Но воздух Балтики не позволил ей долго получать пенсию, праведно ли, неправедно ли заработанную под жарким астраханским солнцем.
Вскоре зеленая санитарка, горящая в печурке дирижерская палочка, теткин ремень, огородная лопата - все это отошло для Нины в иную, уже прожитую жиЗНЬ.
В новой были: университет, "мадам Нинель" - дочь известного музыканта, сталинская стипендия и... директор школы.
Сперва она, как и другие практикантки, по-студенчески боготворила, не по летам серьезного Игоря Вениаминовича.
Потом, когда ремень, потверже теткиного, захлестнул стальной петлей его отца, и многие начинали спешить, едва директор входил в учительскую, он стал для нее просто Игорем.
...И он плакал, рассказывая ей правду об отце. Пожелай он того, она не побоялась бы кричать на всю школу, на весь Ленинград, на всю страну об этой правде...
...И было собрание. Июрь Вениаминович назвал своего отца подонком, и в его глазах дрожали слезы святой ненависти.
А у Нины к горлу подкатила тошнота, и для Игоря остановились часы.
Теперь они остановились уже для нее. Она ненавидела их, словно они были живым существом. И сейчас, в день своего рождения, ей начинает казаться, что вся жизнь прошла в борьбе с ними. И они победили, большие старинные часы, которые надо заводить раз в трое суток плоским ИЗЯЩНЫм ключом.
Телефонный звонок: Дима Маленький сообщал, что в стационаре института освободилось место и Бог оказал прoтекцию.
Ну что ж, пусть больница. Там хоть она будет, как все...
- Салют наций! - заорал Дима, врываясь в лабораторию.
Креймер привык к выходкам своего коллеги и терпеливо ждал продолжения.
- У нашей Джеммы обнаружен фактор "X"! Ребята из электронной целуются!
Бог с эмоциями не спешил. Разочаровываться всегда гораздо труднее. Кроме того, ребята из электронной не упускали повода для поцелуев, - там работали две смазливые девушки.
- И вы молчите?! - взвыл Маленький, - главное в первоначальных раковых клетках. Опухоль еще отсутствует.
Креймер закурил, забыв продезинфицировать мундштук В лаборатории электронной микроскопии столпотворение.
Каким-то чудом сюда вместился весь огромный отдел этиологии и патогенеза. В центре внимания серия микроснимков.
Впечатлениями делились, кажется, все присутствующие. А огромный электронный микроскоп, одно из чудес двадцатого века, застыл над ними, как вставший на дыбы ящер доисторических времен.
На оперативном совещании с участием смежных групп обнаруженному антигену было присвоено условное наименование "Активатор Канцера" и намечен план дальнейших экспериментов.
- Да, бедным обезьянам не поздоровится, - пошутил КТО-ТО.
- Еще бы... - хмыкнул Дима. - Недаром приятельюрист как-то сказал мне: "Гораздо легче поймать преступника, чем потом доказать, что он - это он".
Когда все разошлись, Маленького так и подмывало поделиться с шефом. Однако он начинал слишком издалека, а Бог был занят собственными мыслями. Только на одно из таких далеких начал он среагировал. Дима заявил, что этим летом не возьмет отпуска.
- А чем вы все-таки занимались шестьдесят дней подряд в прошлом году? - подтрунил Креймер.
- Семьей и печенью, - сердито ответил Дима.
Для холостяцкого воображения Ильи Борисовича эти понятия звучали примерно одинаково. Тем не менее, он любил услышать в застенчиво приоткрытую дверь лаборатории требовательный возглас: "Па-имаЬ". Илья Борисович замечал, что с приходом сына у Димы даже пальцы становились мягкими и безвольными. Что касается печени, то Креймер не придавал этому серьезного значения. В димином возрасте можно еще позволять себе роскошь вскользь пожаловаться на печень.
Весть об открытии облетела институт. Даже в небольшом стационарном корпусе персоналу никак не удавалось навести порядок. Обычно флегматичные, больные сгрудились вокруг молодого онколога Белинского и выматывали из него душу.
- Нет, рассасывать опухоли профессор еще не может,тоскливо оглядываясь, ответил Белинский мужчине с шишкой под ухом.
По дорожке шла молодая женщина в светлом полупальто, с саквояжем и сумочкой в руках. Она тоже оглядывалась, видимо, не зная, куда идти дальше.
Обрадовавшись возможности избежать дальнейших расспросов, Белинский направился к ней.
Маленький обещал встретить и не пришел. Оказывается, здесь целый городок. Корпуса свежевыбелены, подстриженные газончики. Как на сцене, среди бутафории. Навстречу идет добрый дядя доктор... Какая это все-таки комедия - лечить рак... - улыбаясь думала Нина.
- Вам куда? - спросил Белинский. После людей, только что окружавших его, она, казалось, олицетворяла жизнь.
- Вам куда? - с удовольствием повторил Белинский.
Щелкнула модная сумочка.
Прочитав направление, Белинский снял очки, словно зловещее сразу подорвало его доверие к ним, взглянул на женщину. У нее на лице уже было хорошо знакомое ему выражение флегматичной обреченности.
Потом ее взвешивали, записывали, снаряжали. В палату она пришла своей. Поправила халатик с веселыми разводами, взглянула со стороны на такие же и почувствовала, что у нее хорошее настроение.
За день она полностью акклиматизировалась и вечером даже вышла прогуляться. Усыпанная гравием дорожка приятно похрустывала. Ели, высаженные по сторонам, жадно вбирали в себя остатки солнца. Редкими вышками торчали кипарисы.
"Хорошо, что изредка",-подумала Нина. - "В кипарисах есть что-то подчеркнуто декоративное". Еще ока подумала, что напрасно не сделала перед больницей маникюр. Об этой мысли на душе сделалось совсем легко.
В центральной аллее она увидела "Бога". Нина еще замедляла шаги, и улыбка еще не сползла с губ, когда он прошел мимо, даже не моргнув.
Его догнала няня: -Вас спрашивают...
Дима покосился на хмурое Нинино лицо и, вместо обычных расспросов, принялся читать ей лекцию.
- Следы саркомы находили на костях в египетских пирамидах....
"Удивительная толстокожесть", - подумала Нина.
- А рак желудка - у Наполеона. Правда, крупнейший патолог наших дней в сохраненных тканях Бонапарта ничего злокачественного не обнаружил.
- Это окрыляет, - усмехнулась она.
- В Скандинавии новые случаи рака заносятся в специальные регистрационные книги.
Диму несло. Когда он сообщил, что по данным международного онкологического центра от рака ежегодно умирает два миллиона, она не выдержала: - Может быть, ты все-таки перестанешь резвиться?
- Обязательно. Видишь ли, я давно замечал, что диагноз Сч превращает человека в живого мертвеца. Первый симптом-траурное выражение и зависть к больным туберкулезом. Потом отрешенность от окружающего, потом ежеминутное самооплакивание. И, наконец, царь природы превращается в жалкое существо с атрофированным от страха мыслительным аппаратом. Для того чтобы помочь человеку сохранить свое "я", существуют два метода: внушать, что рак "бяка", одновременно проявляя крокодилью жалость, или встряхнуть статистикой. Сразу делается ясным, что это трагедия многих, а не твоя персональная, что из-за этого не стоит надуваться на жизнь и возмущаться, что именно тебе, а не соседям, она подложила такую свинью.
Нина невольно улыбнулась.
- А главное, за миллионы жизней, в числе которых и твоя, в институтах, лабораториях, клиниках, на всем нашем родном "шарике" борется масса симпатичных людей, и поэтому ты просто не имеешь морального права считать себя приговоренной. Вон шагает один из этих симпатяг, сейчас он перейдет на галоп.
Действительно, заметив Диму, Белинский подбежал к ним.
- Что нашли вы с Богом?! Друг называется...
- Белинский, я шел к тебе. Универсальный фактор, провоцирующий рост опухолей. Если это подтвердится экспериментально, то...
Маленький поднялся и застыл памятником.
- Еще при жизни, - выдержав паузу, пояснил он.
- И все-таки у обезьяны... - полувопросительно сказал Белинский.
- И все-таки между обезьяной и тобой нет кошки, которая ест мышей, обиженно ответил Дима.
Старуха решила, что сейчас самое подходящее время поговорить с сыном.
Илья Борисович просматривал газеты и не сразу понял, чего от него хотят Да, он помнит их: такой шумный толстяк- надевал дамскую шляпку и смешно носился по комнате с литровой банкой, изображая, как жена поит дочку соком.
- Они нам родственники. Через дядю твоего отца,пряча глаза, уточняет старуха.
Вот уж этого Илья Борисович никогда не подозревал.
Он еле сдерживает улыбку при виде героических усилий матери выглядеть правдивой.
- У нет обнаружили опухоль, здесь... - старуха тычет себе пальцем куда-то ниже ребер, - я хотела тебя просить...
- Ты знаешь, я больше не произвожу операций. Даже в виде исключения. Он уходит в кабинет.
Но как раз тишина мешала ему. Просящее лицо матери, веселый толстяк в шляпке - никак не хотели исчезать.
Илья Борисович выдвигает ящик письменного стола, достает обернутый в целофан предмет, словно взвешивая, держит на ладони.
Кипящим маслом, раскаленным железом древние египтяне и греки разрушали опухоль. Теперь разрушают из кобальтовых пушек. За тысячи лет изменился способ. Сущность осталась: разрушение. Как из потревоженного муравейника разбегаются раковые клетки, чтобы вновь начать свой необратимый рост.
Необратимый, значит смертельный.
Но ведь опухоль - конечный результат многолетнего процесса заболевания, всего лишь последний акт в многоактовой драме рака. Возрастная, наследственная, химическая, вирусная, десятки теорий пытаются объяснить начало этой драмы. В операционной Креймер считал, что созданию единой теории мешает недостаток фактических и экспериментальных данных. Оказалось наоборот, обилие и разнообразие их приводило к существованию многочисленных теорий, каждая из которых неминуемо вступала в противоречие с полным объемом накопленных сведений.
Креймер не создал сто первой. Освоение микромира еще только начато, окончательное решение... Креймер вдруг улыбнулся. Он вспомнил слышанный в трамвае разговор. Усталая женщина с переполненной сеткой на коленях возмущалась врачами, которые не знают даже, отчего получается рак. Девушка-кондуктор важно поддакивала: "Скоро на Марс полетим, а какую-то болезнь вылечить не могут...". Да поймите, что узнать все про рак - значит научиться создавать жизнь! - хотелось крикнуть Илье Борисовичу. Потом он заметил, что из переполненной сетки выглядывает угол белого халата.