— Духи не понимают, зачем ты пришла, девочка, — отрезвила меня служительница культа, резко отпуская и отступая. — Ты признана ими как свое дитя, ты обрела все, способное составить твое счастье, и не разделишь участь тех, кто прежде звался твоими соплеменниками.
Вздрогнув, я подалась вперед.
— Именно для этого я и пришла. Я не могу просто продолжить жить и не думать о них, мне нужно знать, что их ожидает, скоро ли они освободятся от жестокости капитана и в моих ли силах помочь им после хоть чем-то.
На узком бледном лице жрицы отразилось мимолетное замешательство, а потом взгляд на некоторое время стал отсутствующим.
— Помогать будет некому, — произнесла она еще более низким и слегка искаженным голосом.
— Я не понимаю, — пробормотала, удивлено моргая и ощущая при этом, как все нутро начало сворачивать узлами ужасного предчувствия.
— Чужаки принесли с собой мерзость, жестокость и грязь, — теперь слова вообще звучали как множащееся эхо, пробирающее до костей и поднимающее дыбом волосы. — Они как полный гноя нарыв, преисполнены жажды властвовать, убивать, унижать, творят непростительное и заслуживают быть стертыми с лица нашего мира, или же отравят его, заразят и пробудят с таким трудом побежденные нашу собственную тьму и жестокость. Участь решена.
ГЛАВА 39
Я присел на корточки напротив брата у входа в Запретное место и приготовился к долгому ожиданию. Как-то много лет назад, едва мы с Аговой воплотили Оградителя впервые, нам уже случалось сопровождать сюда Вали. Тот поход был наполнен печалью: Душа народа незадолго до этого потеряла своего энгсина и нуждалась в собственном утешении, что так щедро дарила всем вокруг. Вышла из пещеры она много часов спустя, и лицо ее было просветлевшим, хоть и по-прежнему грустным.
Появление авгассы стало настолько неожиданным, что я едва не упал на задницу. Не было слышно ни шагов, ни шороха, и даже запахи никак не предупредили меня о том, что мы с братом больше не одни. Вскочив, я встал с этой странной женщиной лицом к лицу, поражаясь ее росту, очень бледной, почти полупрозрачной коже, разительно контрастировавшей с черными, свободно спадающими волосами, и бесцветным глазам, зрачок в которых выглядел сквозным провалом в мир Духов, от чего меня постыдно бросало в дрожь. Вторая сущность зашевелилась совсем близко к коже от присутствия создания, говорящего напрямую с ей подобными, и потянулась, будто выпрашивая чего-то, как мне почудилось нехорошего, вечность сдерживаемого, но лишь один взмах ладони, через которую, казалось, насквозь проникает свет, и внутри все успокоилось.
— Мне сейчас нужен только ты сам, мальчик, — произнесла женщина, и от глубокого звучания ее голоса у меня побежали мурашки. — Я не стану касаться тебя, Рисве, это небезопасно для нас обоих.
— Чем я могу быть полезен тебе? — спросил, почтительно склоняя голову, но если честно, больше нуждаясь в том, чтобы частично скрыться от пронзительности взгляда.
— Все наоборот. Ты ведь хочешь спросить. Нечто очень важное для тебя.
— Я не… — остановился, почувствовав себя завравшимся ребенком только от одной попытки отрицания правды перед ней. — Разве вам можно говорить с мужчинами?
Да я просто глупый ресу с толстым черепом и только каплей мозгов в нем, нашел, что ляпнуть перед такой, как она.
— Я же говорю. Просто мы, как и сами Духи, нечасто видим необходимость делать это. Но твой случай особый. Итак, спроси меня вслух, Рисве.
— Я постоянно думаю… — Да хватит мямлить, нужно говорить прямо, — Меня все время гложет сомнение и даже страх, что вдруг я не смогу дать моей Софи все необходимое для счастья, пусть и буду стараться изо всех сил? Что, если она вообще не сможет до конца обрести покой и наполненность жизни со мной и среди хротра?
— Разве достойно для столь сильного мужчины, как ты, сомневаться? — Хоть фраза и имела насмешливый смысл, в тоне его не уловил, но все равно разозлился.
— Какое мне дело до достоинства и что толку в моей силе? Они разве способны помочь в том, о чем я спросил?
Авгасса покачала головой, непонятно, соглашаясь или нет.
— А если я скажу, что твои страхи имеют под собой реальную почву? Что ты станешь делать? — Ее посылающие по спине крупную дрожь зрачки расширились еще сильнее, словно где-то на территории Духов меня хотели рассмотреть получше.
— Все что угодно. Буду искать новые пути, способы, пробиваться к лойфе моей Софи сотней дорог…
— Но если и этого недостаточно, отпустишь?
— Что? НЕТ. Ни за что, это невозможно. Она моя анаад.
— И это значит, что ты без нее жизни не мыслишь, а вот она-то вполне может так и не увидеть в тебе центр всего сущего.
Дыхание прервалось, как от удара чудовищной силы, мгновенно смявшего всю мою грудную клетку.
— Зачем говоришь такое? — пробормотал я сипло.
— Мне и Духам интересно знать, ты не готов отпустить свою Софи, потому что сам бесконечно в ней нуждаешься, или же потому, что твердо веришь: ты тот единственный, что предназначен ей для всего, тот, кто способен позаботиться о ее счастье, добиться его, пройдя через любые трудности.
Ответить я смог не сразу, понадобилось глубоко посмотреть в себя, ибо на поверхности для меня не было разницы.
— Я в ней нуждаюсь так, что нет сил даже представить себя без нее. Но ее счастье мне дороже. И ради него я готов на все, даже убить свою лойфу, отпустив.
— Ответ есть у тебя и у нас, — вздохнула женщина, как будто с облегчением, и растворилась в воздухе, а я остался пялиться на все так же сидящего на корточках Агову, следящего от скуки за пролетающими мимо оссца. Выходит, он ничего не видел и не слышал. Как же мне понять, зачем авгасса приходила на самом деле? Неужто только для того, чтобы напомнить мне, что это я как энгсин живу и дышу для своей анаад и никак не иначе?
— Погодите-погодите-погодите, — забормотала я сбивчиво и замотала головой, отказываясь понимать сбивающую с ног суть услышанного. — Вы же не можете… не хотите сказать… что все… все будут уничтожены без разбора?
Но незнакомка только кивнула, подтверждая, что эта жуть мне не послышалась. В желудок будто рухнула куча камней, а в позвоночник кто-то впился страшными челюстями по всей длине. Я ошарашенно, в поисках хоть какой-то подсказки и заверения, что это галлюцинация, обратила взгляд на Вали, но она без всякого выражения смотрела в пол.
— Но так нельзя. Там есть достойные женщины и мужчины, — закричала, скорее всего, проявляя крайнюю непочтительность, но какое мне до этого дело после такой новости. — Большая часть из них — жертвы обстоятельств, а вовсе не мерзавцы и не агрессоры. Они просто люди.
— Просто люди? Люди, что спокойно взирали на низведение других людей до уровня скота до тех пор, пока это не касалось их? И так ли уж справедливо сравнение с животными, если очутившись в отвратительных условиях, эти самые люди опустились до насилия над такими же униженными ради лучшего куска пищи, ради лучшего места, даже ради удовлетворения похоти? — Моя оппонентка говорила спокойно, даже монотонно, без всякой тени эмоций, и от этого меня бросило в холод.
— Откуда вы… — Идиотский вопрос и совершенно неважный сейчас. — Они же всего лишь вынуждены выживать как могут.
— Выживание выживанию рознь. Можно делать это, поддерживая ближнего, а можно — отбирая его крохи и остатки достоинства по праву сильного.
— Вы не представляете, что за чудовище стоит над ними, — Я бы затопала, но ноги как приросли к камню.
— Девочка, это ты не хочешь видеть, что под этим чудовищем тоже далеко не невинные. Кто-то был таким сначала, кого-то извратило пережитое, но ты обманываешь себя, представляя, что если убрать верхушку угнетателей и мучителей, все остальные станут жить в гармонии и равенстве. Те, кто прилетел с тобой сюда, изначально не планировали этого в нашем мире, так или иначе. На место одного сильнейшего придет новый. Духи видят в их лойфах — все они жаждут не свободы и покоя, а возвышения над себе подобными. Скажи мне, что ты этого и сама не знаешь. Скажи, что в мире, из которого вы пришли, не так же.
— Не все… мы не все такие… не все… — твердила я все тише, чувствуя, как колени подгибаются от непомерной тяжести осознания, что подавляющая часть сказанного — правда. Но мы же не безнадежны?
— Ответь мне, девочка, убери Духи сейчас худших, не станут ли люди рвать друг друга, желая занять освободившееся место наверху? — Станут, будь мы все прокляты, но станут. — Не начнут разве враждовать, вспоминая нанесенные за время чужого насилия обиды? — И здесь все, к сожалению, верно. — Не поделят ли всех на правых и виноватых и постараются отомстить одномоментно или долго и изощренно за пережитое?
Я опустилась на колени, готовая умолять, но еще и не способная больше стоять на ногах.
— Мы можем исправиться, стать лучше, мы будем стараться. Среди нас есть и хорошие люди, и пережитые испытания сделают их лучше, а не хуже.
— Но не здесь и не в этот раз, девочка. Ответь: вы пришли в наш мир, чтобы влиться в него, стать его частью или дабы стребовать грубо и беспардонно для себя его эту самую часть?
Мне нечего было ответить, слова умерли, так и не сумев родиться по-настоящему. Да, по официальной версии, земляне не знали, что на Нью Хоуп есть разумная жизнь, но остановила бы кого-то информация о ее наличии? Собираясь строить мирную жизнь, не берут с собой столько боевых роботов и оружия. Да и наша история не являла собой положительных примеров. Кто в ней был успешен и представал в ареоле славы? Завоеватели, колонизаторы — все, кто сумел прийти куда угодно и взять что вздумается, а совсем не те, кто жил там до этого, или кого обобрали или даже истребили, освобождая для себя пространство. И да, над судьбами коренных народов лицемерно плакали, снимали пафосные фильмы, организовывали никчемные фонды для их спасения языков и самобытности, но никто и никогда не указал пальцем на потомков тех, кто нажился на смертях и притеснениях, никто не заставил их вернуть награбленное, за счет чего процветали их семьи по сей день.