— Да, Квик у меня не очень быстрый. Ему сейчас семь, но у него даже щенком было не очень много энергии, — говорит Келлер. — Я водил его к ветеринару, проверить, может, низкое давление, или слишком активная щитовидная железа, или еще что-нибудь в таком духе, но все оказалось в порядке. По-моему, это просто очень ленивый пес, он предпочитает сидеть на одном месте. Как Ниро Вулф, только без способности расследовать тайны.
Хоть убей, не соображу: Ниро Вулф — человек или литературный персонаж?
— Почему тогда Квик?
Услышав свое имя, коричневый Лабрадор бредет ко мне и прислоняется к моей ноге. Я ласково треплю мягкую шкуру, хотя неясно, ласки он ищет или просто опоры.
— Это в честь шоколадного напитка — ну, знаете, с мультяшным кроликом. У меня в детстве были две собаки, Пепси и Спрайт, и я хотел продолжить традицию с напитками, — объясняет он, — а «Миринда» или «Сэвен-ап» как-то не подходили.
— Миринда?
— Миринда, Фанта. Я все перерыл и перепробовал. Несколько дней он был Йо-хо, но это не годится для собачьей площадки — звучит так, будто я не знаю, как зовут мою собственную собаку. Я прямо чувствовал осуждение других собачников. По-моему, одна дама уже готова была позвонить в общество защиты животных, сказать, что я издеваюсь над собакой.
Он изо всех сил отваживает от себя людей, с которыми работает каждый день, но ему не все равно, что о нем думают посторонние. Странно. Хотя, с другой стороны, на самом-то деле он с нами не работает каждый день. Я почесываю спину Квику, и он лениво взмахивает хвостом. Пора сказать Келлеру, кто я, но моя решимость рассыпается.
Он же зациклен на своих проблемах. Замкнут, закрыт, недоступен.
— Ну ладно, малыш, — говорит он, подбирая с пола поводок Квика, и слегка тянет его в направлении двери. — Пойдем еще погуляем. Познакомим твою новую подругу Келли со всеми твоими друзьями на площадке. — Келлер подмигивает мне. — Мы не употребляем слово «в-ы-г-у-л-ь-щ-и-к» — не хочу, чтобы он почувствовал, что я его бросаю.
— Ладно, — говорю я, очарованная этой логикой. Он протягивает мне поводок.
— Возьмите вы — вам же надо познакомиться.
Я беру поводок, несколько раз наматываю на руку и решительно дергаю — стараюсь выглядеть профессионалом, но Квика не одурачить. Он зевает, демонстрируя длинные желтые зубы, и ведет меня наружу.
Я иду за Квиком к лифту и нажимаю на кнопку вызова, пока Келлер запирает квартиру. На моих часах почти полшестого, и я гадаю, когда же должна появиться настоящая Келли. Давно пора сказать правду, но уже вступили в действие другие факторы, кроме ямочек и мышц, а также страха перед признанием. Теперь в дело вовлечен Квик. Мы с ним уже познакомились, и я не могу вот так просто его бросить.
Квартира Келлера на углу Семьдесят четвертой и Бродвея, всего в полутора кварталах от парка Риверсайд. По пути туда Квик ведет себя так, что всем кажется, будто это я его веду, хотя на самом деле все наоборот. Может, энергии ему и не хватает, но он очень сильный.
— Он со всеми дружит, кроме выгульщика Джули Эндрюс[5], — говорит Келлер, когда мы переходим Уэст-Энд-авеню.
Стоит прекрасный день середины августа; именно на такие дни, солнечные, теплые и мягкие, с легким ветерком, назначаются летние свадьбы. Я глубоко дышу, впитывая в себя лето. Не обязательно иметь дом на Огненном острове, чтобы наслаждаться сезоном.
— Джули Эндрюс? — переспрашиваю я. Удивляться не приходится — в Нью-Йорке полно знаменитостей. Они стоят на перекрестке рядом с тобой, ожидая, пока сменится сигнал светофора, или занимают за тобой очередь у Балдуччи.
— Да. Я даже не знаю, за что он не любит моего мальчика. — Алекс ласково треплет Квика по голове. — Судя по тому, что мне говорил Адам, прежний друг Квика, мой пес этому парню сразу не понравился. Так что если увидите злобного коротышку, который убегает в противоположную сторону с пуделем на поводке, не обижайтесь. По-моему, у него проблемы с матерью.
Это описание так хорошо соответствует легенде о Келлере, что я резко оборачиваюсь и внимательно смотрю на него. Пытаюсь уловить хоть какой-то намек, что он знает, кто я, но ничего такого нет. Зеленые глаза смотрят вперед, на заросший деревьями парк.
— Ну вот мы и пришли, малыш, — говорит он Квику, когда мы открываем первую калитку собачьей площадки. Пес сохраняет ровное расположение духа. Он не возбуждается и не пугается.
Мы на огороженной площадке, но я побаиваюсь спустить Квика с поводка. Вокруг носятся столько собак, прыгучих, спортивных, крепких и энергичных, что становится страшновато за Квика. Неужели он и правда ходит сюда каждый день?
— Первое правило хороших родителей, — рассудительно говорит Келлер мне на ухо, — это знать, когда отпускать ребенка.
Я еще никогда не встречалась с мужчиной, который знает хоть какие-нибудь правила хороших родителей, не говоря уже о первом. Я тупо смотрю на него. Он зациклен на своих проблемах, напоминаю я себе.
Келлер опускается на одно колено и отстегивает поводок Лабрадора. Вместо того чтобы броситься, как ребенок, к игровой площадке, Квик бредет в тенистый утолок и ложится. Он явно считает, что пришла пора вздремнуть.
Мы садимся на зеленую скамью у забора, где другие владельцы и выгульщики греются на солнце и разговаривают. Ветер не в нашу сторону, так что запах мочи нас не беспокоит.
— Так как думаете, вы с ним справитесь? — спрашивает он, закрывая глаза и поворачивая лицо к солнцу. Я могу спокойно любоваться красивым лицом, но при этом почти скучаю по другому Келлеру, злодею, который нападает на окрестных крестьян за то, что они заходят на его болото.
Я молчу, потому что не знаю, что сказать. Да, думаю, я могу справиться с Квиком, но, хотя я ненавижу свою работу, сменить карьеру еще не готова. Еще не готова все бросить, но Келлер меня искушает. Мне хочется послать «Модницу» подальше, чтобы каждый день водить его собаку гулять в парк.
— Как я уже сказал по телефону, у вас замечательные рекомендации, и я полностью доверяю вам Квика. Я знаю, что у вас уже плотное расписание и вы очень заняты, но это всего три дня в неделю. И его не нужно выгуливать часами. — Он смеется. — Как видите, здесь Квик делает практически то же самое, что и дома.
Да уж. Квик лежит на боку и спит. Рядом с ним пристроилась еще одна собака, помесь колли и золотистого ретривера. Вид у них мирный.
— Мне, конечно, надо будет проверить свое расписание, — говорю я уклончиво, радуясь, что он подсказал мне хоть какую-то отговорку. — Думаю, я не настолько занята, но все же не хочу договариваться, пока не буду абсолютно уверена.
Ответ явно правильный. Келлер улыбается.
— Ну что ж, это честно.
— А что случилось с Адамом? — спрашиваю я в наступившей тишине. Я знаю, что пора признаваться, но мне не хочется все это заканчивать. Я еще никогда не сидела на площадке для выгула собак дивным днем с красивым мужчиной, который знает первое правило хороших родителей. Такое может и не повториться.
Коннектикутские разговоры
Майя живет в блестящем серебристом тридцатипятиэтажном здании на углу Третьей авеню и Тридцать второй улицы. Оно носит имя «Будущее» и действительно похоже на популярные когда-то картинки, рисующие жизнь в двадцать первом веке: семьи в синтетических комбинезонах наслаждаются жизнью на Марсе. Именно эти признаки Экспериментальной Модели Сообщества Будущего и привлекли Майю. Она обожает кич и сразу влюбилась в это место, как только увидела, проходя мимо по дороге в кино. Кто-то может быть очарован городскими особняками на улице Бедфорд, другим по душе башни на Сентрал-Парк-Уэст, но Майе нужен стальной фасад, космический вестибюль и слово «Будущее», написанное красными буквами старым компьютерным шрифтом.
В «Будущем» даже квартира с одной спальней стоит недешево, и Майе пришлось разгородить свою Г-образную гостиную легкой съемной перегородкой. Получилось пространство не очень большое, но достаточно удобное, чтобы пускать квартиранток. Они постоянно сменялись, одни были лучше, другие хуже.
Майя живет между двумя районами — почти в Грамерси и не вполне в Марри-Хилле. Добираться туда из Верхнего Вест-Сайда не очень удобно, и хотя она послала мне график ремонтных работ на линиях Н и Р, оказывается, что от Таймс-сквер вообще движение закрыто. Я опаздываю на полчаса, сжимая в руке вянущий букет нарциссов. Хотела принести вино, но не нашла винного магазина, купила букет у корейского зеленщика. Чуть было не взяла в супермаркете двенадцатипроцентное мерло, но спохватилась. Есть вещи и похуже, чем приходить с пустыми руками.
Майя, в старом мамином фартуке с прихваткой в руке открывает дверь, радостно приветствует меня и отправляет к себе в спальню бросить рюкзак. Спальня у нее маленькая; там помещаются только ее кровать (двуспальная) и комод (самодельная конструкция из пластмассовых ящиков из-под молока, поставленных друг на друга и скрепленных скотчем). Стены белые, голые и гладкие, в изголовье постели скопилась куча книг в мягких обложках, а с металлического прута, укрепленного изнутри на двери, свисает одежда, которая не влезает в комод. Рядом с кроватью забрызганная стремянка-табурет с помойки, которая служит ей прикроватным столиком. Возле будильника фотография родных — мать, отец, брат, второй брат, дедушка Гарри.
Растрепанная, недоделанная спальня резко контрастирует с невероятно аккуратной и организованной гостиной. Майя не просто обшаривала распродажи и блошиные рынки в поисках необходимой смеси мебели от Имса и Сирса, она выразила целую философию. В результате у гостиной тревожно-стерильный вид рекламы «Электролюкса». Прикасаться ни к чему нельзя, потому что отпечатки пальцев на пластиковой поверхности будто упрекают тебя: надо было надевать длинные белые перчатки.
Заглядываю в кухню и предлагаю помочь. Мне вручают стопку матерчатых салфеток и отсылают их раскладывать. Я имела в виду совсем не складывание салфеток, но приходится развлекаться сворачиванием странных веероподобных сооружений, напоминающих абстрактных лебедей. Сегодня столики для карт расставлены на спальной стороне легкой перегородки. Последняя соседка Майи, невысокая индианка, работавшая кондитером в одном из лучших французских ресторанов Манхэттена, недавно вернулась в свой родной город в Гоа с полутора тысячами долларов Майиных денег. Она открыла адресованные Майе конверты, достала чеки и перевела деньги на свой счет. После двух таких крупных разочарований, как агент и бойфренд, это воровство Майя едва замечает. Ее только возмущает, что Вандана неправильно написала слово «депозит».