Кстати, в тот же день в другом увеселительном заведении – «Измайловском саду» – тоже устроили сеанс борьбы, причем со своими исключительными условиями. «Двое на одного – такую борьбу на сцене редко приходится видеть, и нет ничего удивительного, если такая борьба привлекает тысячные толпы, – сообщал репортер. – Блестящие гвардейские мундиры, сановитые статские, титулованная и истинно золотая молодежь собрались посмотреть на любопытное зрелище».
Атлет Моор боролся с двумя силачами из народа и без особого труда победил их, за что ему и вручили приз в 400 рублей. «Нельзя себе представить всего гомона и грохота одобрения, который раздался по адресу смелого борца, выступившего один против двух, – продолжал репортер. – Его вызывали десятки раз, а после представления громадная толпа встретила выход его из театра как героя-триумфатора. К слову, среди судей, кроме членов атлетического кружка, был прославленный силач-мясник из Литовского рынка Трусов».
Профессия борца являлась выгодной и доходной. «Сейчас в Петербурге существует по крайней мере человек восемьдесят, живущих исключительно борьбой, – замечал в июле 1907 г. обозреватель «Петербургского листка». – Атлетика – специальность, дающая заработок множеству лиц и имеющая свой особый рынок, на котором таксируется сообразно закону спроса и предложения».
Тему продолжает сообщение «Петербургского листка» в марте 1909 г.: «Атлеты, подвизающиеся на различных аренах столицы, имеют свою биржу в одном из ресторанов около Офицерской улицы. Сюда часов с 11 утра и до сумерек собираются признанные и непризнанные силачи, и здесь все время в шуме и споре идет переоценка мускульных ценностей».
Упаковка какао овсянка петербургской фирмы М. Конради. 1905 г.
А пока на петербургских аренах под взором многочисленных зрителей состязались знаменитые атлеты, на страницах столичной печати развернулась ожесточенная полемика по вопросу о чемпионатах борьбы: не обманывают ли господа антрепренеры почтенную публику?
Разоблачителем «закулисных сторон борьбы» стал известный в ту пору петербургский журналист и литератор Николай Брешко-Брешковский. Впрочем, знаменит он был не только собственной персоной, но и личностью своей матери – революционерки Екатерины Константиновны Брешко-Брешковской, ее современники называли «бабушкой русской революции». Она прошла через тюрьмы, каторги и ссылки, освободилась только после Февральской революции и с триумфом вернулась в Петроград – ей предоставили «почетные апартаменты» в Зимнем дворце.
Несмотря на антиправительственную деятельность матери, Николай Брешко-Брешковский сделал в царской России блестящую литературную карьеру. Многие современники называли его «русским Дюма». После революции Брешко-Брешковский эмигрировал, и его книгами зачитывалось все «русское зарубежье». В Советской России имя этого писателя, разумеется, вычеркнули из истории и забыли.
Николай Брешко-Брешковский утверждал, что «ни Пушкину, ни Льву Толстому даже не грезилась никогда подобная популярность, какой пользуются Аберги, Лурихи, Мурзуки». Он не раз заявлял на страницах «Нивы», «Петербургской газеты» и «Биржевых ведомостей», что борьба ведется далеко не на чистоту и не всегда побеждает сильнейший и более опытный, что все основано на предварительных «соглашениях» и сделках между борцами-атлетами, и никакой настоящей борьбы не бывает. Осенью 1907 г. в питерской печати развернулась острая полемика. Атлет Георг Лурих обвинил Брешко-Брешковского в «инсинуациях личного характера» и «полете авторской фантазии, который завлек бьющего на сенсационность фельетониста».
Полемика продолжилась, Брешко-Брешковский в ответном письме заявил: «Кому же знать закулисные тайны борьбы, как не самим борцам. Характерный пример в данном случае Поддубный. В прошлом году. он открыто заявлял у рампы театра „Фарс”, что борьба ведется абсолютно нечисто, и вызывал хозяев этого предприятия, Аберга и Луриха, помериться силами с ним, Поддубным».
Лурих снова обвинил Брешко-Брешковского в клевете, но на этот раз журнал «Спортивная жизнь» выложил на свои страницы настоящий компромат – откровения Гавриила Русинова, человека, который долгое время стоял близко к борцам и к борьбе и знал многие стороны их закулисной деятельности. Он был массажистом у Луриха, Аберга, Збышко-Цыганевича, жил с ними в одной комнате и вот теперь решил выступить с сенсационными разоблачениями.
Афиша братьев Медведевых. 1899 г.
«Утверждаю, что борьба, как она ведется в петербургских садах, есть сплошное мошенничество и надувательство публики, – заявлял Гавриил Русинов. – Утверждаю, что на протяжении последних трех лет хозяевами борьбы были Лурих и Аберг. На моих глазах каждое утро Лурих, как министр, посылал в другие города телеграммы, распределяя, кто с кем должен бороться и кто кого должен положить. У каждого борца есть строго определенное амплуа. Среди борцов играют, как на бирже, – на красоте и безобразии».
Слова Русинова подтверждал борец-любитель Милорад Обилич, его откровения также были опубликованы в журнале «Спортивная жизнь». «На основании личного опыта я утверждаю, что борьбы серьезной и честной не существует в наших чемпионатах, – писал он. – Победы и поражения предусматриваются заранее. За кулисами заранее все решено и определено: кто сегодня ляжет, какая пара должна кончить вничью, кто захромает, у кого будет растяжение жил и т. д.».
Столичная публика пребывала в растерянности: кому верить – маститым борцам или сенсационным газетным разоблачителям? Вот как вышел из положения один из участников этой полемики – журнал «Спортивная жизнь». Не желая оказаться меж двух огней – публикой и атлетами, – он не стал вдаваться в рассуждения о том, прав или нет Брешко-Брешковский, но заметил: «надо сознаться, что как раз на этом поприще бывают очень странные случаи не только у нас в России, но и за границей».
Борцы-любовники, буржуа и скандалисты
Присмотревшись к своеобразной жизни борцов-атлетов, Брешко-Брешковский напечатал две повести из этого не тронутого тогда еще русской беллетристикой мира. Первая – «Гладиаторы наших дней» – публиковалась в «Биржевых ведомостях», вторая – «Чемпион мира» – в «Ниве». Затем обе повести вышли отдельным изданием под заголовком «В мире атлетов». Под вымышленными именами героев легко узнавались популярные тогда борцы: Лурих, Збышко, Поддубный, Мурзук, Аберг, Циклоп и др. «Портреты почти целиком списаны с натуры, что, однако, нисколько не мешает их художественной яркости», – писал один из спортивных обозревателей.
Брешко-Брешковский предпринял попытку проанализировать наиболее часто встречающиеся типы борцов, причем не только в России, но и за границей. Первому типу он дал название «борец-маньяк»: этот человек целиком поглощен тренировкой своих мускулов и больше ничем не интересуется.
Второй тип – «борец-любовник»: «красивый, изящный, ловкий. Женщины летят на него, как мотыльки. Если это иностранец, он держит при себе специального секретаря, что с утра до вечера переводит обширную любовную переписку». В качестве третьего типа Брешко-Брешковский выделил «борцов-альфонсов», цинично, не стесняясь, торгующих своей мускулатурой, своим телом греческого бога. «Борец культурный, умный, бывалый человек, начитанный, беседа с которым доставляет положительное удовольствие, – увы, тип не из частых», – замечал писатель.
Пятый тип – «борец-буржуа», для него борьба – кусок хлеба, «в частной жизни отличный семьянин, любящий отец, сын и муж. На сцене порой жестокий мучитель, вне подмостков – добродушный, мягкий, невозмутимый». И, наконец, последний тип – «борец-скандалист»: «При помощи ваты увеличивает себя в объеме, чтобы наводить ужас на окружающих, на прислугу ресторанов и отелей».
Нередко атлеты становились героями не только чемпионатов борьбы, но и уголовной хроники. Один из подобных случаев произошел в августе 1911 г. с африканским атлетом Жаном в одном из домов по Коломенской улице, принадлежавшем гласному Городской думы военному инженеру Н.И. Полешко.
Громадный доходный дом, где, помимо «спокойных жильцов», нашли себе приют хозяйки с «веселыми дамами», пользовался дурной славой. Здесь нередко случались ночные попойки со скандалами. Более того, местные дворники, которым надлежало следить за порядком и блюсти нравы жителей, были повязаны какой-то особой дружбой с жильцами веселых квартир и наводили страх на мирных обывателей.
Одной из «спокойных жилиц» злополучного дома была артистка увеселительного заведения. Визит к ней подруги-француженки Элеоноры Гамец со своим мужем Жаном окончился довольно неприятным конфузом. Жан отличался «колоссальным ростом» и атлетическим телосложением. Летом 1911 г. он подвизался участвовать в популярнейших чемпионатах борьбы в летнем театре «Фарс».
Супруги-французы засиделись в гостях до глубокой ночи. Затем атлет отправился нанимать извозчика, а его жена пошла следом. Неожиданно во дворе на нее набросились какие-то женщины. Француженка отчаянно закричала, призывая на помощь. Начался переполох. Из дворницкой выскочили два дворника, которые, вместо того чтобы помочь француженке, грубо схватили ее за руки и стали оскорблять. Прибежавший атлет, обладавший недюжинной силой, стал раскидывать дворников, но к ним на помощь подбежали еще трое коллег по профессии. Пятеро против одного – это уже не походило на борцовский поединок.
Борец Мурзук
В конце концов дворникам удалось справиться с французом. Супругу посадили в пролетку и увезли в полицейский участок. Как выяснилось, после нападения у француженки пропали бриллиантовые серьги – их попросту вырвали из ушей. Как раз в это время в участок пришла одна из свидетельниц потасовки во дворе и предъявила найденную ею на месте «битвы» серьгу с бриллиантом. Госпожа Гамец тотчас узнала свою драгоценность. Вторая же серьга пропала.
Пострадавший в драке борец обратился, кроме петербургской администрации, к французскому консулу, тот принял живое участие в расследовании всей этой истории. Ввиду исключительности события – «зверской расправы над двумя мирными обывателями, к тому же иностранными подданными» – полиция взяло дело под особый контроль. Участвовавших в потасовке дворников представили к увольнению, а дело о пропаже серьги передали в сыскное отделение.