– Пройдемте, – вздохнув, согласился Егорка.
В сарайчике он послушно сел на жесткий стул и позволил себя обыскать. Во внутреннем кармане у него лежало письмо волхва Жирослава – как уверял волхв, он лично провел обряд раскрещивания и имянаречения над одним из бойцов, дежуривших на КПП. Если, конечно, он ничего не перепутал – все-таки Жирослав был со странностями. Взять хотя бы этот парик…
Лобастый боец развернул письмо и начал внимательно читать, шевеля толстыми губами. В глазах его разгоралось недоумение.
– Глянь, Олег, – он сунул письмо усатому. – Это вроде как тебе написано.
Олег быстро проглядел письмо и велел лобастому:
– Покури пока на крылечке.
Когда тот вышел, усатый резким движением наклонился к Егорке – тот от неожиданности вжался в стул.
– Ты откуда Жирослава знаешь?
«Слава Яриле, – подумал Егорка с облегчением, – не напутал волхв».
– На Казантипе познакомились, – ответил он, как велел Жирослав. – В две тысячи шестом. Он меня в родноверие обратил, имянаречение провел…
– И какое твое нареченное имя?
– Светомысл. Там написано.
– Я вижу, что там написано, – буркнул усатый. – А мое имя он тебе называл?
– Ворон.
Ворон-Олег хмыкнул, сложил письмо волхва вчетверо и протянул его Егорке. Тот быстро помотал головой.
– Жирослав сказал, чтобы у вас осталось. Российским пограничникам о нем знать не нужно.
– Молодец, – похвалил усач то ли волхва, то ли Светомысла. – Что везешь?
– Бабу, – честно ответил Егорка. – Документы все в порядке.
– Ба-бу, – протянул Ворон задумчиво. – Эх, если б не Жирослав, не уехал бы ты, москалик, с нашей украинской бабой дальше этого КПП… Но воля старейшины – дело святое. Гони двести баксов и проваливай.
– Какие двести баксов? – возмутился Светомысл. – Там же написано…
– Там про это ничего не написано, – веско сказал Ворон. – А Старому Деду на дорожку треба грошей дать. Или тебе проблемы нужны?
Егорка понял, что проблемы у него действительно могут возникнуть и никакой Жирослав здесь ему не помощник.
– Так-то лучше, – удовлетворенно проворчал Ворон, забирая у него две зеленые купюры. Сотенные он спрятал в разные карманы – видимо, чтобы поделиться с напарником только одной из них. – Ну, гладкой дороги тебе, брат Светомысл.
– Что делали на территории Украины? – неприветливо осведомился лейтенант Асланбеков.
– Проводил археологическую разведку, – Егорка полез за документами. – Вот открытый лист от Института археологии в Москве, вот письмо от Института археологии Национальной академии наук в Киеве…
– И что же ты там наразведывал, разведчик? – прищурился лейтенант.
– Вот, бабу нашел, – Светомысл махнул рукой на стоявший на солнцепеке пикап. – Каменную.
– Показывайте.
Баба занимала почти весь кузов пикапа. Здоровенный каменный идол с грубо вырезанным лицом и схематично намеченными толстыми руками, скрещенными на животе, лежал, перехваченный брезентовыми ремнями, и тупо пялился в ярко-голубое майское небо.
– Какая же это баба, – сплюнул Асланбеков, – идолище какое-то поганое. Вон и борода у него.
– Это древнеславянский идол, – объяснил Егорка. – На самом деле он только так называется – каменные бабы в основном половецкие, а это, скорее всего, редкое изображение Перуна. Видите, он молнии в кулаке держит?
– Ценная, должно быть, хреновина? Если такая редкая?
Егорка, наученный горьким опытом, помотал головой.
– Как сказать – для науки представляет определенную ценность, а так…
– И что, – недоверчиво нахмурился лейтенант, – небратья тебе ее спокойно дали вывезти?
– Ну, – Егорка скорчил гримасу, – что значит «спокойно»… Обобрали, конечно, до нитки. Но ведь для науки же… Теперь ее в музее поставят. В Историческом, на Красной площади.
– Я бы такую у себя даже на огороде не поставил ворон пугать, – решительно сказал Асланбеков. – Больно уж уродливая. Ладно, давай свой паспорт.
Спустя десять минут Перун въехал на территорию России.
Открытие новой экспозиции было назначено на двадцатое июля – конечно же, с умыслом. Гридень Светомысл и еще девятнадцать человек из братства Волчьего Солнца приехали на Площадь Революции за час до назначенного срока – посидеть в «Бургомистре», выпить по кружке темного пива.
Сели на летней террасе. Егорка покрутил головой и увидел на площади перед выходом из метро знакомую бородатую физиономию – отрок Терпило тоже был здесь, а с ним несколько человек из братства Детей Святовита. Егорка помахал старому приятелю рукой – Терпило заметил, обрадовался и о чем-то быстро заговорил со своими товарищами. Через минуту рослые и плечистые «дети» уже расталкивали сидевших на террасе, пробиваясь к московским соратникам.
– Здравия, братья! – Терпило обхватил медвежьими лапищами поднявшегося навстречу ему Егорку, сжал крепко, до хруста. – С праздником вас, с Перуновым днем!
– И вы здравы будьте, порубежники, – старейшина Волчьего Солнца, Добрыня, отер от пивной пены усы и повелительным взмахом руки подозвал официанта. – Ну-ка, поставь нашим друзьям еще столик, да побыстрее.
Пока официанты организовывали место для новых гостей, Светомысл и Терпило обменивались впечатлениями: Егорка рассказывал о своих приключениях в Киеве, отрок – о том, какой огромной и по-муравьиному перенаселенной показалась ему Москва.
– Как вы тут живете-то, братка? – спрашивал он. – Сколько ж здесь народу обитает – миллионов десять?
– Официально – двенадцать, – отвечал Светомысл. – Но на самом деле пятнадцать как минимум. Одних гастарбайтеров миллионов пять.
При слове «гастарбайтеры» тень набежала на простодушное бородатое лицо Терпилы.
– А знаешь, кого я вчера видел? – почему-то шепотом спросил он. – Жирослава. Он в переходе у Киевского вокзала работает. На себя, правда, не похож, но это точно он, зуб даю.
– Кем же он там работает? – удивился Егорка. – Продавцом, что ли?
– Собачка у него там, – объяснил Терпило. – Белая такая. Он ей на корм собирает.
– Да ты ошибся, наверное. Зачем киевскому волхву в переходе побираться?
– Того не ведаю, – вздохнул отрок. – Но человек он непростой, и личин у него много.
Тем временем гостям принесли пиво, и Добрыня, подняв свою кружку, торжественно провозгласил:
– Слава родной земле! Слава предкам! Слава Роду!
– Слава Роду! – громко откликнулись Дети Святовита.
На них оглядывались. Егорка почувствовал поднимающуюся откуда-то из глубины души гордость – его окружали не просто друзья, а братья, родичи, и это возвышало его над всеми пятнадцатью миллионами жителей громадного мегаполиса, разобщенных, как атомы, не чувствующих своих корней, не имеющих силы. Он крепко сжал кулак и ткнул им в твердое плечо Терпилы.
– А помнишь, как ты меня – кистенем? Вот же болван здоровый!..
– А у тебя башка крепкая оказалась, – захохотал Терпило. – Как у Перуна дубоватого…
Егорка подавился смехом.
«Почему он каменный? – спросил он той ночью у Жирослава. – Перун же должен быть деревянным, его священное дерево – дуб».
«Дубового Перуна христиане сбросили в реку, – ответил волхв. – И он утонул, хотя кияне и просили бога – „Выдуби, выдуби!“. Пролежав тысячу лет на дне, Перун обрел крепость камня. Приходит пора, и грань между камнем и деревом стирается, как стирается она между деревом и человеческой плотью. Когда дерево растет, оно нежно и гибко, а когда оно сухо и жестко, оно умирает. Когда человек родится, он слаб и гибок, а когда умирает, он крепок и черств. Понимаешь ли ты меня, кацап?»
«Понимаю, что ты цитируешь Лао-Цзы, – сказал ему Егорка. – Но ты не ответил на мой вопрос».
«Ответ ты получишь, когда выполнишь волю бога, – Жирослав с гримасой отвращения принялся натягивать парик. – А пока что позаботься о том, чтобы Перун попал в Исторический музей к двадцатому июля».
– Я рада, что в этот замечательный день на открытии нашей выставки «Лики славянского язычества» присутствует молодой, подающий надежды историк из РГГУ Георгий Картузов, который нашел и привез нам один из главных экспонатов сегодняшней экспозиции – каменного Перуна. Надеюсь, он поведает нам о своей находке. Георгий Викторович, прошу вас к микрофону.
– Спасибо, уважаемая Татьяна Васильевна. Прежде всего, я хочу поблагодарить руководство музея за то, что оно согласилось выставить в этих стенах найденную мной статую Перуна. Каменный Перун – звучит парадоксально, не правда ли? Мы знаем, что идолы этого божества-громовника у восточных славян были деревянными и что почти все они были уничтожены. Но есть знаменитый Збручский идол, один из четырех ликов которого изображает, безусловно, Перуна. Есть легенда о Белых богах, капище которых располагалось в окрестностях города Радонежа и было спрятано в непроходимых дебрях после основания Троице-Сергиевой лавры – один из этих богов, вытесанных из белого известняка, тоже был Перуном. И вот сегодня мы можем увидеть единственную, по всей видимости, уцелевшую каменную скульптуру, изображающую бога-громовержца, чье имя происходит от древнеславянского «перти», «переть», что на старом языке означало «ударять». Собственно, само имя «Перун» можно перевести как «разящий молнией». Видите, у него целый пучок молний зажат в руке – он готовится обрушить их на головы отринувших его людишек. На тех, кто променял веру своих предков, верность Роду, воинскую доблесть – на пришедшую из лукавой Византии религию рабов. Не будем кривить душой – среди нас таких большинство. А значит, мы заслужили, чтобы на нас обрушился гнев славянского громовержца… Гнев Перуна…
– Георгий Викторович, что с вами? Вам нехорошо?
– Нет-нет, все в порядке… это сейчас пройдет… можно мне воды?
Он схватил стакан и, стукнув зубами о край, выпил его в два глотка. Собравшиеся в зале смотрели на него недоуменно. Народу было на удивление много – кроме братьев Волчьего Солнца и Детей Святовита были тут и Сварожичи, и Сыны Велеса, и еще какие-то малознакомые Светомыслу родноверы из Мурома. Показалось ему или нет, но в задних рядах блеснул потной желтизной бритый чер