— Да это просто копии. Оригиналы у меня дома. — Она смотрит на часы и встает. — Мне пора. У Алекса, — она рисует пальцами кавычки, — через десять минут телефонный разговор с Западным побережьем.
Хотя человек с вонючим тунцом ушел и день внезапно кажется прекрасным и зовущим, я тоже встаю.
— Как ты это делаешь?
— Что? — спрашивает она.
— Работаешь Алексом так, что никто ничего не подозревает.
Она смеется.
— Это все он. Он замечательно нападает на всех подряд. Никто никогда не хочет с ним разговаривать, и, когда говоришь, что он не успевает на встречу и послал меня вместо себя, все только вздыхают с облегчением и не задают вопросов, — говорит она, когда огонек на панели лифта загорается.
Мы заходим и, хотя других пассажиров нет, умолкаем. Осторожность лишней не бывает.
Третья стадия
Алекс Келлер звонит мне в среду с утра пораньше сообщить, что дело сделано.
— Все системы готовы к бою. Вчера вечером в шесть Делия подала Джеки список ноябрьских мероприятий, — объявляет он с куда большей радостью по поводу грядущего падения Джейн, чем можно было ожидать от человека, которого привлекли к участию путем шантажа.
— Не шантажа, — поправляет он, когда я шепчу все это в трубку. — Вы сложили руки при первом же ответном маневре. Лучше вам сосредоточиться на журналах. Военные игры явно не самая сильная ваша сторона.
— Это не война.
Келлер смеется.
— Вы не думаете, что вручение этого списка Джейн — первый акт агрессии?
— Нет, — говорю я, потому что он не первый. Первым было подбрасывание папки с «Позолоченной лилией».
— Так или иначе я не могу этому не радоваться. Если у меня и были сомнения, они исчезли, когда я увидел реакцию Делии. Похоже, пребывание в моей тени беспокоит ее немного больше, чем она показывает.
Я думаю о ящике с досье на сотрудников.
— Не принимайте это близко к сердцу. Думаю, она не любит быть ни в чьей тени.
— Да, Делия у нас амбициозна. И дело свое делает куда лучше, чем я. Крайний срок для ноябрьского списка — через две недели, и я ни за что не сумел бы подать его так рано. Ненавижу разговаривать с представителями актеров.
— Тогда хорошо, что вы архитектор.
— Кстати говоря, мне пора. Я уже опаздываю, потому что сегодня пришлось погулять с Квиком подольше.
— От Келли все еще ничего не слышно? — спрашиваю я без тени раскаяния. Погулять с Квиком подольше — значит, посидеть лишние десять минут в тени.
— Нет. Приятель дал мне телефон еще одного выгульщика, но, думаю, ничего не выйдет.
— Почему?
— Парня зовут Киллер, убийца, значит. Его родители явно хотели нас о чем-то предупредить.
— Наверняка это прозвище.
— Тогда еще хуже — он объявляет свои намерения.
Для нелюдимого чудовища, которое рычит, если подойти к его укрытию слишком близко, Келлер ужасно разговорчив.
— Я думала, вам пора.
— Так и есть. Я просто хотел удостовериться, что вы завтра вечером свободны.
— Это почему? — спрашиваю я, настораживаясь. Он же зациклен на себе, замкнут на свои проблемы, напоминаю я себе.
— У меня есть план.
— Что за план?
— Ну, не такой сложный, как ваш, и не закончится ничьим уничтожением, но повеселиться будет можно. Что скажете?
— Наш план, — говорю я достаточно громко, чтобы услышала Эллисон, если она ко мне прислушивается, — придумала не я.
— Как-как?
Мне очень хочется все объяснить Алексу. Что злой гений, стоящий за планом свержения Джейн, — Эллисон Харпер. Что я встречаюсь только с мужчинами в футляре. Но я ничего этого не говорю, просто соглашаюсь встретиться с ним в баре «У Изабеллы» в половине восьмого.
Контракт
Джейн вызывает меня к себе в кабинет. Она поднимает голову, когда я вхожу, она спрашивает про мою семью. Я нервничаю. Для нее это не просто странное поведение, это по меньшей мере результат лоботомии.
— А твои родители здоровы? — спрашивает она.
— Да, спасибо, — отвечаю я осторожно, стараясь не выдать своего потрясения.
— Они все еще во Флориде?
Это выстрел вслепую. Джейн ничего не знает о моей семье.
— Э-э… в Миссури.
— Хорошо. Хорошо. — Воцаряется неловкая пауза. Джейн так напряженно глядит на меня, что мне хочется заерзать на стуле. Если бы мы были в кабинете онколога, сейчас она бы непременно сказала мне, что у меня неоперабельная опухоль. — Виг, сколько ты проработала моим ассистентом?
— Два года. — Что все это значит?
— Верно. Два года. — Она встает со стула и садится рядом со мной. Теперь мы обе с посетительской стороны, на равных. — И за эти два года между нами сложилась связь, основанная на взаимном уважении и упорной работе.
Не думаю, что взаимное уважение когда бы то ни было возникало в этом кабинете. Моя тревога перерастает в страх. Сейчас Джейн попросит о чем-то личном, о чем можно просить только близкого друга, вроде предродовых занятий по методу Ламаза.
— Точно, — соглашаюсь я, но ерзаю на стуле, пряча руки за спиной. Не хочу держаться с Джейн за руки.
Я зря беспокоилась. Покончив с равенством, она встает и прислоняется к столу.
— Думаю, настала пора для повышения.
Обычно подчиненных об этом не оповещают, но сегодня все ненормально.
— Чьего повышения?
— Твоего, — говорит она с напряженной улыбкой. Сообщать хорошие новости у нее плохо получается.
Я так потрясена, что могу только изумленно пялиться на нее.
— Как тебе нравится должность старшего редактора?
Еще как нравится. Ничего лучше в жизни не слышала.
— Очень нравится.
— Отлично. — Джейн возвращается за стол, к своему черному кожаному креслу на колесиках. — Я велю Джеки разослать докладную записку. Значит, так, прежде всего я хочу, чтобы ты позвонила представителю Гэвина Маршалла.
— Гэвина Маршалла? — Ничего странного. Можно было предвидеть.
— Да, автора выставки «Позолоченная лилия». Позвони его представителю и скажи ему, что мы хотим встретиться и обсудить мои идеи по поводу освещения в «Моднице» выставки.
— Но Маргерит сказала мне…
— Виг, ты теперь старший редактор. Тебе некогда бегать по ее поручениям. Конечно, если ты предпочитаешь заниматься именно этим, я могу сказать Джеки не рассылать докладную записку.
Угроза ясна.
— Нет-нет, что вы.
— Я так и думала. — Она самодовольно улыбается. На ее лице это выражение выглядит уместно. — Так что скажи Маргерит, что все это не сработало.
— Не сработало? — Я не позволяю себе расслабляться и изображаю туповатость.
— Да, ты позвонила его представителям, и их это не интересует. Конец истории.
Если бы Маргерит действительно интересовали работы Маршалла, ее бы это не остановило. К счастью для Джейн или скорее к несчастью, Маргерит даже не знает о существовании Маршалла.
— Ладно.
— Хорошо. Значит, устроишь встречу? Мое расписание уточнишь у Джеки. Пусть это будет как можно скорее. Мы уже работаем над декабрьским номером. — Она снимает трубку, показывая, что разговор окончен. Кто-нибудь другой попрощался бы, но Джейн это не приходит в голову.
Я уже берусь за дверную ручку, когда она меня снова зовет.
— Виг, никому об этом ни слова. Ни одного слова. Понятно? Будет очень обидно снова понижать тебя в должности.
Я уверяю ее, что все понимаю, и ухожу.
Сетка действий, 24 августа: сменить жанр
В книге, которую пишет Майя, полно мертвых тел — в вагонах метро, в римских банях, в еще не сданных квартирах. Она разбрасывает их повсюду и позволяет ничего не подозревающим людям находить их. Она дает неосведомленным прохожим наткнуться на них и заставляет даже самого незаинтересованного детектива-любителя идти и искать убийцу. Вот такие книги она пишет, про обычных людей, которые испытывают себя, прорываясь сквозь смерть. Такие книги никто не станет покупать.
— Это слишком просто для детектива, — сказала она, когда мы сидели в баре «Парамаунт», заливая горе от потери агента, — и слишком детективно для просто романа. Получается гибрид, ни рыба, ни птица, а какой-то странный грифон-дворняжка, которого никто не хочет любить.
Когда Майя выпьет, она становится сентиментальна.
Майя взялась за детективы, думая, что это будет легко, что их легко писать (готовый сюжет) и легко продавать (готовый рынок). И только потом поняла, что не в состоянии написать детектив. Поняла, что из схемы не вырваться, а личность убийцы никак не влияет на развитие характеров.
— Думаю написать любовный роман, — объявляет она, открывая коричневый пакет. Оттуда появляется бутерброд с сыром и ветчиной, следом бутылка сока «Саманта Супер», пакет картофельных чипсов «Лэйс» и кекс. Она устроила себе такой ленч, какой родители собирают детям в пятом классе. Не хватает только яблока.
У меня ленч куда менее впечатляющий — бутерброд с арахисовым маслом и джемом — ни тебе напитка, ни десерта.
— Любовный роман? — спрашиваю я.
— Ну да, любовный.
— А почему вдруг любовный роман?
— Потому что они все ужасны, — говорит она, будто это все объясняет. Глаза у нее все еще ярко-красные, но больше не слезятся, и опухоль спала. Капли, которые дал ей врач, понемногу помогают.
Все равно ничего не понятно.
— Как это ужасны?
— Ну, некоторые совсем даже ничего — но большинство совершенно ужасно. Они просто слишком много книг публикуют в месяц, тут не до качества. Так бывает, когда количество бейсбольных команд основной лиги увеличивается, — говорит она, щурясь от солнца. Мы обедаем на скамейке у входа в Центральный парк. Отель «Плаза» находится напротив, грустные лошадки тащат мимо нас кареты с туристами.
Это что-то новенькое. Майя обычно не выражается спортивными метафорами.
— А что происходит, когда количество бейсбольных команд основной лиги увеличивается?
— Это растворяет состав подающих игроков.
Хотя звучит знакомо, словно уже где-то такое читала, но все же слова эти ничего для меня не значат.