Я вытащил бумажник из заднего кармана брюк и достал из него свою одну оставшуюся визитку. На ней был напечатан только номер моего домашнего телефона, я же хотел записать на обороте еще и номер мобильника. Дорога домой предстояла долгая, а еще и с Майрой подумывал повидаться перед отъездом, так что я хотел услышать новости как можно скорее. На тот случай, я хочу сказать, если бы новости появились.
Изабель тяжело поднялась на ноги, и сопроводить ее на кухню разом поднялись все три собаки. Вернулась она, протягивая карандаш с ярким лиловым ластиком, приклеенным к верхнему его концу.
– Спасибо, – сказал я и написал на обороте визитки номер мобильного телефона. – Я действительно признателен вам за время, которые вы потратите на это. У меня такое чувство, что это не пройдет для вас бесследно.
Она вновь опустилась на диван.
– Вам не понять, – вздохнула Изабель. – Только это было легко. Не то что следующий сеанс. Следующий будет адом. Я уже знаю, что их ребенок умер. Жаль, что нет никакого выхода из этой следующей встречи. Но я дала обещание, и теперь возврата нет.
– Сочувствую.
– Сама себе сочувствую. Да и им сочувствие понадобится.
Я не знал, что сказать, и понял, что очень хочу уйти.
– Видимо, мне следовало бы заранее спросить об этом… – я примолк, надеясь, что она закончит фразу за меня. Избавит меня от необходимости спрашивать. Но по ней совсем нельзя было сказать, что она понимает, к чему я клоню. – Сколько вы берете за это?
Похоже, она искренне опешила:
– Беру?
– Вы же не…
– Я не делаю этого за деньги.
– А-а. Прошу прощения. Я просто полагал…
– Я делаю это, потому что в этом есть нужда, а не многие способны на такое.
– Прошу прощения. Просто я… на что же вы тогда живете? Хотя это совсем не мое дело.
– Я работаю в телефонной компании. Сегодня у меня выходной.
Я потерял дар речи. И сильно изнемог от своих бесконечных вылазок в бессловесность, территорию, мне доселе неведомую. Когда-то слова были моей сильной стороной. Отличительной чертой.
– Я вижу большой градусник, – сказала Изабель. – Только не думаю, что вам это очень поможет.
Я невидяще уставился на нее. Подумал, что она хотела сказать, что намеревалась приобрести большой градусник. Если я был прав, то это могло бы претендовать на титул самого нелогичного заключения столетия.
– Прошу прощения?
– Там, где она. Там, похоже, есть большой термометр. Только, по правде говоря, никак не пойму, что в нем такого или как это приблизит вас к тому, что вам нужно.
– А-а. Спасибо и на том. Я действительно у вас в неоплатном долгу, – сказал я безо всякой уверенности, целиком это правдиво или нет. Вся эта катавасия ничуть не приблизила меня к тому, куда я так рвался отправиться.
– Рада помочь. Самое лучшее, что вы можете сделать, это поблагодарить меня, не хочу казаться грубой, но мне нужен хороший отдых до того, как появится следующая пара.
– Разумеется, – сказал я. – Еще раз большое спасибо.
– Я позвоню, если будут новые сведения.
– Благодарю вас.
Изабель и ее древние собаки проводили меня до двери.
Опять пошел дождь. Довольно сильный на этот раз.
Только я пустился было бегом под проливным дождем по дорожке, как услышал, что Изабель окликнула меня по имени:
– Мистер Бейли.
Я остановился и обернулся. Проклиная себя за глупость, так и встал, без шляпы или пальто, промокая насквозь. Она стояла в открытом дверном проеме, одной рукой придерживая дверь. Собаки держались рядом, разглядывая меня с умеренным воодушевлением. По-прежнему дружески виляя хвостами.
– Да? – бросил я, надеясь отделаться поскорее.
– Не хочу лезть в душу, но что за связь с той другой женщиной? Не той, о какой мы толковали. Какой-то другой. Недавней. Что это?
Я, застыв, смотрел на нее, давно уже потеряв надежду остаться сухим.
– Я не знаю, что это, – выговорил я наконец.
– Интересно.
– Я не понимаю даже того, интересно ли это.
– Говоря по правде, мы никогда не понимаем, что интересно, разве не так? Похоже, это часть человеческой патологии, до чего мы всегда ошибаемся в этом. Даже я иногда.
– В самом деле? Даже вы? Это, знаете, поразительно.
– Да, согласна, со стороны это должно казаться поразительным. Легче понять для кого-то еще, чем понять для себя самой. Лучше объяснить я не в силах.
Я постоял, промокая насквозь, еще недолго. Гадая, закончили ли мы. Спрашивая себя, не слишком ли я вежлив в ущерб себе.
– Хорошо, – сказал я. – Спасибо.
Потом рысью рванул к машине и запрыгнул в нее.
Сидел в ней, промокший до костей, слегка дрожа и на сто процентов не уверенный, что стану делать дальше.
Самый высокий термометр в мире
– Боже ты мой! – воскликнула Майра. – Ты ж весь промок. Входи, Ричард. Заходи и обсохни.
Оставив меня ненадолго в прихожей, где с меня на коврик стекала вода, она скрылась в хозяйской спальне и вышла оттуда с огромным махровым полотенцем и синим мужским халатом, принадлежавшим, как я мог догадываться, ее покойному мужу. Если только Майра не встречалась с кем-то в последнее время.
В любом случае халат брать мне было неудобно. Но я взял.
Закрылся в ванной, куда прошел по коридору, стащил с себя мокрую одежду, вытерся полотенцем и надел халат, заботливо переложив ключи от машины, бумажник и утешительный камень Виды в его просторные махровые карманы.
Меж тем Майра включила кофейник, а когда я вышел из ванной, забрала у меня мокрую одежду и бросила ее в сушку.
Все это время она ни о чем не спрашивала.
Но, когда мы сели рядышком на диван, глядя на оловянный кофейник, чашки, молочник со сливками и сахарницу, стоявшие на оловянном подносе, она заговорила.
– Настанет время, – произнесла она, – и, надеюсь, ты мне расскажешь.
Уверен, это можно расценить как вопрос.
Когда я звонил, интересуясь, можно ли будет, если я проездом окажусь в Портленде, заглянуть к ней повидаться, то намеренно избегал ответа на очевидный вопрос, зачем мне в Портленд, если ни о чем таком я заранее не заговаривал.
– Очень неожиданная поездка, – сказал я.
Она налила кофе в две чашки, поскольку я только и делал, что не сводил с кофейника глаз.
– У тебя была долгая-долгая дорога и мобильный телефон под рукой.
– Да. Так. Послушайте, Майра. Это как раз напоминает мне о том, что я хочу рассказать. То есть, полагаю, главным образом я заехал потому, что не могу себе представить, как это не заехать повидаться с вами, оказавшись в этом городе. Однако у меня и вправду было еще кое-что на уме. И вот что. Теперь уже вполне очевидно, что причина, по которой я не говорил вам, зачем собрался сюда, в том, что она как раз из того, что вы бы не одобрили. Я как рассуждал… наверное, просить о таком и чересчур… но я рассуждал так: может быть, вам нужно просто взять и пустить меня на волю в том, что вам представляется необдуманным. Даже если это ошибка. Даже если вы и правы в этом. Но, может быть, вы бы просто могли… – у меня не было уверенности, стоило ли говорить дальше. Но я почувствовал: нужно попытаться, – …все же любить меня.
К моему удивлению, она поставила на стол чашку с кофе и обняла меня.
Не помню, чтоб мы когда-нибудь прежде обнимались. Майра была не из тех, кому нравились объятия, да и я никогда не лез с ними.
– Ох, Ричард, – вздохнула она. – Я тебя всегда люблю. Что бы ни было. И всегда буду любить.
– Всегда? – Мне самому казалось, что во мне говорит пятилетний мальчик. От силы семилетний.
– Разумеется, всегда. Мне в голову никогда не приходило, что ты можешь думать иначе. – Голос ее звучал до странности близко от моего уха. Я даже чувствовал на себе дыхание ее слов, когда она выговаривала их. От этого меня охватило ощущение, будто я беззащитный и маленький. – О, Ричард. Ты столько значишь для меня. Ты единственный в мире, кто любил мою дочь так же сильно, как и я. Это считая и ее родного отца, и двух ее сестер. Не знаю, как бы я выжила без тебя в эти последние месяцы. Думаю, я бы сошла с ума. Просто я не хочу видеть, как ты мучаешься. Вот и все.
Поразительно, но она все еще обнимала меня.
– Иногда людям приходится мучиться. Просто иногда с ними такое случается.
– Меня всегда подмывает поделиться с ними благом своего опыта.
– Что, впрочем, похоже, никогда не идет впрок. Во всяком случае, для меня. А вы многого добились этим?
– Очень немного. Раз уж ты заговорил об этом.
Я только-только забрался в постель в старой комнате Лорри, которую давно уже переделали в гостиную, довольно женственную на вид. Кровать с высоким навесом, пыльные оборки, подушки в наволочках. Окна, убранные одинаково. Я лежал под одеялом в одних трусах, которые Майра так любезно мне высушила.
Послышалось мягкое постукивание в дверь.
– Майра, заходите, – произнес я, натягивая одеяло на голый торс.
Однако голова, показавшаяся в приоткрытой двери, оказалась не Майры. Она принадлежала сестре Лорри, Ребекке.
– Ричард! Мама сказала, что ты приехал. Ты спишь?
– Нет. Совсем нет. Только-только в постель залез. Входи.
Вошла. И, присев на край кровати, крепко обняла меня, отчего появилось чувство неловкой интимности. Не сексуальной интимности. Просто неловкой близости.
Она была старшей сестрой Лорри, а значит, на год-два старше меня, и вполне походила на Лорри, чтобы у меня сердце дважды кувыркнулось. Выражаясь фигурально. Только, клянусь, было такое чувство, будто оно прямо-таки переворачивалось в груди.
– Я тебя с похорон не видела, – сказала Ребекка. – Ты в порядке?
– Зависит, с какой мерой подходить, полагаю. Я хожу, разговариваю – и все это каждый день. Не знал, что ты гостишь здесь. Майра мне не говорила.
– Гощу? Я живу здесь.
– С каких пор?
– С тех пор, когда у рынка недвижимости вышибло дно. Не заставляй меня пересказывать сызнова. Сплошное позорище. И временное. Надеюсь.