Индейцы пуэбло не понимают самоистязания. У каждого на руке есть по пять пальцев, и, если его не пытали, чтобы добиться признания в колдовстве, на них не появится ни единого шрама. На спинах их нет ни рубцов, ни шрамов от содранных полос кожи. У них нет обрядов, во время которых они бы приносили в жертву собственную кровь или использовали ее для прошения о плодородии. Раньше им доводилось причинять себе определенную боль во время обрядов посвящения в момент достижения наивысшей точки волнения, но эти случаи скорее были, по существу, буйством молодости. В воинском культе Общества кактуса они с разбегу наносили себе и друг другу удары кнутом из кактуса с острыми иглами. В Обществе огня они разбрасывали угли костра, подобно конфетти. Ни в том, ни в другом случае они не стремятся ни к опасным для мозга состояниям, ни к ненормальным ощущениям. Трюки с огнем, распространенные у пуэбло и у индейцев Великих равнин, бесспорно, не являются средством самоистязания. После хождения по углям, какими бы они ни были, на ногах не остается ожогов, а после глотания огня, язык не покрывается волдырями.
Практика избиения бичом также не подразумевает под собой пытку. Плеть бьет не до крови. В отличие от индейцев Великих равнин, ребенок зуни не бахвалится крайностями подобных обрядов. Когда в детстве или юношестве на обряде посвящения его бьют плетьми, он может плакать и даже звать мать в моменты, когда на него опускаются удары богов в масках. Взрослые в ужасе отвергают мысль о том, что плети могут оставить шрамы. Поркой «изгоняют все беды», то есть это проверенный обряд изгнания из человека злых духов. То, что в других народах те же действия совершаются с целью самоистязания, никак не влияет на то, в каких случаях к ним прибегают в данной культуре.
Раз экстаза не пытались достичь ни голодом, ни пытками, ни наркотиками, ни алкоголем, ни под личиной видения, то и танец не служил средством его достижения. Пожалуй, ни один народ Северной Америки не танцевал столько, сколько пуэбло Юго-Запада. Но никогда они не танцуют с целью погрузиться в забытье. Греческий культ Диониса прежде всего известен именно неистовством танца, которое встречается в Северной Америке повсеместно. В 1870‑е годы страну охватили индейские Пляски духов – танцоры ритмично двигались в круге, пока один за другим не падали, изнуренные, на землю. Во время этого припадка они получали видения об избавлении от белых, а танец тем временем продолжался, и на землю валились другие танцоры. В десятках различных племен было принято совершать данный обряд каждое воскресенье. Были и другие танцы, более древние, но столь же по своей природе дионисические. Племена на севере Мексики танцевали пред алтарями с пеной у рта. Танцы шаманов в Калифорнии предусматривали впадение в оцепенение. У майду устраивались состязания между шаманами: победителем становился тот, кто перетанцует всех остальных, то есть не поддастся гипнотическому воздействию танца. У народов Северо-западного побережья весь зимний цикл ритуалов состоял в том, чтобы усмирить человека, который вернулся безумным и одержимым духами. Посвящаемые играли свою роль с тем неистовством, которое от них ожидалось. Они танцевали подобно сибирским шаманам – связанные четырьмя веревками, протянутыми в четыре стороны, чтобы ими можно было управлять, если они попытаются причинить вред себе или остальным.
В танцах народа зуни на все это нет ни малейшего намека. Как и их ритуальные песнопения, их танец есть однообразное повторение движений с целью подчинить себе силы природы. Безустанный топот их ног вздымает в небе туман и собирает их в дождевые облака. Благодаря этому на землю прольется дождь. Они нацелены вовсе не на экстаз, а на всепоглощающее единение с природой, и силам природы остается только уступить перед их стремлениями. Стремления эти определяют форму и дух танца пуэбло. В нем нет ни капли дикого. Именно сила ритма, совершенство танца сорока мужчин, двигающихся как единое целое, в совокупности обеспечивает результат.
Точнее всех это качество танцев пуэбло выразил Дэвид Герберт Лоуренс: «Все мужчины поют хором, пока ступают мягким, но тяжелыми птичьим шагом, поют на протяжении всего танца. Тела немного наклонены, плечи и грудь расслаблены, налиты тяжестью, шаг мощный, но беззвучный, мужчины словно вбивают ритм в центр земли. Барабаны гремят пульсирующей, как удары сердца, дробью. И так продолжается часами». Иногда они танцуют, чтобы кукуруза произросла из земли, иногда они призывают дичь топотом своих ног, иногда они заставляют собраться кучевые облака, что затягивают небо над пустыней после полудня. Самое присутствие облаков на небе, даже если они не ниспошлют на землю дождь, есть благословение высших сил на танец, знамение, что их обряд принят. Если начинается дождь, это служит явным знамением могущества их танца. Это ответ. Они танцуют под бушующим юго-западным ливнем, их перья намокли и отяжелели, их расшитые юбки и мантии промокли насквозь. Но боги им благоволят. Эти чудотворцы веселятся в глубокой глинистой почве, поднявшись во весь рост, скользят по лужам и гребут в полужидкой земле. Они осознают, что их пустившиеся в пляс ноги принуждают силы природы пригнать тучи и послать на землю дождь.
Даже там, где структура танца пуэбло совпадает со структурой танца их ближайших соседей, где сама форма ее преисполнена дионисическими смыслами, пуэбло подходят к ней с полной ясностью ума. У кора, проживающих на севере Мексики, как и у многих других народов той части страны, есть танец с вращениями. Кульминация его достигается тогда, когда танцующий набирает самый быстрый темп, на который он только способен, входит в состояние полнейшего беспамятства и начинает вращаться на самом алтаре. В любое другое время и при любых других обстоятельствах это восприняли бы как богохульство. Но в этом и состоят величайшие дионисические ценности. Под ударами этого безумия алтарь разрушается, втаптывается обратно в песок. В конце танцующий падает на разрушенный алтарь.
В змеиных танцах, проводимых в подземных кивах хопи, участники тоже танцуют на алтарях. Но никакого неистовства нет. Все движения в нем предписаны, как в виргинской кадрили. Это одна из самых распространенных форм танцевальной структуры у пуэбло, и заключается она в том, что две танцевальные группы танцуют поочередно, исполняя похожие вариации и появляясь с противоположных сторон танцевальной площадки. Под конец, во время финального танца обе группы выходят одновременно с двух сторон. В этом подземном змеином танце Общество антилопы противопоставляется Танцующим змеям. В первой танцевальной партии жрец антилопы танцует вприсядку вокруг алтаря, а затем удаляется. Жрец змеи вторит ему. Во второй партии антилопа выходит с лозой в зубах, танцует перед посвящаемыми и проводит ею по их коленям и вновь удаляется. На смену выходит змей. Он точно так же держит во рту живую гремучую змею и проводит ею по коленям посвящаемых. В последней партии антилопа и змей выходят вместе, все еще на корточках, и танцуют уже не вокруг алтаря, а на нем самом, завершая танец. Идет четкое следование форме, как в мореске, и совершается все в полной ясности сознания.
Также ошибочно полагать, что танцем со змеями индейцы хопи пытаются угодить чему-то опасному и ужасному. Страх перед змеями столь распространен в нашей цивилизации, что мы неверно воспринимаем танец со змеями. Мы с готовностью приписываем танцующим чувства, которые испытали бы сами в подобной ситуации. Но американские индейцы редко испытывают ужас перед змеями. Их часто почитают (и лишь иногда статус определяет опасность) как и все, что считается священным или божественным. Но в их реакции нет нашего безосновательного отвращения. Они также не боятся нападения змеи. Некоторые предания заканчиваются словами: «Вот поэтому гремучая змея не опасна». Благодаря особенностям повадок гремучей змеи, ее нетрудно укротить, и индейцам легко это удается. Чувствам танцоров по отношению к змеям во время змеиного танца характерны не нечестивый ужас и отвращение, а почитание, которое испытывают члены культа по отношению к своему животному-покровителю. Более того, неоднократно было доказано, что на время танца гремучим змеям удаляют мешочки с ядом. Их вышибают или выщипывают, а когда после танца змей выпускают на волю, мешочки вновь отрастают и наполняются ядом, как и раньше. Но на время танца змеи безопасны. Так что в сознании танцора хопи в этом явлении нет ничего дионисического, ни в мирской, ни в религиозной его составляющей. Все это служит прекрасным примером того, как одно и то же формальное поведение, в зависимости от привитых идей, может быть дионисическим прислуживанием перед опасным и омерзительным, а может – степенной и официальной церемонией.
Ни наркотики, ни алкоголь, ни пост, ни пытки, ни танцы не служат индейцам пуэбло средствами достижения или допущения какого-либо состояния, которое находится за пределами обычного чувственного порядка. С такого рода разрушительными состояниями индеец пуэбло не будет иметь ничего общего. Любовь к умеренности, которой вверила себя вся их цивилизация, не оставила им места. Оттого у них нет шаманов.
Институт шаманизма встречается у человечества практически повсеместно. Шаман есть деятель религии, который получает свою силу напрямую от богов посредством проживания какого угодно опыта, признанного в данном племени сверхъестественным. Подобно Кассандре и другим наделенным даром говорить на неизвестном языке, он обретает свой род занятий за счет своей неуравновешенности. В Северной Америке шаманы – это, как правило, те, кому было явлено видение. Жрец же, в свою очередь, есть хранитель обряда и руководитель деятельности культа. У пуэбло нет шаманов, только жрецы.
Жрец зуни занимает свое положение благодаря правам его рода, или тому, что он заплатил за свое продвижение наверх через различные сообщества, или тому, что верховные жрецы избрали его целый год служить воплощением жрецов качина. Так или иначе он прошел определенную подготовку, изучив огромное количество обрядовых действий и текстов. Вся его власть проистекает из должности, что он занимает, и из обрядов, что он проводит. Он должен знать все слова наизусть и отвечать за правильность соблюдения традиций в каждом сложном обряде, который он проводит. Обладающего властью человека зуни называют «тот, кто знает как». «Знающие» люди встречаются в большинстве священных культов, среди бегунов, игроков и целителей. Иными словами, они буквально получили свою власть из традиции. Не бывает такого, что они получают право требовать от своей религии силу для обеспечения правомерности любой их личной инициативы. Даже обращаться к сверхъестественным силам они могут только в рамках группы и в установленные промежутки времени. Всякая молитва, всякое отправление культа осуществляется в утвержденное и общеизвестное время года и согласно традициям. Самым личностным религиозным действием для индейца зуни является высаживание молитвенных палочек, этих изящно изготовленных подношений богам, которые наполовину закапываются в землю в священных местах и несут в себе молитву, адресованную высшим силам. Но и молитвенные палочки нельзя подносить богам по личному усмотрению, даже верховным жрецам. В одном предании зуни повествуется о верховном жреце, который сделал молитвенные палочки и отправился их закопать. Луна была не в той фазе, в которую члены целительских обществ высаживают молитвенные палочки, и народ спросил: «Почему верховный жрец высаживает молитвенные палочки? Должно быть, он колдует». И правда, он хотел воспользоваться своей силой, чтобы свершить личную месть. Раз даже самое личностное из всех религиозных действий сам верховный жрец не может осуществлять по собственной воле, на более официальные действия наложено вдвое больше общественных запретов. Никто и никогда не должен задаваться вопросом, что побуждает человека к молитве.