Открывшая дверь Изабель Дункан выглядела так, будто не спала несколько дней. Если не недель. На вид ей можно было дать пятьдесят с чем-то, свисавшие до бедер волосы были сплошь белыми. Круги под глазами казались почти черными на бледном одутловатом лице.
В ее доме стоял крепкий запах от трех крупных престарелых собак, которые крутились у меня вокруг ног, слабо помахивая хвостами.
– У вас усталый вид, – сказал я.
– У вас тоже.
– А-а. Да-а. Так оно, наверное, и должно быть. Дорога долгая.
– Входите, – заторопила она. – Входите.
Шагать пришлось медленно и осторожно, чтоб не наступить на собак, которые, похоже, сильно увлеклись распознаванием запахов на моих брюках.
– Вы откуда приехали? – спросила Изабель, указывая на видавший виды диван.
Я сел, и она села вплотную ко мне, покусившись на то, что мне хотелось бы считать моим личным пространством. То самое, которое я так тщательно оберегал в последнее время. Я был у нее в долгу признательности, а потому словно и внимания не обратил. Но был взвинчен до предела.
– Из района Залива, – ответил я. – Из Калифорнии, – добавил. Поскольку заливы есть и в Орегоне.
Слова о том, что я проехал на машине от Залива, очень слабо походили на правду. Я произнес их потому, что Сан-Хосе находился еще дальше, а мне хотелось представить поездку менее безумной.
– Вы не в Портленде живете?
– Нет.
Одна из собак тяжело, глухо ворча, улеглась на ковер.
– Как же вы прочли ту статью?
– Здесь живет моя теща. Она мне и рассказала о ней, а потом я ее в интернете прочитал.
Изабель прищелкнула языком.
– Слово и впрямь путешествует, – заметила она, ясно давая понять, что будь ее воля, то такое путешествие было бы намного короче. – Вы не могли бы доехать только за сегодня.
– Верно. Я выехал вчера поздно вечером, после того как получил ваше последнее сообщение. Дорога занимает больше десяти часов. – На пару часов больше на самом деле.
– Должно быть, для вас это важно. Где вы спали?
– В машине. С видом на очаровательный пейзаж. На озеро Шаста. Уверен, если б кто-нибудь заметил, не миновать бы мне штрафа. Но никто не увидел.
– Это объясняет, почему у вас вид усталый. – Свою собственную изнеможденность она не объясняла, а расспрашивать я счел не своим делом. – Что ж. Не хочу казаться грубой, но давайте приступим. Ко мне одна пара придет в два часа. Пропавший ребенок. Да, знаю. Нарушила собственное правило. Не следовало бы за это браться, и я знаю, что пожалею об этом. Уже жалею. Но я пообещала, и теперь от этого не отделаться. Что вы привезли?
Я мягко положил ей в руку утешительный камень.
Она не закрывала глаз, не изображала, будто входит в транс. Ничего стереотипного. Просто разглядывала камень. Пытливо. Как будто он ей рассказывал что-то, а она слушала с каким-то отстраненным интересом.
– Это принадлежит многим людям, – сказала Изабель. – По меньшей мере трем.
– Это камень Виды. На самом деле.
– Но в нем три четкие силы. Одна – ваша.
– Да.
– Так, вашу я пока уберу в сторонку. Вы сказали, ей двадцать лет?
– Верно.
– Хорошо. Значит, она не та, кто умерла.
– Умерла? Кто-то умер?
– Та, кто первой приложила свою силу к этому камню, мертва. Да.
– Не думаю, что Эстер умерла, – сказал я. – Она старая…
– Она умерла.
– В самом деле? Давно?
– Это не того рода события, о каких я и впрямь могла бы сказать с уверенностью. Впрочем, древней история не ощущается. Я бы сказала, она недавняя.
– Ужас какой. В курсе ли Вида, хотел бы я знать.
– Она знает. Она от этого каждый день плачет.
– А-а. Вот те на. Понятия не имел. Какое, должно быть, горе для Виды. Она была близка с Эстер, по-моему.
– Да. Близка. Очень близка. Но с ней все в порядке. Она сильная, эта Вида. Сильнее, чем кажется. Сильнее, чем кто-либо ожидает от нее. Но это очень больно ударило по ней. Не совсем уверена, но воспринимается, как будто это ее первая глубокая утрата. Так что она очень сильно из-за нее переживает. Но с ней все в порядке.
– Так… вы знаете, где она?
– Всякие «где?» тоже очень трудны. Я точно получаю сигнал, что она передвигается. Путешествует. И есть ощущение, что с ней еще кто-то. Молодой человек, такое ощущение.
Я слова не мог сказать. Даже не представлял, как выразить, насколько я потрясен. С трудом выдавил из себя первые несколько слов, а Изабель терпеливо ждала. Изнеможденно.
– Она с парнем?
– Точно сказать не могу, но ощущение такое.
– Да откуда бы у нее дружку взяться? Это бессмыслица. – Она в самом деле одолела любовь ко мне так просто, разом? Была ли права Конни, говоря о первых нескольких месяцах? – Она была так чиста, так непосредственна, что… что думала, что любит меня.
– Я не сказала, что он – ее мил-дружок. У меня ощущение, что он хочет стать ее милым. Но ощущения, что он им стал, нет. И она действительно думает, что любит вас. Она любит вас. Всем своим сердцем. Это одно, что могу сказать вам с полной уверенностью. Это доносится четко и ясно.
Долгое время я сидел недвижимо, когда уже ничего не добавлялось к сказанному. Если я думал о чем-то или что-то чувствовал, то не скажу ни о чем, ни что. Может быть, эмоций было так много одновременно, что ни одна из них не пробилась до узнавания.
Одна из древних собак (похожая на мастифа) ткнулась головой мне в колени, и я рассеянно почесывал ей за ушами.
– Очень путано, – сказала Изабель. – Так путано у меня еще никогда не получалось. Даже если оставить в стороне вас и умершую женщину, тут две совершенно разные силы, но, по-моему, это не два разных человека. Я этого совсем не понимаю.
– Может быть, утешительный камень побывал в слишком многих руках. Вот. Попробуйте это.
Я вытащил из кармана открытку и вручил ее Изабель. Ждал, пока она общалась с ней на свой лад.
– Все равно две отчетливо разные истории. Вроде того, к примеру, что я узнаю, что она встретилась с вами девять лет назад. И это означает, что у вас были с ней любовные и половые отношения, когда ей было одиннадцать лет.
– Да нет же, само собой, ничего подобного.
– Хорошо, если ничего подобного, не то вам придется уносить свою задницу отсюда. А потом я еще узнаю, что она знакома с вами всего несколько месяцев. Очень странно. И определенно у нее есть что-то, принадлежащее вам. Нет. Не вам. Это принадлежит вашей жене. Погодите. Я-то думала, она и есть ваша жена. Да нет, она не могла бы. Ваша жена скончалась, верно? Но у этой Виды есть что-то, что когда-то принадлежало вашей жене. По вашим же ощущениям, это по-прежнему словно бы принадлежит вам. Только это не так. Теперь это – Виды. И вам нужно это отпустить.
Изабель посмотрела мне прямо в глаза. Я обмер.
– Тут что-то очень личное, – сказала она. – И я понимаю: это тяжело. Но вы должны. Теперь это принадлежит Виде. Вы должны отпустить.
Почувствовал, как застонало мое собственное сердце от реальной физической боли в груди. Словно бы кто-то проткнул ее каким-то оружием. Значит, подумалось, Конни была права по крайней мере в одном. Мы не всю информацию получаем через мозг.
– Что у нее от вашей покойной жены? – спросила Изабель. – Может, это поможет мне отыскать смысл во всей этой путанице.
– Ее сердце.
Мои слова она восприняла более бесстрастно, нежели я ожидал. Когда я произносил их, они казались мне такими потрясающими.
– Буквально? Получила его как трансплантат? Что ж, это многое объясняет. Объясняет, почему она знает вас девять лет, а также всего несколько месяцев. А еще это объясняет, почему вам так тяжко отпустить его.
А я думал (самонадеянно, если честно), что этот сеанс будет целиком посвящен Виде и ее местонахождению и никак не затронет меня и моих собственных недостатков. Но об этом я не сказал.
– Значит… она в машине, – сказал я вместо этого. – Вы знаете, куда она направляется?
– Нет.
– Ох. Совсем погано.
– Она не знает. Если она решила, тогда я могу узнать, могу и нет. Трудно сказать. Легче с тем, что она чувствует, чем с тем, где она находится и куда направляется. Так что я не в силах рассказать вам о том, чего она не знает.
– Вы хоть что-то ощущаете, что могло бы мне помочь узнать, где она сейчас?
Изабель долго глубоко дышала. Я смотрел на нее и думал, какую же даль я отмахал, чтобы попасть сюда. Впрочем, ничьей вины в том нет, кроме моей собственной.
– Там жарко. Я определенно чувствую жару. Пустыня, должно быть. Она ищет вас, – сказала Изабель. Вдруг. Уверенно. Словно это и был тот твердый ответ, за которым я сюда и приехал.
– С чего бы это ей? Она знает, где я.
– Да. Она знает, где вы. Только она чувствует, что есть какое-то другое место, где искать вас. И, может быть, в то же время и часть самой себя. Жаль, не могу выразиться понятнее, но, как и говорю, я могу изъясняться настолько же ясно, насколько ясно ей. А многое из этого ей все еще не открылось. Но одно могу сказать наверняка: то, что Вида ищет, крепко связано с вами.
И, одолевая эмоциональное недовольство этими довольно общими сведениями, я должен был еще раз взять себя в руки и дознаться до чего-то определенного. Того, что на самом деле помогло бы.
– Можете сказать хоть что-то о том, куда она направляется? Вот вы сказали, трудно определить точно, где она. А потом говорите, что там жарко, как в пустыне. Вы можете сообщить мне хоть какую-то мелочь о том месте, какое она пытается отыскать?
Она закрыла глаза и вздохнула. И произнесла:
– Простор.
– Простор?
– Точно. Что-то громадное и прекрасное.
– Значит, какое-то место по-настоящему большое.
– Воспринимается слово простор. Просторно и прекрасно.
Я сглотнул несколько раз, гадая, закончен ли сеанс.
– Оставьте мне номер своего телефона, – попросила Изабель. – Если узнаю больше, я вам позвоню.
– Благодарю. У вас ручка есть?