Джейн так яростно обдумывает свой следующий ход, что из ушей у нее прямо-таки дым идет. Но сейчас она ничего не может поделать. Маргерит загнала ее в угол, и единственный выход — закончить совещание.
— У нас все, — говорит она сотрудникам, скованно поднимаясь на ноги. Это только раунд, говорит она себе, идя к двери. Это только раунд, но бой еще не проигран. Она уже планирует следующий шаг.
К началу следующего рабочего дня она наймет дворецкого.
Жизнь становится все глупее
Дот считает, что о человеке можно многое сказать по тому, как он обращается со своими окнами.
— Не покупай драпировки, пока не прочитаешь это, — говорит она, спешно подзывая меня в свой кабинет.
Поскольку я не собираюсь покупать драпировки, а она не держит ничего, что бы я могла прочитать, я охотно соглашаюсь.
— Ладно. — Я убираю стопку журналов со стула на пол и сажусь.
Дот улыбается.
— Это идея для новой колонки «Лучшая обстановка». Каждый месяц мы будем выбирать новый предмет обстановки и обсуждать с двумя-тремя знаменитостями их предпочтения. Начинаем с декорирования окна. Зачем бежевое кружево? Ситец или хлопок? Нужны ли жалюзи? Вот в таком духе. — Она передает мне папку. — Я записала идеи. А тут телефон Перки Коллинс.
Я не знаю никаких Перки.
— Кто это, Перки Коллинс?
— Это потрясающая ведущая «Рая с Перки», популярного шоу на канале «Дом и сад», — говорит она, будто Перки Коллинс известна всем. На самом деле у популярных шоу на канале «Дом и сад» рейтинг обычно 0,3. Это значит, что их смотрят человек двадцать. — Она декоратор с хорошей репутацией, и ей принадлежат важные работы по поводу цвета. «Что красный цвет говорит о тебе».
На ее столе звонит телефон, и наша встреча заканчивается. Я жестом обозначаю, что ухожу, но она этого не видит, потому что как раз в этот момент поворачивается к окну. Я тихо закрываю за собой дверь и возвращаюсь в свою ячейку.
Эллисон нет на месте, так что вокруг необычная тишина, и я гляжу на телефон, пытаясь силой воли заставить его зазвонить и отвлечь меня. После пяти минут транса признаю, что абсолютно лишена магических сил, и открываю папку Дот. Я не хочу читать про новую колонку, потому что уже знаю, какая она будет. Все наши ежемесячные колонки одинаковые. «Девичий разговор», «Стильно», «Пижамная вечеринка» — выбираешь знаменитость и задаешь ей дурацкие вопросы. Если бы вы были на необитаемом острове, без какого средства ухода за собой вы бы умерли? Какой модельер лучше всего воплощает ваше чувство стиля? Увлажнитель или лак для ногтей: что важнее для вашего благополучия? Закончите предложение: я чувствовала бы себя голой без…
Большинство этих интервью делаются на расстоянии — через представителя, по телефону, — но мы всегда подаем это так, будто сидим на веранде с Шоном Коннери, глядя, как дельфины играют в море. Мы продаем близость, и эксклюзивность, и убеждение, что без нас этого не достичь.
Открываю папку и, не в состоянии больше отвлекаться, читаю материалы для новой колонки. Окна — это только начало. За ними пойдут холодильники (настоящий взгляд изнутри), постели (как у вас постельные дела?) и сады (болезни роста).
Глупые вопросы рок-звездам и актрисам — или скорее их представителям — для «Модницы» вполне типичны. Мы специализируемся на легком и воздушном, и единственная глубина здесь — это глубина угрызений совести. А если ты чувствуешь себя как репортер в пьесе Ноэля Коуарда, который спрашивает: «Что вы думаете о современной девушке?» — то некого винить, кроме себя. Кругом полно полезных журналов, которые задают важные и нужные вопросы, не вызывающие стыда. Иди работать в них.
Конъюнктивит
Майя прямо как ходячая бацилла.
Она регулярно моет руки и старается не лезть ими в глаза — но все равно окружена тучей микробов, и неизвестно, сколько коллег она заразила.
— Да вряд ли хоть кто-нибудь заболеет, — оправдывается Майя. Она сидит на кушетке, положив на правый глаз холодное влажное полотенце. Левый, красный и слезящийся, смотрит на меня.
Майя попросила меня прийти к ней, чтобы потренироваться на мне, как подавать идеи для статей. Но я неблагодарный слушатель. «Противоокислители от А до Я» наводят на меня скуку.
— Ты же все трогаешь, — меняю я тему. Корректорская — центр паутины. Все проходит через Майю. Каждый макет и статья попадают в ее заразные руки и разносят конъюнктивит, так что его непременно кто-нибудь подхватит. Не зря в начальной школе оставляют дома тех, кто заболел.
— Но я же мою руки. За сегодняшний день в уборной была раз шестьдесят. — Она выпрямляется, и холодный компресс соскальзывает, открывая второй зараженный глаз. Этот еще хуже. Он так вспух и раздулся, что едва может различить мое неодобрение. — Я уже подумывала принести туда стул и карандаши и устроиться работать возле раковины.
— Тогда тебе надо было остаться дома, — говорю я рассудительно. — К концу недели ты можешь заразить человек десять. И как тогда ты будешь себя чувствовать?
— Я не могу себе позволить пропустить работу. Ты же это знаешь.
Это правда. Когда работаешь по договорам, никто не защитит тебя от тебя самой. Социальная сеть защиты отсутствует, так что болеть дома себе можно позволить разве что уж совсем при какой-нибудь скарлатине.
— Я надеюсь, ты хоть к врачу обратилась. — Вижу, что она уже обдумала эту идею и отказалась от нее. — Майя! — говорю я, переживая из-за десятка журнальных редакторов, у которых скоро покраснеют и вспухнут веки.
Она зло смотрит на меня своими дьявольскими глазами.
— Я поискала информацию в Интернете. Само пройдет.
— Правда? — говорю я с сомнением.
— Да. Это вирусная инфекция.
— И надолго это?
Она рассеянно играет с бахромой на чехле своими заразными пальцами, и теперь придется либо выстирать подушку, либо сжечь.
— Всего четыре недели, — бормочет она.
Я представляю себе, как Майя четыре недели бродит по Манхэттену, напоминая монстра из дешевого ужастика, и смеюсь.
— Позвони врачу. Лучше сразу с этим разобраться. — Майе не хочется вызывать врача, ее медицинская страховка не распространяется на обычные болезни и травмы. Другое дело, если у нее лопнет аппендикс, откажут почки или она порвет связку, катаясь на лыжах. — Одно посещение обойдется тебе в сотню долларов. Сотня долларов за облегчение страданий — не так уж много. К тому же это твой долг перед коллегами.
Моя подруга что-то бурчит — разобрать невозможно. Я было собираюсь пододвинуться поближе, но не хочу рисковать, касаться вещей, которые она потрогала.
— Что-что?
— Мои коллеги! Ха! — гневно говорит она. — Подумай как следует. Я не знаю, где я это подцепила. Я только в офисе и была.
Майя не права. Сегодня вторник, и она вполне могла заразиться в выходные, хочу заметить я. Но Майя не принимает замечаний.
— Точно, там и заразилась. Наверняка там. Ты так заботишься о том, чтобы спасти от меня моих коллег, а я наверняка от них же и заразилась. Да, точно, так оно и было. — Она начинает расходиться. — У одной из редакторов конъюнктивит, и вместо того чтобы мыть руки, не трогать глаза и обратиться к врачу, она передает его дальше, без всякого уважения к человеческой жизни. Завтра пойду найду виновницу, и тогда… — Майя замолкает, на ее лице смущение. — А странно.
— Что?
— Я и не знала, что так легко поддаюсь власти толпы.
— Толпы из одного человека, — отмечаю я.
— Да, но если я сама себя могу так завести, то представь, как легко это удастся страстному оратору и десятку сердитых босоногих крестьян с косами. — Она выглядит встревоженно, будто только что поняла, что первая зажгла бы костер в Салеме.
— Что за глупости.
— Вот как? — Она пытается иронически приподнять бровь, но мешает конъюнктивит. Из глаза падает густая капля слизи.
— Поверить не могу, что никто не заметил. Завкорректорской или ответственный редактор должны были отослать тебя домой.
Майя пожимает плечами.
— Я работаю среди чужаков. Никто на меня не смотрит. Половина из них даже не знает моего имени, хотя оно написано на каждом листке бумаги, который я передаю дальше. Они стоят у меня за спиной и говорят «Эй», пока я не обернусь.
— Но у тебя странно красные глаза.
— В очках это не так заметно. — Она надевает очки и показывает мне.
Разница минимальна. Как между Суперменом и Кларком Кентом.
— Как они могут этого не заметить?
— Виг, я могла бы прийти с рогами и горбом, и никто бы не заметил. Я работаю среди чужаков, — говорит она мудрым и усталым тоном деревенского шамана.
Идея расцветает
Петер ван Кессель высок и худ, он нависает над всеми вокруг. Он как собор Саграда Фамилиа над Барселоной — сразу чувствуешь себя двухэтажным особнячком. Лицо худое, щеки впалые, но он красив. У него темно-карие глаза, спокойный, почти немигающий взгляд и аккуратная вандейковская бородка, будто он не может обходиться без родины на подбородке.
— Вот над чем я сейчас работаю, — говорит он, показывая мне несколько набросков со своими фирменными рюшечками. Я понятия не имею, как звучит голландский акцент, но он говорит вообще без акцента, как канадец, только еще и без привычки добавлять «э» в конце фразы.
Интервью с ван Кесселем оказалось очень легко устроить. Джеки не хотела разговаривать с матерью, она дала мне все ее координаты — домашние, рабочие, номер мобильника — и предоставила устраивать все самой. Мне это на руку — выкинуть лишнее звено из цепочки, особенно такое навязчивое, как Джеки. Мадам Гилберт была рада помочь и позвонила своему другу Хансу. Потом друг Ханс позвонил мне, явно в восторге от шанса попасть в «Модницу» — видать, никогда ее не читал, — и охотно назначил встречу.
Теперь этот Ханс стоит у меня за плечом и подчеркивает блестящие детали моделей ван Кесселя — сам создатель стесняется это делать то ли из скромности, то ли из боязни показаться нескромным. В комнате еще два человека — Дези Конран, маленькая женщина с ловкими пальцами, которая быстро шьет юбку, и жена ван Кесселя.