К сожалению, тяга к светским развлечениям со временем стала пагубно отражаться на спортивном деле. В 1907 г. некоторые из руководителей клуба высказались за разрешение в зимний период азартных игр, но это предложение не было поддержано большинством, не пожелавшим превращения яхт-клуба в «игорный притон», которых в ту пору немало развелось в Петербурге. Тем не менее число членов яхт-клуба стало уменьшаться, а деятельность постепенно сворачиваться.
Печальным знаком упадка клуба стала трагедия, произошедшая в начале июля 1909 г. на Третьем озере, когда яхт-клуб праздновал свое двадцатилетие. Юбилейная программа включала парусные гонки, состязания в плавании, танцевальный вечер, розыгрыши призов и т. д. Кроме петербургских спортсменов на состязания прибыли спортсмены из Гельсингфорса, Котки, Риги и Таммерфорса, так что праздник носил международный характер.
С утра над озером дул сильный ветер, к полудню перешедший в порывистый шквал. В такую погоду особенно трудно управлять парусом. Несмотря на это, гоночная комиссия яхт-клуба решила начать гонку. Владельцы яхт не протестовали. Одной из них была яхта «Суздалец».
Пассажиры ее находились в бодром настроении духа, а рулевой, 25-летний член Шуваловского яхт-клуба Шарохин, как будто бы даже был навеселе. Не успела яхта отойти ста саженей от берега, как подул шквалистый ветер. «Суздалец» зачерпнул бортом воды и сразу же перевернулся. Шарохин бросился в воду, пытаясь, очевидно, вплавь добраться до берега, а три его товарища ухватились за мачту.
Вскоре над озером раздались истошные вопли Шарохина: «Спасайте! Тону! Больше не могу!» Плавал он плохо, а держаться на воде ему было не за что. Ужас обуял дачников, стоявших на берегу и наблюдавших за трагедией. К тому времени, когда на помощь подошла яхта «Ласточка», а потом и спасательная лодка, Шарохин уже пошел ко дну. Только через полчаса при помощи «кошек» его вытащили из воды. Но напрасно его пытались откачивать: Шарохин был уже мертв.
Картина праздника оказалась безнадежно испорченной. Гонки немедленно отменили, на клубе приспустили флаг. В Шувалово весь день только и говорили о случившейся беде. Озеро опустело: ни одна яхта не рискнула после этого выйти в плавание.
Впрочем, в тот день в Петербурге и окрестностях повсеместно наблюдались шквал на море и сильный ветер. Тем не менее буйство Нептуна вовсе не служило оправданием трагедии. Очевидцы утверждали, что Шарохина можно было спасти, если бы помощь подошла вовремя. И хотя Шуваловский яхт-клуб имел спасательную станцию, первой подошла частная яхта «Ласточка», а на самой спасательной станции, куда привезли утопленника, не оказалось доктора, и пришлось посылать гонцов за ближайшими врачами.
«Характерно, что трагический случай с Шарохиным произошел в тот день, когда в программу юбилейных гонок от яхт-клуба был включен номер „пример спасания погибавших”, – с горькой иронией замечал репортер «Петербургского листка». – Вот так пример! Доказательство получилось, что называется, от противного».
Трагедии на взморье
Страсть многих петербуржцев к парусному спорту нередко оборачивалась трагедиями. В конце августа 1911 г. печальная история случилась на излюбленном петербургскими яхтсменами Финском заливе. В трех верстах от Кронштадта во время свирепствовавшей бури потерпела крушение знаменитая в спортивном мире столицы призовая яхта «Буревестник».
Яхта принадлежала члену Гаванского парусного общества и Невского яхт-клуба Николаю Николаевичу Людевигу, тот был хорошо известен в спортивных кругах и считался опытнейшим яхтсменом. Сама же яхта являлась одним из лучших парусных судов в Петербурге. Людевиг ходил на ней в течение восьми лет и взял много призов, совершал дальние переходы в Або (ныне – Турку), Ганге и на Аландские острова. Летом 1911 г. Людевиг предпринял на «Буревестнике» поход в Финляндию и прошел весь намеченный путь, несмотря на сильный шторм. По словам яхтсмена, к моменту выхода в свой роковой поход яхта находилась в полной исправности.
Что же произошло на заливе? Как рассказывал потом Людевиг, которому удалось уцелеть во время крушения, в течение всего лета он собирался приехать в Кронштадт к брату, корабельному инженеру Юрию Юльевичу, заведовавшему такелажной мастерской в кронштадтском порту. Наконец, 28 августа 1911 г. Людевиг исполнил свое желание и прибыл на «Буревестнике» в Кронштадт.
Погода стояла замечательная, как никогда располагавшая к морским прогулкам, и в обратный путь к Людевигу попросились брат с женой Лидией и другие родственники. Всего на борту яхты оказалось восемь человек. В три часа дня «Буревестник» отчалил от кронштадтской пристани и взял курс на Петербург.
«После двух верст пути задул сильный порывистый ветер, и мы решили повернуть яхту обратно, – вспоминал Николай Людевиг. – Однако поворот не удался, и судно потеряло ход. Стальные винты, державшие мачту, лопнули, мачта выскочила из гнезда и, свалившись, проломила борт подводной части яхты. В образовавшуюся дыру со страшной силой хлынула вода. Не прошло и полминуты, как яхта пошла ко дну».
Оказавшись в воде, люди держались за обломки яхты и отчаянно звали на помощь. В это время показался дым от идущего парохода. У потерпевших кораблекрушение появилась надежда на спасение, но пароход прошел мимо. Потом показался другой пароход, шедший из Ораниенбаума в Кронштадт, но и он, не заметив попавших в беду людей, прошел на расстоянии версты.
Наконец с пристани Кронштадта заметили бедствие «Буревестника», и к месту трагедии отправился пароход «Луч». Однако спасти ему удалось только половину из восьми участников поездки на «Буревестнике» – остальные не смогли дождаться помощи и ушли на морское дно.
Жертвами трагедии стали брат яхтсмена Юрий Юльевич, его жена Лидия – дочь доктора Погодицкого, служившего ординатором Николаевского морского госпиталя в Кронштадте, а также сестра Лидии Погодицкой курсистка Мария и ее брат Сергей, воспитанник кронштадтской гимназии. Спастись удалось только четвертым – самому владельцу яхты Николаю Людевигу, его приятелю конторщику Августу Боллоду, матросу яхты Феофану и племяннику доктора Погодицкого Константину.
Как оказалось потом, в результате разыгравшейся на Финском заливе в конце августа 1911 г. бури пострадало еще несколько шхун. Но, к счастью, эти случаи не сопровождались трагическим исходом.
Из шведских странствий возвратясь…
«Один известный доктор-окулист отправился вчера на яхт-клубской яхте „Сирена” в финляндские шхеры, – не без иронии сообщалось в середине июля 1892 г. в «Петербургской газете». – Немногие из спортсменов яхт-клуба решаются предпринимать такое далекое путешествие на парусной яхте. Ветры на Балтийском море отличаются непостоянством, так что отважным спортсменам приходится иногда по неделе сидеть на якоре, среди открытого моря, ожидая попутного течения. Профессор, в случае благоприятной погоды, предполагает посетить Стокгольм».
Впрочем, уже через месяц ироничный тон современников сменился нескрываемым уважением: яхта «Сирена» благополучно возвратилась из своего дальнего плавания. Это стало знаменательным событием в спортивном мире Петербурга. «Наши яхт-клубисты редко когда выходят дальше пределов „Маркизовой лужи”, – признавал обозреватель «Петербургского листка», – но теперь они с понятной гордостью могут указать на „Сирену”, ходившую в Стокгольм под командой г-на Гамбургера. „Сиреной” они могут гордиться, и потому торжество вполне понятно».
Напомним, «Маркизовой лужей» в те времена с иронией называли восточную часть Финского залива между устьем реки Невы и островом Котлин. Название это возникло еще в начале XIX в. в среде офицеров Балтийского флота и происходило от титула морского министра маркиза Ивана Ивановича (Жана Батиста) Траверсе, при котором почти прекратились дальние морские походы, а плавания осуществлялись лишь в районе острова Котлин.
Петербургский яхт-клуб устроил мореходам торжественную встречу. В тот день, 10 августа 1892 г., при входе на клубский рейд были устроены триумфальные ворота, а вся акватория залива пестрела парусами: Невскую губу заполнила целая флотилия судов, прибывших для встречи «Сирены» – всевозможные яхты, байдарки, прогулочные шлюпки, гички, ботики.
К трем часам дня в здание яхт-клуба начали съезжаться приглашенные на торжество гости. Здесь можно было увидеть, как отмечал репортер, «дам в изящных туалетах, офицеров всех форм и родов оружия, яхт-клубистов в их своеобразных костюмах». Все они погрузились на пароход «Первенец» и отправились навстречу «Сирене».
Встреча была очень радушной. Гребные суда окружили «Сирену», гребцы на них в знак приветствия подняли весла. Раздалось дружное, долго несмолкавшее «гип-гип-ура!». Экипаж «Сирены» отвечал приветствиями на приветствия. С «Первенца» раздавался гром рукоплесканий.
На рейде яхт-клуба мореходов ожидала новая овация. Там по заранее расписанной диспозиции выстроились все суда яхт-клубской флотилии. Когда «Сирена» вошла на рейд, раздался салют из пушек и отовсюду снова неслось «гип-гип-ура!».
Впрочем, «Сирену» встречали не только спортсмены, но и высокие государственные лица: с пристани на борт «Сирены», вместе с начальниками яхт-клуба, ступил петербургский градоначальник генерал фон Валь. Капитану «Сирены» господину Гамбургеру в память совершенного путешествия преподнесли носовой и кормовой шелковые флаги. Подали шампанское, зазвучали тосты за отважных мореходов и за успехи русского парусного спорта.
«„Сирена” построена в прошлом году, – отмечалось в «Петербургском листке». – Трехнедельное путешествие не повлияло на нее нисколько. Судно выглядело таким, как будто оно и не выходило из яхт-клубской гавани».
Вечером того же дня в яхт-клубе состоялся праздничный банкет. Тосты сменялись тостами, бокалы поднимались один за другим, вино и шампанское текли рекой. Гремела музыка и не смолкало дружное «гип-гип-ура!» в честь участников похода на «Сирене». Героем дня, естественно, был капитан яхты господин Гамбургер, подробно рассказывавший все перипетии трехнедельного морского путешествия. А после банкета торжества в честь «беспримерного» похода «Сирены» завершились грандиозным фейерверком.