что девка-то психопатка, и, конечно, я ушла оттуда. Короче, чего это за баба?
— Не знаю. Может, моя новая подруга, — так я делюсь своими переживаниями с Тиной в надежде получить женский совет.
— Плохо дело, — говорит она, кусая соломку.
— А что ты посоветуешь?
— В такой ситуации надо как можно скорее с кем-нибудь переспать. Даже если тебе не нравится эта идея, по крайней мере, возьмешь реванш. А чей-то запах на тебе мгновенно привлечет внимание обидчика. — Она посмотрела куда-то в сторону, задумалась. — О Господи, я ведь должна срочно узнать, кто стрижет Тину Браун.
Взрыв
Кому: Бумагомарателю.
От кого: От Дженрод.
Тема: Любителям манекенов.
«Теперь я поняла, почему ты не появился в „Хаосе“ и почему ты такой крутой и неприступный для скромных девушек, которым всего-то и нужны совет по поводу карьеры да дружеское плечо (а возможно, чего и больше, — кто знает, что может произойти), которые способны быть другом, а не просто смазливой мордашкой. Хотя у меня и с этим неплохо, и многие люди говорят, что я выгляжу куда лучше этих ваших так называемых моделей в вашем дурацком журнале. Ты думаешь, что ты такой крутой, потому что у тебя „топ-модель“. Я уверена, что в голове у нее ни черта нет, что она безмозглая кукла! А ты, наверное, еще не знаешь, что все модели лесбиянки! А что ты думаешь, они целый день полуголые делают за кулисами? Будь уверен, там у них носы не так высоко задраны. А может, ты просто псих, типа тех, которые любят смотреть? Однажды ты поймешь смысл выражения „красота — это только внешность“. Но тогда будет слишком поздно. А еще однажды ты поймешь и мое выражение: будь добр с теми, кого встречаешь по дороге наверх, они тебя встретят, когда ты будешь идти вниз. Может, я тебе когда и помашу рукой из своего лимузина, а ты будешь валяться пьяный в канаве. А где будет твоя тощая лесбиянка тогда?
Но я не из тех, кто верит всему, что слышит. Я не виню до тех пор, пока вина не доказана, даже О. Дж. Симпсона. Так что я тебе даю еще один шанс быть вежливым со мной и сказать „извини, я тебя кинул“».
Интервью с вампиром
До сих пор ни слова от Чипа Ральстона. Однако мне удалось выбить встречу с его другом Джейсоном Таунзом. Агент Ральстона организовал мне ее через менеджера Таунза. Джейсон приехал в город продвигать свой новый фильм и остановился в «Четырех сезонах». Мне назначено явиться в десять вечера. Судя по всему, он ночная птица. Я хотел было позвонить, чтобы подтвердить время, но передумал давать ему шанс отменить встречу.
Около девяти вечера я заснул перед телевизором и проснулся в полдвенадцатого, когда звучала финальная мелодия старого сериала. Рванул ловить такси. Забыл все: блокнот, диктофон — и примчался в гостиницу без десяти двенадцать. Попросил по телефону Стена Ковальски (имя, под которым Таунз зарегистрировался в гостинице).
— Могу я узнать, кто его спрашивает? — ответил мне оператор.
Несколько минут ожидания, затем она мне сообщает, что сожалеет, но мистер Ковальски сейчас недоступен. Я настаиваю, что у меня назначена встреча: Макнайт, Коннор, писатель. Снова мелодия — слава богу, не Стюарт, — наконец она называет мне номер комнаты.
По лестнице вверх, стучу несколько раз. «Эй, кто там?!» Впускает меня подросток, похожий на школьника-спортсмена с юго-запада, приятной наружности, коротко стриженный, правда, в носу золотое кольцо. Он протягивает мне руку: «Я Таб». Где-то в недрах памяти мой компьютер находит информацию о том, что Таунз путешествует с группой студентов колледжа. Иногда популярной прессой это выставляется как признак простоты старика Таунза, которому не нужна труппа лакеев и подхалимов.
Внутри номера сумрачно и довольно сложно что-либо разглядеть, воздух наполнен запахом табака и неясной угрозы. Таунз сидит на диване, одетый в белый махровый халат. Роскошная брюнетка в крошечном неглиже массирует ему плечи. Осторожно подхожу, он встает и протягивает руку в искреннем, если не в растерянном, приветствии.
— Привет, чувак, как дела. Плюхайся тут.
Таб сел рядом с брюнеткой, помял ее огромные груди, наклонился и платиновой картой «Американ экспресс» раскатал дорожку из белого порошка, насыпанного на кофейном столике, свернул стодолларовую банкноту и вдохнул через нее.
Из ванной вышел здоровый скинхед в цветастой гавайской рубахе и полотенце, обмотанном вокруг талии. Вообще-то он оказался без рубахи, это его торс покрыт татуировкой — вычурной мозаикой из черепов, драконов и голых женщин. Свернув свою банкноту, он наклоняется, придерживая полотенце, и тоже втягивает в себя дорожку.
Я представляюсь. Джейсон не отрываясь смотрит на себя в телевизоре. Татуированный кивает и говорит:
— Кирк.
— Кирк только что с дороги, ездил с «Ред хот чилис», — говорит Кольцо в Носу.
— Да, это было дико круто! Та телка, она, типа, предложила нам ей пирсинг на клиторе сделать, — говорит Кирк.
— Это что, вот Джейсону, помнишь, крезанутая телка предложила двадцать пять штук за медальон лобковых волос, — говорит Таб.
— Да ну!
— Не, круче было, — подхватывает Джейсон, — когда на концерте «Кюре» в Бразилии один чувак влез на сцену и застрелился. Вот это, на хрен, фанатизм.
— Я знаю одного дилера… — говорит Кирк.
— Да ну? Мы в шоке, — шутит Джейсон.
— Так вот, этот дилер мне сказал, что знает чувака, у которого в банке член Эррола Флинна. Типа, его втихаря отрезали и положили в банку, типа, консервов. Просит за него, типа, миллион баксов.
— О, я выставлю тебе счет, — говорит Джейсон девице, которой наверняка лет шестнадцать, — чья-нибудь сицилийская кузина из Куинса. — Мой на сотню лимонов потянет.
— Тогда будь со мной поласковее, — отвечает она.
— Мне кто-то рассказывал… — начал было он, но снова отвлекся на свое изображение на экране. — Вот эта сцена мне нравится. Сам делал этот трюк!
— Точно, — кивает Таб, — режиссер говорит, типа, вали из тачки, пусть дублер сделает, а Джей, типа: сиди, чувак, смотри.
Одобряющее мычание раздалось, когда на экране машина сорвалась с обрыва и приземлилась на крышу едущего грузовика.
— Ну, так в чем фишка? — не отрываясь от экрана, спросил меня Джейсон.
— Фишка?
— Ну да, о чем кино? — он повернулся наконец ко мне. — Ты ж писатель?
— Вообще-то я пришел, чтобы поговорить с вами о Чипе Ральстоне.
— Об этом придурке? — отозвался Кирк.
— О, Чип, он такой секси! — влезла девица.
Джейсон поднял бровь, затем дал ладонью девице между ног. Та заверещала, как ребенок от щекотки.
— Чип нормальный чувак. Он мой лучший друг. У него все в порядке, ничего такого, что нельзя было бы исправить имплантантом индивидуальности.
Таб смеется гавкающим смехом, который явно понравился Джейсону.
— Ты можешь так говорить о своем друге? — заскулила девица.
— Да, имплантантом индивидуальности и операцией по уменьшению эго.
— Тонко подмечено, Джей.
— Он такой бестолковый, даже поссать не может сходить без звонка психоаналитику. А, вот, вспомнил историю. Как-то какому-то журналюге Чип ляпнул, что обожает Ван Гога. Услышал о нем от какого-нибудь режиссера краем уха. Через неделю в своем почтовом ящике он находит ухо. Ухо, на хрен, дуры, которая себе его отрезала в приступе фанатизма. Не нравится мне, как он меня тут грохнул, ну-ка отмотай назад. Вот урод, он бы и рекламу памперсов снять не смог.
Таб снова заходится в приступе смеха и стучит себя по ноге.
— Да, это все не для записи, — обращается Джейсон ко мне, — то есть все, что ты видел до этого, и это тоже не для записи, — и он обводит рукой близлежащее пространство.
— Ты хочешь чего поесть, выпить? — показывает он на буфет посреди комнаты: креветки, черная икра, пирожки и муссы, сыры и хлебцы, суши и сашими. Все это выглядит ненастоящим из-за мрака и прокуренности комнаты — как пластиковые муляжи на витрине японского ресторана — и вызывает не аппетит, а тошноту. А вот бар мне понравился больше — «Кристалл» и «Монтраше’85» охлаждаются в серебряных ведерках, великолепный набор белых и черных ликеров со всеми нужными ингредиентами.
Я попробовал вина, и, наверное, вкус его был великолепен, но в комнате курили и бухали дней пять, не меньше. Тогда я налил себе стакан «Абсолюта». В поисках кресла я наступил ногой на что-то, что оказалось использованным презервативом. Это все еще блестело, как нечто недавно живое и только что убитое, распростертое в саване ворса ковра.
— Ай, больно! — взвизгнула брюнетка, выдергивая руку звезды из своей промежности.
— Покажи доброму человеку свои сиськи, — сказал Джейсон, поднося руку к своему носу.
Она застенчиво опускает бретельки, и взору предстают большие, даже слишком большие, белые с синими прожилками вен и с выпуклыми сосками, груди. Как и местный буфет, они выглядят нереальными.
— Красота, а?
— Великолепно, — говорю я.
— Так-то так, значит, ты гребаный журналист?
— Ну, не совсем, я…
— Я думал, что ты тот сценарист, которого мне послал мой агент. Он, типа, «Оскара» за сценарий получил несколько лет назад. Известный. Как его зовут? — Джейсон посмотрел на Таба.
— Стив какой-то, — после паузы ответил тот, — или Виктор.
— Да, что-то вроде этого. Он ведь вроде должен был прийти сегодня? Может, вы, ребята, будете союзничать? Вместе слова набросаете и все, — он захихикал, вероятно, представив себе пару писарей, пыхтящих и сопящих тружеников латинских корней и составных существительных, для того чтобы он и ему подобные пришли и оттрахали всех девиц. Джейсон свернул купюру и сунул ее прямо в кучу порошка.
— Вообще-то я действительно пишу сценарий. — Господи, неужели я это произнес? Я же даже наркотики не нюхал?
— Эй, ты тоже пишешь сценарий? — обратился он к брюнетке.
— Ну да, у меня иногда бывают мысли, и я их записываю в дневник, — ответила та.
— Ты слышал? А кто же будет чистить мой бассейн?! — заревел он.