– По идее, ты сейчас должна пропивать западные гранты в компании поддатых шведов, – постаравшись вытравить недоверие из голоса, сказал я.
– Обломалось с Уппсалой. А сюда случайно за сигаретами заехала. Разве я тебе не пригодилась?
– Еще как пригодилась. Особенно тем, что ты сейчас за рулем.
– Кстати, от кого я тебя спасла, Славик? Они, что, магазин обчистили?
– Да плевать на лабаз. Они нашу археологическую экспедицию обчистили. Блин, я этих хлопцев из «Азова» уже повидал на Донбассе – неприятные они при любой погоде. Мобильный мне, полцарства за мобильный; мой телефончик один язычник спер, а надо срочно вызвать полицию.
Она потянулась к сумочке – как бы за мобильником – и тут мне в глаза влетела перечная струя. Пока я отчаянно тер веки, почувствовал, как трофейный пистолет упорхнул из кармана моей куртки, а еще ощутил укол в шею. Причем сзади, будто кто-то подобрался ко мне со стороны багажника.
Вот так промашка! Рита изменила василеостровскому братству-сестринству и сделала меня, потому что не сестричка она мне, а одна из тех. Работает вместе с кодлой язычников из полка «Азов». Ясно, почему она того боевика сковородкой приголубила – он мог меня просто изрешетить, а я еще понадоблюсь живой для какой-нибудь хорошей пытки. Сейчас засну под действием коварного укола и проснусь без носа или яиц. Но дела пошли еще хуже. Не заснул я. Только все на свете как будто отошло от меня за некий барьер, звуки казались далекими, гулкими, серебристо-молочный туман застил окоем. Никакой связи мозгов ни с руками, ни с ногами. Мое тело уплыло от меня вдаль. Здравствуй, кататония.
Туман накатывал слизистой гущей и снова отходил, пока окружающая тьма не растерзала и не поглотила его. Мое тело лежало неподалеку от раскопа на большом камне, притащенном много тысяч лет назад трудягой-ледником. Раньше мы, в основном, использовали его, чтобы колбаску порезать или плавленый сырок покромсать, хотя в языческие времена на нем, может быть, резали и кромсали жертву. И сейчас мое тело, по сути, представляло все ту же колбасу. Тьма, дождь. Фары двух внедорожников скупо освещают «сцену». По соседству – в яме, заливаемой водой, с которой сейчас сняли крышку, мокнут трое археологов: Воздвиженский, Кораблев, Келлерманн – пока живые, но связанные, так что никуда им не деться. Я их не вижу, только слышу их жалобное мычание. Как я их раньше не заметил, пусть они и по кляпу во рту имели. Яму-то выкопали под отхожее место – точнее, это я лопатой орудовал, как ударник археологического труда, – но применить по прямому назначению не успели; начались дожди и производители фекалий стали разъезжаться.
Небеса обрушь водою,
Всадник неба,
Пронзи тело нечестивца,
Успокоив бездну.
Праведен меч,
Что мстит за бесчестье.
Окончив воззвание к неким сверхъестественным силам, некто обратился ко мне.
– Ты погубил целых трех докторов наук, потому что обокрал экспедицию, похитив десяток артефактов, за которые собрался получить приличную мзду. Этот факт находится в будущем, но по своей вероятности он уже сравнялся с теми фактами, которые покоятся в прошлом. Для моего господина нет разницы между прошлым и будущим, у него все – на одной нити.
Голос, хоть и слышен будто издалека, но узнаваем. Голос Хочубея-Ословского, уверенный и наглый, только пониже на октаву и с подвываниями. Он все еще обращается ко мне:
– Но любой факт может быть понят иным образом. Ты отомстил трем нечестивцам за святотатство, принеся их в жертву богам у великих врат. Твоими руками они были наказаны за вторжение в обитель Велесову. И пусть тебя накажет неправедный суд, пред богами ты чист. Тебе выбирать.
Интересно, что кто-то говорит голосом Хочубея, но словами чокнутого волхва Вильгельда, который рассылал имейлы-страшилки. По любому, мне оба предложенных варианта не шибко нравятся.
Я едва продавил сквозь непослушные губы.
– Ты из какого шапито?
– Прежде чем тебя поглотит навь, где будешь ты вечно голодным духом без имени и обличия, я хочу, чтобы ты ощутил сияние прави и познал всю ничтожность своих познаний.
Голос ушел куда-то вдаль, за порог тьмы, а вблизи меня нарисовалась афиша того хлопца, которого я угостил грязью у реки. Он, представившись Зоряном, пару раз мне врезал – происходило это так замедленно, что я даже заметил волоски у него на кулаке, – а потом оценил результат: «Ну и мерзенна в тебе пыка». Боли я не почувствовал, только осознал, что утратил красивый передний зуб. Помимо тяжкой мысли, на какие шиши мне вставлять протез, испытал большое сожаление – надо было этого представителя полка «Азов» пару часиков назад физиономией в речку положить. Потом еще появился тот тип, которого я угостил каменюкой по черепу в овраге. Единомышленники звали его ласково Усладом, а кулак у него размером с мою голову, и это сулило скорые неприятности для моих внешних и внутренних органов. Но его остановили, я был нужен для другого действа.
Штука, похожая на троакар, втыкается мне в шею; чего, они программировать меня собрались? Значит, теперь язычники не только выстругивают идолов из колобашек, но и готовы высокотехнологично размочалить мозги. Сдается мне, уже начали. Что-то нашептывает мне: загружен драйвер нейроконнектора, активизирован пул соединений, канал преобразования функционирует нормально, получены ответы от гиппокампа и таламуса, соединения стабильны; начинается запись объектных кодов в неокортекс… Я замечаю, как ритмично подергиваются мои руки и ноги – вероятно, идет тестирование.
В самом деле, Хочубею-Ословскому есть резон убрать Воздвиженского, Кораблева и Келлерманна – антинорманистов, между прочим. Причем сделать это моими руками – вина тогда на мне; еще и назовут «агентом ФСБ, стремящимся уничтожить правду». Потом я сам нырну головой в яму и возразить больше не смогу. В итоге, большинство найденных артефактов исчезнет, результаты экспедиции будут истолкованы криво (в чем норманисты – большие специалисты) и получится, что захороненный здесь витязь – не славянин с Руяна, а какой-нибудь скандинав приблудный. И тогда помчатся норманисты по международным конференциям с победными песнями, плясками и битьем в бубен.
Я услышал бодрые выкрики «Мага врата» и увидел, как темные водяные струи, сгущаясь, превращаются в клейкие тяжи между небом и землей. Я ощущаю присутствие неясного змеящегося существа. Вроде как рядом ползает длинная такая змеюга, похожая на анаконду. Хотя откуда анаконда в наших северных лесах? Но, с другой стороны, в русских летописях и фольклоре упоминаются и «коркодил», и «ящер», да и «змей горыныч» как объективная реальность. Последний еще оборотнем выступал, чтобы доверчивых дамочек обманывать и вступать с ними во внебрачные связи.
Струи дождя стали толще, гуще; посверкивая в лучах фар, они напоминали огромную бороду высоченного старика, шапкой которого были темные небеса. Ну да, как в аниме, прилагавшемся к имейлу Вильгельда. Струи растаскивали меня на тысячи ручейков, еще немного – и все мое сознание уйдет в камень, протечет в землю. Я словно был в каждом из этих ручейков, ощущая дрожащие струнки водородных связей – молекулы воды танцевали друг с другом, подчиняясь слышимой только ими мелодии, которую физики, наверное, назовут солитоном, а волхвы – велением Велеса.
И аспирантка Рита в мокрой белой рубахе, прилипшей к стройному телу, вслед за подношением треб славила божество, подрагивая своими «яблочками наливными» под облегающей материей. Это выглядело красиво, и звали ее теперь Дива. Я как будто стоял рядом с ней, тоже в белой рубахе, и волосы у меня были куда длиннее и гуще, чем на самом деле. Или я так чувствовал струи воды, стекающие с моей макушки. Я рад за компанию с Дивой принести кого-нибудь в жертву божествам судьбы, света и тьмы. Дева Дива словно вьется у меня в руках, вода и огонь в обольстительной форме. Елки, я и в самом деле сейчас не в лежачем положении – психопрограмма меня подняла. Я стою на ногах и к тому же обнимаю – нет, на самом деле не Риту, а канистру с бензином.
На камне, где я недавно валялся, виден светящийся знак «Звезда Велеса», который смутно мне напоминает герб одного ближневосточного государства, и расстелен белый плат; на нем подношения, чарки с хмельным напитком и такое прочее. Гранит теперь и кровью полит. Дождь оперативно смывает ее и перья пострадавших птичек; вокруг валяются тушки с отрубленными головками – кто-то успел поразмяться. Только что я слышал голос Хочубея, но сейчас не вижу его на тусовке. Я бы узнал мужлана с носом, ртом, глазками, сбившимися в неряшливую кучку на кабанистой физиономии. Вместо него жрец, похожий на того косматого тощего гражданина, изображенного на рекламке. Старательно и в рифму славит божество: «Гой, Велесе, яве днесе, гони стады в Поднебесе».
Это, выходит, и есть волхв Вильгельд. Остальные присутствующие его так и величают. В руках у него посох. Мне кажется или тот действительно великоват? Исходя из подземной влажной тьмы, упирается драконьей головой в тучный мрак небосвода, изливающего темные воды. Обращаясь к своему посоху-переростку, волхв нежно называет его – Ящер. Э, не такое ли имя носил зооморфный водный дух у язычников?
Еще один удар молнии освещает сцену – Зорян, вышибивший мне зуб, мочится на голову профессора Воздвиженского. А Услад наслаждается тем, что делает в ту яму по-большому. Умеют же люди получать радость от любых мелочей.
А теперь должен повеселеть Вильгельд, потому что я плещу бензином из канистры на головы археологов. Вот в моей руке появилась зажигалка. Легкий треск, и она украсилась огоньком. Сейчас я просто разожму пальцы, и огонек упадет в яму. Следом туда упаду и я. Бензин может гореть и на воде – все рассчитано точно. Яма тянет меня, она висит на моей шее. Я пытаюсь бежать – и после каждой попытки драпа нахожу себя ровно на том же месте, как во сне-кошмаре. Меня связывают струи дождя: волосы Велесовой бороды.