли важную роль, вполне очевидно, что такая культурная черта, как видение, порождала конфликт. Такой механизм действует на культуру откровенно разрушительно. В племенах, где этот конфликт обострялся, события могли развиваться по-разному. Проживание сверхъестественного опыта, которому на словах еще отдавали должное, на деле превращалось в пустой звук. Если властью обладали семьи или члены культа, они не могли допустить, чтобы любой смог свободно обрести доступ к сверхъестественному и знал, что от такого контакта происходят все силы. У них не было причин перестать проповедовать догму о свободном и открытом видении, так что они продолжали. Но это было лицемерием. Ничто не могло наделить человека властью, кроме как наследование отцу места в культе, членом которого тот являлся. У омаха всякая власть наследовалась строго внутри рода и ценилась как колдовство, которым она, в сущности, и являлась, но все же они не отказались от своей традиционной догмы о всецелой и исключительной зависимости власти от видения, полученного в уединении и ставшего основанием для сверхъестественной силы. На Северо-западном побережье и у ацтеков власть также сохранялась в руках привилегированной верхушки, и дионисические ценности шли перед ними на разного рода уступки, хотя и не теряли своей законной силы.