— София, все хорошо, правда. Вам нужно прекратить переживать и позволить себе расслабиться, — успокаивающим тоном сказал док, заглядывая мне в глаза. — Всем нам жизненно необходимо немного радости и веселья, вот и все.
— Верно, Софи, перестань во всем видеть только плохое и навязывать это нам, — пробурчал виновато косящийся на меня Арни, но я ответила ему сердитым взглядом. Его поспешные извинения не стерли поганого осадка и обиды от его слов. — Я собираюсь верить, что у нас началась белая полоса, потому что мы ее офигеть как заслужили. Ты больше других. Так пользуйся, чем есть, и не заморачивайся сама и не морочь других. И, блин, прости меня еще раз за глупый мой язык. Реально не понимаю, как мог сморозить такое.
— Это Кугейр, — глухо произнес Рисве, озабоченно нахмурившись. — В Дни Злого Светила эмоции каждого взрослого, чья лойфа еще не имеет прочной связи, обостряются, часто сбрасывая оковы разума. Мы с рождения живем с этим и привыкли. Вы — нет.
Прекрасно, очевидно, нас ждет нечто совершенно особенное, и хорошо бы мы не поубивали друг друга в результате.
— И как же от этого защититься? — озадаченно спросила я.
— Очень просто, — пожал он широченными плечами. — Перестать сдерживаться и отпустить на волю все свои лучшие чувства. Надежду, радость, стремление найти счастье или хотя бы разделить удовольствие. И тогда Кугейру будет не добраться до дурного. Он его в вас не увидит.
И верно, куда же проще для местных, живущих, кажется, в гармонии со всем сущим и своими желаниями. А как быть с нами, пришельцами, под завязку набитыми эгоизмом и прочим моральным дерьмом, которое мы притащили сюда за собой?
ГЛАВА 25
— Пожалуйста, отведи меня куда-нибудь, где я смогу быть хоть чем-то полезна, Рисве, — попросила я, окончательно решив отпустить ситуацию с мужчинами и назревающим праздником на самотек.
Кто сказал, что правы не они, перенимая от местных это позитивно-безмятежное отношение к жизни и событиям вокруг. С того момента, как очутилась на поверхности Нью Хоуп, я стала свидетелем стольких необычных вещей, объяснения которым не мог дать чисто научный подход, что впору начать и правда верить в то, что некие мудрые и могущественные Духи решат все глобальные проблемы самостоятельно.
— София, Вы могли бы пойти с нами в пещеры, — предложил Джеремая. — Не знаю, как насчет работы, но посмотреть там есть на что.
— Нет, — отрезал Рисве. — До начала праздника женщины не ходят туда. Приготовления — чисто мужская обязанность. К тому же посещать пещеры принято, только если пребываешь в поиске соединения для своей лойфы.
Он осекся, явно желая сказать больше, но не решаясь, и посмотрел на меня выжидательно, будто надеялся на громкое заявление с моей стороны, к чему я, естественно, была пока не готова.
— Выходит, мне взглянуть на этот праздник не светит? — Вот и когда это я приобрела способность хитрить и говорить обиняками?
Неожиданно Рисве схватил меня за руку и стремительно повел в сторону, не обращая внимания на озадаченные взгляды Арни и дока нам в спины.
— Ты хочешь лишь взглянуть, моя Софи, или принять участие? — взволнованно спросил мужчина, когда мы оказались достаточно далеко от лишних ушей.
— Конечно посмотреть, — Он вздохнул, как будто одновременно испытал облегчение и разочарование. — Есть какие-то запреты?
— Не в том дело, — Рисве сначала замялся, а потом снова заулыбался, и уголки моих губ тоже поползли в стороны, словно это уже был какой-то рефлекс. — Дело в том, что пещеры Схождения принято посещать лишь свободным мужчинам, а я себя таковым больше не считаю.
— То есть со мной ты пойти не можешь? — настроение резко стало портиться.
— Ну уж нет, Софи. Нет никакого шанса, что я отпущу тебя там от себя хоть на шаг.
— Существует какая-то опасность?
— Нет. Кроме разве той, что я готов буду открутить голову любому, кто рискнет попробовать привлечь твое внимание. — По его голосу и выражению заросшего лица было совсем не понятно, шутил он или говорил серьезно.
— Значит, нам следует отказаться от присутствия на празднике, потому что это может спровоцировать твою агрессию?
— Со своими порывами я надеюсь совладать. Но существует еще кое-что… — Крошечные озорные огоньки заплясали в его глазах, завораживая меня.
— М?
— Пока я выгляжу как свободный мужчина, некоторые гостьи станут проявлять ко мне интерес определенного характера.
Я абсолютно непроизвольно скользнула взглядом по обнаженному торсу Рисве, чувствуя нарастающее раздражение. Еще бы. Эти самые гостьи должны быть слепыми, как кроты, или начисто лишенными вкуса и мозгов, если не пожелают вцепиться в этот великолепный образчик мужественности. Несмотря на достаточную привлекательность других особей мужского пола, которых я тут успела повидать, с моим Глыбой им было не сравниться. Так, приехали. "Моим Глыбой".
— А моего нахождения рядом с тобой там будет недостаточно, чтобы их отвадить? — тщательно маскируя недовольство, проворчала я. И да, даже не потрудилась уточнить, желал ли он этого постороннего женского внимания.
— Только если ты снизойдешь до моего преображения, Софи, — Рисве почесал пальцами свою густую бороду, а потом дернул за одну из спутанных черных прядей на голове. — Тогда для всех я буду твоим… хотя бы на время этого праздника.
— И как часто ты становился чьим-то? — Ох, это вырвалось само собой, и я поспешила тут же исправиться: — Прости, я не хотела о таком спрашивать… то есть хотела… но не так нахаль…
— Никогда, — оборвал меня Рисве, глядя в глаза пристально и пытливо.
— Никогда? — Похоже, мой разум застопорился, и на секунды я превратилась в безмолвно пялящуюся идиотку, изучавшую его черты и линии тела снова и снова. Как такое возможно? Куда смотрели эти их женщины? Он же такой…
— Никогда, — повторил он, без тени смущения или оттенка скрытого сожаления в тоне. Он этим гордился. Именно так. И дело тут было не в отказе женщин его выбирать. Абсолютно точно нет.
Мысли совершили странный кульбит, отправляя меня в воспоминания о том моменте, как сама однажды призналась мужчине в своей неискушенности. Мои очередные летние каникулы с родителями в Амазонии. Я себе казалась уже более чем готовой распрощаться с невинностью в физическом плане, тем более морально давно была прекрасно осведомлена о ходе самого процесса и возможных ощущениях. Когда ты растешь в семье ученых, физиологическая сторона любого процесса открыта тебе и лишена любого налета романтичности или загадочности. К тому же мне тогда примерещилось, что я всерьез влюбилась в ассистента мамы, Влада Ковалева, и я отчаянно с ним флиртовала, изображая из себя знающую девушку с опытом. И однажды мы таки очутились наедине в крошечном номере занюханной местной гостиницы. Но, едва узнав о наличии моей "Д"-карты, Влад мгновенно утратил ко мне интерес, став серьезнее некуда, и даже озаботился прочитать мне лекцию, что на подобный шаг нужно решаться с кем-то значимым, сколько-нибудь важным, а не таким, как он — парнем, искавшим сиюминутного удовольствия, удачного шанса только перепихнуться и пойти дальше. Как же это давно было и так далеко отсюда, что представлялось теперь и вовсе фантазией, никогда не существовавшей. Однако внезапный стыд и обиду, желание выскочить из собственной кожи, я и сейчас вспомнила очень даже отчетливо. Мне еще долго думалось, что отсутствие интимного опыта в том возрасте, когда мои сверстники были достаточно искушены, делало меня какой-то неполноценной. Глупость несусветная, и вскоре я с этим справилась, но что было, то было. То ли дело Рисве. Он и близко не был похож на неудачника, застрявшего в великовозрастных девственниках, потому что никто не счел его достойным, привлекательным, не обладал достаточной степенью решительности или чрезмерной застенчивостью. Все как раз наоборот. И он не сообщил мне об этом, заглядывая в глаза жалко или алчно, в надежде исправить сие упущение без разницы с кем. Мужчина смотрел прямо, открыто, как будто протягивал мне некий чрезвычайно важный и значимый дар в раскрытых ладонях, тот, что просто не пожелал прежде отдать никому, потому что уверен — предназначен он только мне. Ведь Рисве почему-то был уверен, что я его анаад. Единственная для всего. Он не испытывал неловкости от отсутствия опыта, нет. Для него все было естественно. Достойно. Лишь факт ожидания того, что он считал действительно значимым. В этом смысле мой инопланетянин, выходит, куда целостнее и глубже, чем я. Но ведь на Земле давным-давно перестали верить в единственную любовь в своей жизни, которая заслуживала терпения и ожидания, несмотря ни на что, если вообще когда-то верили, и гнались за удовольствиями, доступными здесь и сейчас.
Я стояла, моргала и прислушивалась, не вспыхнет ли внутри опять паника или хотя бы пробудятся здравомыслие и чувство ответственности, которые продиктуют мне расставить между нами все точки, как когда-то сделал со мной Влад Ковалев. Я ведь просто обязана взять и сказать, что ему стоит найти другого адресата для столь сокровенного дара. Ведь так? Женщину, которая будет бесконечно рада ему, не замороченную грузом внутренних травм и проблем, ту, что даже помышлять не станет о том, что им придется расстаться, и заставит его однажды сожалеть, что он растратил столь долго хранимую ценность своей души понапрасну. Не меня. Но… черт. Даже помыслить, чтобы оттолкнуть… отдать… Пусть не мой, пусть знаю его считанные часы, пусть между нами бездна расстояния во всех смыслах… но почему же так болезненно все ощущалось. Миллион мыслей и эмоций в секунду, сто тысяч возможных вариантов развития ситуации, но ни один из включающих его и другую не чувствовался правильным. Вот и приехали, София. А ты ведь и правда та еще лицемерка — Арни прав. Пять минут назад взывала к их ответственности и совестливости, а сама стоишь тут и сглатываешь слюну, облизывая глазами лицо и тело великолепного мужчины напротив, и точно какая-то первобытная самка предвкушаешь, с какой бы стороны лучше надкусить этот подарок, не познавший чужих прикосновений. Откуда во мне, человеке рассудочном и цивилизованном, эта примитивная потребность присвоить? Как меня, чье сознание в принципе не признавало допустимости какого-то собственничества одного человека относительно другого, могла так, до темной горячей сладости, вскипающей глубоко внутри, заводить перспектива обладать кем-то? Взять то, что не было отдано еще никому другому, оставить там свои несмываемые, вечные следы?