Человека, чьей смертью намеревались смыть позор смерти другого человека, выбирали, исходя из одного соображения: он должен был быть одного положения с умершим. Смерть простолюдина отмывалась смертью простолюдина, смерть принца – смертью принцессы. Поэтому, когда скорбящий убивал человека, равного покойному, он сохранял свое положение, несмотря на нанесенный ему удар.
На всякую досаду квакиутль привыкли отвечать хандрой и отчаянием. Если мальчика избил отец, или если мужчина лишился сына, он уединялся на своей соломенной кровати, отказывался от еды и не произносил ни слова. Когда он определялся, каким способом вернуть себе честь, он вставал и принимался раздавать имущество, или отправлялся на охоту за головами, или совершал самоубийство. У квакиутль широко известна легенда о юноше, которого отругали родители. Четыре дня он недвижимый пролежал на постели, затем встал и отправился в лес, чтобы покончить с собой. Он прыгал в водопады, сбрасывался с обрывов, пытался утопиться в озерах, но каждый раз его спасало сверхъестественное существо, которое в конце концов заговорило с ним и наделило его силой. После этого он вернулся домой, чтобы своим величием постыдить родителей.
Самоубийство было довольно распространено. Мать женщины, которую муж выгнал из дома за измену, была опозорена и удавилась. Мужчина, чей сын оступился в танце, не располагал средствами для того, чтобы устроить зимние обряды, а значит, был разгромлен и застрелился.
Даже если смерть не доводит опозоренного человека до самоубийства, считается, что смерть есть всегда следствие позора. Шаман, чьи хитрости были вскрыты во время танца исцеления, вождь, что сломал меньше медных пластин, мальчик, потерпевший неудачу в игре – про всех них говорят, что они умерли от стыда. Однако ответственность за наибольшее число смертей лежит на неравных браках. Наиболее уязвимым оказывался отец невесты, поскольку, в первую очередь, жених повышал свое положение, получив имущество и привилегии, а отец, таким образом, многое терял в таком неравном браке.
Квакиутль рассказывают историю о том, как в одной деревне от стыда умер старый вождь. Много лет назад его младший сын отправился жить в далекую бухту вместе с дочерью достойных рабов. Это не вызвало никаких нареканий, поскольку младшими сыновьями пренебрегали и относили их к низшему классу. У них родилась красивая дочь, и когда она созрела для брака, старший сын этого вождя увидел ее и взял себе в жены, не зная ничего о ее происхождении. У них родился сын, и старший брат передал ребенку свое знатное имя. Он привел семью и родителей своей жены в дом отца, старого вождя, который, узнав своего младшего сына, упал замертво от стыда. Ведь его старший сын отдал его имя ребенку «безродной дочери его младшего сына». А младший сын обрадовался, оттого что ему удалось обманом заставить своего знатного старшего брата жениться на своей дочери и заполучить имя для внука.
Стыд старого вождя вовсе не был вызван негодованием по поводу близкородственного брака. Если младший брат не был совсем лишен положения, брак с его дочерью считался вполне законным и часто встречался в некоторых семьях. «Аристократия» народов Северо-западного побережья придавала такое большое значение понятию первородства, что они не признавали «благородство крови», которое связываем с аристократией мы.
Хандра и самоубийство среди индейцев Северо-западного побережья естественным образом вытекали из того, что их волновало больше всего. Понятная им гамма эмоций, от торжества до позора, была доведена до крайности. Торжество приводило к потаканию мании величия, а позор служил причиной смерти. Они знали лишь одну гамму чувств, и проявлялась она во всем, даже в самых неожиданных ситуациях.
Больше всего общество вознаграждало тех, чье существование подчинялось этим принципам. Любое событие – будь то действия соплеменников или природные явления – угрожало, в первую очередь, человеческому самолюбию. Для восстановления имени после удара были предусмотрены вполне определенные меры. Если человек не мог прибегнуть к этим мерам, ему не оставалось ничего, кроме как умереть. Вся его картина мира строилась на представлении о величественном «я», и если его самоуважение оказалось потрепано, у него не оставалось никакой опоры, и крушение его раздутого самомнения придавливало его к земле.
Отношения с окружающими были подчинены той же психологии. Чтобы сохранить статус, человек оскорблял своих соседей и насмехался над ними. Он стремился «раздавить» их притязания весом своих собственных, «сломить» их имена. Квакиутль вели себя так же даже по отношению к богам. Последним оскорблением было назвать человека рабом. Поэтому, когда они молили богов о благоприятной погоде, а ветер не менялся, они наносили высшим существам то же оскорбление. Один старый путешественник так писал о цимшианах: «Если беды не прекращаются или усугубляются, они начинают злиться на бога и обрушивают на него свой гнев, яростно воздевая глаза и руки к небу, стуча ногами и повторяя: „Ты – последний раб”. Нет укора хуже этого».
Они и не предполагали, что всевышние могли совершать благие дела. Они знали, что ураганы и лавины точно не несут благо, и приписывали своим богам черты, свойственные миру природы. Один из них, Каннибал с северного конца реки, взял себе рабыню, чтобы та подавала ему трупы. Его страж, Ворон, выклевывал им глаза, а еще одна мифическая птица, его рабыня, проламывала клювом черепа и высасывала человеческие мозги. У сверхъестественных существ не могло быть благих намерений. После того, как человек обтесал свое новое каноэ, первым делом он должен нарисовать на каждой стороне лицо мужчины, чтобы отпугнуть умерших мастеров по изготовлению каноэ, которые обязательно расколют его, если им не помешать. Это совсем не похоже на те дружелюбные и взаимовыгодные отношения, на которые рассчитывают жрецы зуни с теми, кто ранее занимал эту должность. На Северо-западном побережье именно они поднимали руку на своих живых товарищей по профессии. Как мы уже увидели, общепринятым способом получить от богов благословение было убить их. После такого торжества человека награждали сверхъестественной силой.
То человеческое поведение, которое индейцы Северо-западного побережья закрепили в своих общественных институтах, в нашей цивилизации было признано ненормальным. Однако для наших культурных установок оно достаточно близко, чтобы мы могли его понять, и в нашем распоряжении есть необходимые слова для того, чтобы о нем говорить. Склонность к мнительной мании величия, безусловно, угрожает нашему обществу. Она ставит нас перед вопросом, как к этому относиться. Первый вариант – вынести ее за рамки нормального и признать достойной порицания, и именно такое отношение выбрали мы в нашей цивилизации. Другая крайность – сделать ее неотъемлемой чертой идеального человека, и именно такой выбор сделала культура индейцев Северо-западного побережья.
Глава 7Природа общества
Три культуры – зуни, добу и квакиутль – не просто отличные друг от друга наборы верований и моделей поведения. Для каждой из них поведение и функционирование общественных институтов направлены на достижение определенных целей. Они отличаются друг от друга не потому, что одна черта присутствует в одной культуре и отсутствует в другой, и не потому, что одна черта присутствует в двух местах, но в разной форме. Гораздо в большей мере они отличаются тем, что, будучи целостными, они направлены в разные стороны. Они идут разными путями, преследуя разные цели, и цели одного общества, как и способы их достижения, нельзя оценивать сквозь призму целей другого общества, поскольку по самой своей сути они несопоставимы.
Разумеется, далеко не во всех культурах тысячи моделей поведения оформлены в слаженную и гармоничную структуру. Подобно некоторым людям, некоторые общественные порядки не всегда подчиняют присущие им действия некому господствующему мотиву. Они рассеяны. В один момент кажется, будто они преследуют определенные цели, в другой – они словно сбиваются с ранее намеченного курса, из-за чего последующие действия их совершенно непредсказуемы.
Одни культуры оказываются интегрированными до крайней степени крепко, другие – не интегрированными вовсе. И не всегда это можно объяснить одними и теми же причинами. Такие племена, как индейцы внутренних территорий Британской Колумбии, вобрали в себя черты всех окружающих их цивилизаций. Они переняли модель обращения с богатством от одной культуры, религиозные обряды от другой, противоречивость некоторых элементов от третьей. Их мифология представляет собой гремучую смесь из не связанных друг с другом легенд о героях, взятых из мифических циклов трех окружающих их разных культур. Однако, несмотря на такое гостеприимство по отношению к чужим традициям, они производят впечатление культуры крайне бедной. Ничто в ней не сформировано настолько, чтобы культуру сплотить. Их общественная организация проста, их обряды – одни из самых бедных в мире, их пластическое искусство ограничено лишь некоторыми техниками корзино- и бисероплетения. Подобно человеку, который подвергался влиянию с самых разных сторон, модели поведения их культуры не согласованы между собой и носят случайный характер.
Недостаток интеграции в культуре племен Британской Колумбии объясняется не только тем, что они в один момент оказались окружены сразу несколькими отличными друг от друга народами. Все намного глубже. Каждая грань жизни устроена по-своему, и это не распространяется на все остальные грани. Во время полового созревания особое внимание уделяется обучению детей магии, которая пригодится им для разных видов деятельности, и обретению духов-хранителей. Среди индейцев Великих равнин эта практика обретения видéния пронизывает всю их взрослую жизнь, а поведение охотников и воителей связано с соответствующими верованиями. Однако в Британской Колумбии поиск видения подразумевает один порядок действий, а война – совершенно иной. Так же и с пирами и танцами, они носят сугубо светский характер. Это праздники, на которых исполнители изображают животных на потеху публики. Однако изображать животных, которые могут стать духами-хранителями, строго запрещено. Пиры не обладают религиозным значением и не служат поводом для экономического обмена. Каж