Недавно на электронную почту пришел имейл от некоего «волхва Вильгельда». Я в него долго вглядывался, выискивая скрытую рекламу, пока, наконец, не уловил суть. Это угроза. За то, что я «потревожил покой инглинга», Велес-де обрушит воды верхние, нижние и меня смоет как жука, заползшего в унитаз. И аниме прилагается для наглядности – божество в виде могучего старца, его борода – дожди, шапка – облака, ноги врастают корнями в недра земные. И виса, то есть скальдический стишок, тоже в меню имеется:
Ничтожный мучит землю,
Сокровища ищет,
Инглинга покой нарушив.
Но житель выси,
Облик смертного приняв,
Грядет, местью обуян,
Ничтожного
Раздавит гада.
Похожие имейлы Воздвиженскому и Кораблеву пришли. Так что я, «гад ничтожный», в хорошей компании оказался. Насчет «инглинга» справочку, кстати, навел – оказывается, у нас на просторах экс-СССР, а не в Швеции какой-нибудь, ребята такие есть, которые себя не только родноверами, но инглиистами называют. Типа они – утонченные европейцы, к получению грантов готовы.
Но, что правда, – воды действительно обрушились…
А на обратном пути из Ульяновки, у развилки дорог, я увидел кое-что. Или кое-кого. Не так чтобы четко, как по телевизору, но все же. Как будто в струях дождя, ставших густыми и вязкими, – сгустился некто из вод, высоченный, косматый и старый, с четырьмя лицами. И разевая в неслышном вое щербатый рот, тянет руки-струи к моей «буханке», оплетает ее и тормозит.
Когда я проморгался и пришел в себя от ужаса, то никакого сгущения вод уже не было, и «буханка» закончила буксовать на склизких колдобинах. Я это на свою контузию списал – ту, что с Донбасса привез. Там как-то раз мирняк выводил из-под обстрела, поэтому пришлось гарцевать почти что по открытой местности, а «вышиванки» сыпали подарочками из 120-миллиметрового калибра, не скупились. Одна из мин приземлилась около ближайшего мусорного бачка. Тогда мне показалось, что огонь медленно раскалывает ее оболочку и растекается, как по сосудам и капиллярам, протыкая воздух и превращая летящий мусор в огненных птиц. Моего деда, кстати, в Великую Отечественную контузило примерно в тех же краях – у него затем регулярно тик случался нервный. А у меня вследствие контузии порой такое ощущение возникает, что пространство тянется за мной, словно вязкая жидкость. Ну, как полиэтиленгликоль. Тянется и не отстает, приклеивается, пытается затормозить время, и даже твердые нормальные предметы становятся тягучими, клейкими. Но это, наверное, куда лучше, чем тик и прочие подергивания. А в остальном – я в норме. Если не считать того, что общаюсь с тем витязем из раскопа. Так это ж игра воображения, которому есть от чего разыграться.
Разоблачив «паранормальное явление», я с радостным чувством вернулся к родным мокрым палаткам. Впрочем, запаса радости лишь на полторы улыбки хватило.
Народу сейчас в экспедиции совсем немного осталось, но меня встречал вообще никто. Я сную от раскопов к палаткам и никого не вижу. Понимаю только, что мое лицо изображает полное недоумение и челюсть от удивления падает на грудь. Даже в самом капитальном шатре, где у нас что-то вроде кают-компании, – полное безлюдье. А ведь тут центр притяжения и всеобщего роения, есть электроэнергия от движка, имеются чай-кофе, музон, можно и просто пощебетать, и в тырнет залезть. Хочубей-Ословский, кстати, экран всегда в сторонку поворачивал, чтобы другие не видели, что у него там. Наверное, порнушкой баловался – я подмечал, как у него язык набок свешивается. Я же, наоборот, пополнялся там знаниями насчет балтийских славян. Дополним, что всяких археологов сюда притягивала Рита – аспирантка Красоткина. Доцент выковывал новую норманистку не из кого попало, а из длинноногой и блондинистой особы. У нас на Васильевском острове таких девах немало, но эта – не только зажигалка, еще и кандидат наук без пяти минут. Однако Рита упорхнула вчера вместе с остальными норманистами – она говорила про намечающийся симпозиум в Уппсале. Сидит, поди, нынче, закинув одну длинную ногу на другую, около стойки бара, тянет через соломинку «Абсолют». И со снисходительной улыбкой слушает выкрики хмельных свеев и примкнувших к ним арабских иммигрантов: «Skal! Gick till min. Hur du tar per natt?» (За вечер Рита спокойно пол-литра принимает – я ее возможности знаю.)
Но дизелек кряхтит, на компе диск крутится-шуршит, льется песня: «Не для тебя», как будто ничего особенного не приключилось. Можно предположить, что оставшимся товарищам приспичило разыграть меня от скуки – хотя за Воздвиженским я никогда никакой игривости не наблюдал. Он, скорее, все всерьез воспринимал. «Андрей Андреич, да я пошутил, что Хочубей в очко провалился». – «Вы точно пошутили, Слава? Может, лучше все-таки посветить там фонариком?»
Вскоре, при беглом осмотре, выяснилось, что ящики с еще неотправленными находками взломаны. И все, что в них хранилось, исчезло. Три куфические монеты – серебряные арабские дирхемы, тогдашние, понимаешь, доллары. Остальное – славянское: втульчатые наконечники стрел, почти целая пальчатая фибула, фрагменты дротовой шейной гривны, подвеска в виде секиры Перуна, подвеска-лунница, височные кольца – их, наверное, витязь Слава в подарок девушке вез.
Так, срочно звонить в полицию; моя рука лезет в карман куртки, а там очередной неприятный сюрприз – пусто. Получается, тот типчик в кафе, не только пиво мое стырил, но и мобильник. А поскольку мое переживание сконцентрировалось тогда на бутылке, я даже не подумал проверить карманы, все ли на месте.
Может, археологи уже позвонили в полицию и сами вдогонку за ворами отправились, чтоб время не терять? Нет, пожалуй, звучит неправдоподобно. Профессор Воздвиженский, который крадется по кустам за вором и скручивает его мощными руками, непредставим. И тут у меня волосы на макушке зашевелились: а если археологи все дружно на том свете оказались, убиты то есть, и теперь в одной компании с витязем? Так сказать, получают информацию об интересующей их эпохе непосредственно от очевидца. Тогда все земное осталось на мне. Будем считать, что похитители артефактов совсем недалеко ушли. Если не по грунтовой дороге – я ведь их не встретил – получается, вдоль реки они движутся.
Я ненароком замечаю, что ноги несут меня к речке Саблинке. И не отвечают на вопрос: почему? Да потому что я тоже на этих раскопках корячился. Именно моя лопата стукнула по деревяшке, которая оказалась штевнем ладьи. Это я смастерил из скороварки автоклав, где промыли щелочным раствором кусок грязи и получилась – секирка Перуна. Значит, эти находки – и наши, и мои тоже.
Я побежал к Саблинке, но не прямо, а постепенно приближаясь к берегу. Вот смятая трава – кто-то проходил недавно, еще дальше раздавленная ягода брусника.
Ненадолго мне показалось, что я потерял след, но сделал несколько зигзагов и нашел вмятины от протекторов ботинок на влажном грунте.
Воры и бандиты вряд ли думают, что я отправлюсь за ними. Я сам минут десять назад не подумал бы такого.
Я прибавил ходу; чувствую, как нарастает бой сердца и толчки крови наполняют гулом уши. А заодно все становится вязким вокруг, и в вязком пространстве кто-то чужой гонит волну перед собой – можно и направление запеленговать. Когда я посмотрел в нужном направлении, то заметил легкие тени между деревьями, этакую перемену прозрачности у мокрого воздуха. А тени все четче и выпуклее становились. Те тоже приближались к берегу. Я немного изменил курс, спрямив его к реке. Через минуту речная вода втекла мне в ботинки и стала подниматься по штанам вверх, попутно терзая холодом мою разгоряченную кожу.
Все равно постарался зайти поглубже, чтоб не было плеска от моего движения. Хорошо, что поддувает ветерок, колышет прибрежную растительность, вместе с дождем он скрывает шум, идущий от меня. Плохо, что вода леденющая, стискивает пальцами-крючьями мои невеликие мышцы. Пройдя метров десять по течению, стал подтягивать себя к берегу, цепляясь за стебли камыша. Сквозь растительность видел двоих в камуфлированных куртках – они все ближе. Один из них остановился, зашел в воду и принялся мочиться. Разумное в принципе решение; если приспичило, то зачем оставлять следы на бережке? Только несло все это на меня, хотя я уринотерапию не заказывал… Закончив дело, тот стал выбираться из зарослей рогоза и расстояние между нами опять начало увеличиваться.
Я на мгновение представил сценку со своими дальнейшими действиями; обычно на том все и заканчивается, оставаясь в категории «мечты и фантазии на сытый желудок», но сейчас меня подтолкнул тот витязь из раскопа. Бред не бред, но ощутилось, что он пихнул меня и под моей черепной крышкой прозвенели слова: «Тебя ж обоссали!»
Я рванул к берегу. Тот тип обернулся почти сразу – крепкий упитанный мужик-боевик, не чета мне, – однако от удивления малость промедлил, поднимая пистолет с глушителем. Я скорее падал, чем летел, когда левой рукой зафиксировал его запястье, на котором виднелась тату «Волчий крюк», характерная для старых знакомых из украинского полка «Азов», того самого, языческого. Пуля ушла в белый свет, но своей ногой крепыш нацелился мне в лоб. Раскрошил бы как пить дать шейные позвонки в хлам, если б я не заслонился правой рукой – больно было, словно кипятком плеснуло до плеча. Зато я боднул его головой в обширное брюхо и притом услышал, как плеснуло кишками у него внутри. Приподнявшись, еще приложился коленом к пузу неприятеля. И резко его развернул, используя его же руку как рычаг, заодно заставив уронить оружие в воду. Получилось, что заслонился им от второго боевика, который как раз с пары метров бодро выпустил пару пуль. Осталось швырнуть раненого на здорового. Раненый стал цепляться за напарника, упорно хватая его за руки, горестно кхекая и вопрошая: «За що?» А я угостил здорового боевика, пока тот не успел высвободиться из объятий раненого коллеги, горстью речного ила в глаза; хорошо залепил ему зенки, даже в пасть закинул. Оставив этих двух в танцевальной позиции, рванул через камыши и кусты.