Болезнетворные чары как таковые несут в себе зло. В деревне Тевара все мужчины и женщины знают от одного до пяти таких заклинаний. Каждое заклинание насылает некое определенное заболевание, и тот, кто владеет подобным заклинанием, владеет также и заклинанием для избавления от этого самого недуга. Некоторые люди обладают исключительным правом на заклинание, вызывающее определенную болезнь, а значит, являются единственными, кто обладает силой ее наслать или вылечить. Если кто-то с данной территории заболел слоновьей болезнью или золотухой, он будет знать кому поставить это в вину. Чары наделяют человека могуществом, и многие страстно мечтают овладеть ими.
Заклинания дают их обладателям возможность наиболее ясно выразить дозволенную культурой злобу. Обычно такое выражение запрещено. Когда добуанец хочет кому-то навредить, он не рискует, публично бросая человеку вызов. Он начинает заискивать и удваивает внешнюю дружелюбность. Он верит, что близость усиливает колдовство, и ждет удачного случая для вероломного поступка. Но когда он насылает на врага болезнетворные чары или обучает чарам сына своей сестры, он имеет полное право на злонамеренность. Это недоступно глазам и ушам врага, и он откладывает в сторону притворство. Он вдыхает заклинание в испражнения жертвы или во вьюнок, который он выкладывает на пути своего врага, спрятавшись неподалеку, чтобы убедиться, что тот действительно его заденет. Произнося заклинание, колдун сначала изображает тяжкие муки, которые постигнут человека на последних стадиях насылаемой им болезни. Он корчится на земле и кричит в конвульсиях. Только после точного изображения воздействия заклинания сможет оно выполнить свое предназначение. Прорицатель доволен. После того как жертва заденет вьюнок, он забирает кусочек стебля себе домой и оставляет его в хижине увядать. Когда он готов к смерти своего врага, он сжигает этот кусочек в огне.
Сами чары почти также однозначны, как и сопровождающие их действия. После каждой строчки человек злобно сплевывает имбирь на заговоренный предмет. Ниже приводится заклинание, вызывающее гангозу – страшное заболевание, которое разъедает плоть подобно тому, как птица-носорог, покровитель этого заболевания, в честь которого оно названо, разъедает при помощи своего огромного разрушительного клюва стволы деревьев:
Птица-носорог, обитающая в Сигасига
на верхушке дерева лоана,
режет, режет,
отрывает куски
с носа,
с висков,
с горла,
с бедра,
с корня языка,
с задней части шеи,
с пупка,
с поясницы,
с почек,
с внутренностей
отрывает куски,
отрывает.
Птица-носорог, обитающая в Токуку,
на верхушке дерева лоана,
он[28], сгибаясь, держится за спину,
он, сгибаясь, сплетает руки перед собой,
он, сгибаясь, держит руки на почках,
он, сгибаясь, обхватывает опущенную голову руками,
он сгибается вдвое.
С воплем, с криком,
оно[29] прилетает,
быстро прилетает.
Когда человек становится жертвой недуга, он посылает к тому, кто наслал на него болезнь. Другого способа уберечься от смерти нет. Вылечить или облегчить болезнь можно только при помощи чар изгнания, принадлежащих тому же колдуну. Когда колдуна склоняют к тому, чтобы изгнать недуг, он обычно не идет к больному сам. Он вдыхает заклинание в сосуд с водой, принесенный родственником больного. Сосуд запечатывают, больного дома омывают этой водой. Порой считается, что чары изгнания предотвращают смерть и вызывают уродство. Это отражает тот факт, что многие местные заболевания вызывают скорее уродство, чем смерть. Несмотря на то что завезенные болезни – туберкулез, корь, грипп, дизентерия – известны на Добу вот уже пятьдесят лет и являются смертельными, для них не существует никаких заклинаний.
Добуанцы свободно прибегают к болезнетворным чарам и используют их в характерных целях. Чтобы обозначить принадлежность вещей или деревьев, человек насылает на них порчу с той болезнью, на которую у него есть право обладания. Местные скажут: «Это дерево Ало», или «Это дерево Нады», имея ввиду, что: «Ало наложил на это дерево чары третичного сифилиса», или «На это дерево Нада наложила заклятье паралича». Разумеется, владельцы этих болезнетворных чар известны всем, и они используют их в качестве обозначения собственности. Единственный способ собрать фрукты со своего дерева – сначала изгнать из него болезнь. Поскольку заклятиями изгнания владеют так же, как и болезнетворными заклятиями, с наложенными на дерево чарами всегда можно справиться. Сложность заключается в том, что нужно еще следить, чтобы с заколдованного болезнью дерева не украли плоды. Вор заколдовал дерево второй болезнью. Он пошел на риск, поскольку мог не изгнать из дерева первоначальную болезнь своим собственным болезнетворным заклинанием: оно может не обладать силой изгнания, подходящей для той болезни, которой дерево было заражено. Он зачитывает унаследованное им заклинание изгнания, упоминая также болезнь, от которой он собирается освободить дерево, а затем накладывает на него свои собственные болезнетворные чары. Поэтому, когда хозяин приходит собирать с дерева урожай, есть вероятность собрать вместе с фруктами иную болезнь. Для безопасности используемое им заклинание изгнания всегда употребляется во множественном числе. Формула такова:
Они улетают,
Они уходят.
На острове Добу подозрительность сродни помешательству: они всегда подозревают наличие ответных чар. На самом деле, страх перед насланной болезнью слишком велик для того, чтобы идти на кражу, и столь легкомысленное поведение возможно разве что в периоды голода, когда на такой риск идут только чтобы не умереть от истощения. Страх перед наложенным на чью-то собственность проклятьем превосходит все прочие. Такие заклинания оставляют для деревьев, расположенных достаточно далеко. Если наложить проклятье на деревья, находящиеся внутри деревни, оно погубит всю деревню. Если кто-то найдет высушенную ветвь кокосовой пальмы – верный признак наложенного проклятья – все покинут деревню. Когда доктор Форчун, еще не наученный заклятию гангозы, сделал вид, что хочет наложить его на свои вещи, которые хотел оставить без присмотра в незнакомой деревне, прислуживавшие ему мальчишки поспешно скрылись в ночи. Позже он узнал, что семьи, жившие в сорока-девяноста метрах от него, покинули свои дома и перебрались в свои жилища на холмах.
Подобными болезнетворными заклинаниями владеют все, и сила насылать болезни ими не ограничивается. Могущественные колдуны (скорее могущественные мужчины, поскольку все мужчины суть колдуны) владеют более смертельным оружием – вадой. Они могут наслать проклятье прямо на саму жертву, и настолько оно ужасно, что человек, корчась, падает на землю. Он так и не приходит в себя и погибает уготованной ему смертью. Чтобы наслать такое проклятье, человеку необходимо выждать время, затем, когда он готов действовать, пожевать огромное количество имбиря, чтобы тело его сделалось как можно горячее, а сила его чар достигла нужного предела. Он воздерживается от половых сношений. Он пьет очень много морской воды, чтобы в горле пересохло и он не мог проглотить собственные злые чары вместе со слюной. Затем он привлекает родственника, которому доверяет, в качестве караульного, и тот забирается на дерево неподалеку от сада, в котором одиноко работает ничего не подозревающая жертва. Оба при помощи магии налагают на себя заклинание невидимости, и дозорный размещается на дереве, чтобы подать сигнал тревоги, если кто-то приблизится. Колдун неслышно крадется, пока не столкнется со своей жертвой. Он издает пронзительный колдовской вопль, и жертва падает на землю. Поговаривают, что колдун при помощи своей волшебной известняковой лопаточки удаляет из тела все органы, а затем закрывает их, не оставив шрамов. Три раза он испытывает жертву словами: «Назови мое имя». Доказательством его успеха служит то, что человек не может никого вспомнить или назвать. Он только бессвязно бормочет себе под нос и в бреду убегает по тропинке. Он никогда больше не ест. Он страдает недержанием, и его кишки оказываются поражены. Он постепенно теряет силы и умирает.
Эту историю рассказал хорошо знакомый местный житель, который заслуживает доверия. Насколько сильна вера местных видно из тех случаев, когда после столкновения с колдуном человеком овладевала медленная смерть. Вада в крайней степени подчеркивает злонамеренность добуанских практик и то, какой ужас перед ними испытывают, что и делает их действенными.
До настоящего момента мы не затрагивали тему экономического обмена на Добу. Страсть к бесконечным взаимным торговым сделкам, охватившая всю Меланезию, наблюдается и здесь. Сердцу каждого добуанца ближе всего успех, искомый в основном на двух поприщах: материальные блага и половые отношения. Успех этот страстно желают; он же служит предметом крайнего возмущения. Колдовство есть иное поприще, но в данной связи оно скорее является орудием, чем самоцелью, средством для достижения и защиты успеха в основных видах деятельности.
В таком обществе, как на Добу, пронизанном вероломством и подозрительностью, понятие о материальном достатке во многом отличается от экономических интересов, привычных нашей цивилизации. Накопление материальных благ исключено с самого начала. Даже один удачный замеченный соседями урожай, в котором садовод никогда не сознается, служит весомым поводом для совершения смертоносного колдовства. Также запрещено и показное хвастовство. Идеальным принципом торговли стала бы система передачи ценных предметов, которые проходят через каждого, но не могут оставаться на руках в качестве постоянного имущества. Именно такая система и представлена на Добу. Важнейшим событием в жизни на этих островах становится обмен между племенами, который включает в себя дюжину островов, составляющих условный круг более двухсот километров в диаметре. Острова эти включены в круг кула, описанный доктором Малиновским при его изучении островов Тробриан – северного партнера Добу.