ка. От него следовало избавиться, вот и нашелся способ. Советники рассчитывали, что за те годы, пока наследник престола «растет», техномаги усовершенствуют куклу настолько, что ее можно будет возвести на престол, и никто не отличит ее от живого человека.
Принцесса сразу поняла, что у себя дома День теперь в опасности. Друзья бежали из дворца на драконах, и Шип предложила Дню укрыться у нее на родине, в стране техномагов. Вот только принц отказался. Он сказал, что должен вернуться в Королевство Тысячи Стволов, потому что иначе Баретт выполнит свою угрозу, и невинные люди погибнут от магии Немезис.
Эта история так и осталась незаконченной: Д. ведь пустился в бега, а потом, наверное, решил, что его тетрадь так и осталась в «Лесном павильоне» и пропала. Он остановился на сцене в лавандовом поле, недалеко от заколдованной шелковицы. Шип в последний раз пытается убедить Дня отправиться с ней к техномагам. А принц говорит о данной им клятве и о судьбе, которая избрала его. Бремя долга, которое лежит на нем, заставляет его вернуться.
Я ничего не понимаю. Выходит, Д. с самого начала считал, что у нас ничего не получится? Что мы не сможем быть вместе? И это при том, что принцесса Шип в сказке гораздо — в сто тысяч раз! — лучше настоящей Чили? Значит, Д. совершенно не верит в меня? И в мои чувства… Вот с Эмилем бы у меня все получилось, да. Гадство!
Зачем тогда все было? Поцелуи. Нежности. Блин, мы ведь даже переспали! Два раза. Или для Д. это ничего не значит? Типа попользовался, передай другому. Эмилю, например. У-у, как же меня бомбит от всего этого! Сначала даже хотела порвать проклятую тетрадь на мелкие клочки. Но потом передумала. Решила просто вернуть ее Д. В конце концов, это его творчество. А пишет он очень хорошо. Наверняка станет известным писателем, когда вырастет. Он же не виноват, что я прочла его сказку без спроса. Видимо, он не собирался показывать мне ту часть, где про принцессу Шип. Так что я сама виновата.
Зато теперь знаю правду. Не стоит верить всему написанному Д. Если бы я собственными глазами не видела, как он выглядел той январской ночью, когда залез ко мне в окно, я бы решила, что он все выдумал про брата и отца. А он точно кое-что выдумал. Я же не знаю, почему в ту ночь Эмиль с дружками набросился на Д. Может, он что-то сказал или сделал? А может… может, Бульдог прав и Эмиль не виноват?
Вот, я написала, что знаю правду, а на самом деле ничего-то я не знаю. Эксперимент провалился. Дэвидоведение зашло в тупик. Кто такой Д.? Д-урак? Д-вуличный лицемер? Д-еготь в моей бочке меда? Или просто… просто… парень, в которого я так глупо влюбилась?!
В любом случае я уж точно не принцесса Шип. И Д. пора узнать об этом. Скоро мне можно будет снова ходить в школу. И тогда я верну ему тетрадь. Надеюсь, папе удастся найти мне место в интернате. Это бы решило все проблемы. Не думаю, что смогу выдержать, если Д. будет каждый день маячить перед глазами.
14 апреля
Папа устроил в школе серьезные разборки из-за меня. Пока я отсиживалась дома, до меня долетали только отголоски в виде папиных рассказов и сыплющихся мне на телефон сообщений от одноклассников. Я их не смотрела — сразу показывала папе. Такой у нас уговор. В итоге теперь меня почти никто не беспокоит. Эсэмэски от хейтеров па «приобщил к делу», и думаю, этим козлам здорово досталось от учителей. Так им и надо. Хотя мне уже все равно. Почти.
Папа добился для меня места в одном хорошем интернате — причем бесплатно. Оказывается, во всех подобных учебных заведениях есть социальные места — для детей неимущих или для подростков со всякими проблемами, которым по разным причинам тяжело жить дома и ходить в обычную школу. Вот такое место па для меня и выбил. Травлю и заморочки с головой сочли достаточным основанием, чтобы меня принять. Со следующего года, конечно, но тут доучиться-то осталось всего ничего. Каникулы начнутся уже в июне.
На улице все цветет, весна. Я выхожу потихоньку в сад за домом — там меня никто не увидит, разве что скачущие по полям зайцы. В окно своей комнаты стараюсь не смотреть, даже держу его занавешенным, чтобы соблазна не было. Если увижу Д., идущего из школы, и он мне махнет или сделает какую-нибудь из своих смешных штук, я точно не выдержу — разревусь. Или и того хуже, махну ему в ответ, и все закрутится по новой. Больше всего боюсь, что он снова слиняет с уроков и залезет к нам в сад через забор. Но пока этого не случилось.
У папы я, конечно, не спрашиваю про Д. Надеюсь, ему сейчас стало полегче, когда весь класс из-за меня перетрясли. Па рассказывал, что приходили люди из ППК[56], проводили у нас специальные занятия о буллинге. Показывали учебные фильмы, ну и к психологу таскали всех, кого не лень. Родителей вызывали на экстраординарное собрание. Даже сочинение всех заставили писать на тему «Почему травля — это плохо». Боюсь, когда придет время возвращаться на занятия, вся школа будет меня тихо ненавидеть. Ну и ладно. Сделать-то что-то они теперь побоятся. А через пару месяцев я попрощаюсь с этой дырой, со всем Дыр-тауном. До моего интерната отсюда чуть не час езды на машине, выкусите! Я бы вообще к черту на рога уехала, да только папе тяжело будет меня навещать, а мне — далеко ездить на выходные.
21 апреля
Сегодня был мой первый день в школе. Я очень переживала, что придется сидеть рядом с Д. Зря! Оказалось, всех рассадили на новые места. Видимо, эти из ППК решили, что если учеников перетасовать, как колоду карт, то в классе станет меньше конфликтов.
Д. теперь сидит рядом с Каспаром. А мне досталось место за партой рядом с Еппе. Еще пару месяцев назад он бы умер от счастья. Ну, или залил бы слюнями учебник и тетрадку. А теперь отодвинул свой стул как можно дальше от меня и даже дышит в сторону, будто я заразная. И он такой не один. Все от меня шарахаются как от чумной. Если кто на перемене случайно заденет, сразу извиняются, вот только не искренне, а с издевкой. Девчонки хуже всего: эти мне приторно улыбаются, когда прохожу мимо, и каждая улыбка говорит: «Ох, как бы я хотела вонзить в тебя зубы, да только ты папочке сразу жаловаться побежишь, коза драная!»
Пришлось себе несколько раз напоминать, что мне они пофиг. Что скоро свалю отсюда и забуду все как страшный сон. Это помогло. А еще я использовала одно упражнение, которому научил меня психолог. Представила себе, что одноклассники — звери за стеклом. Как тигры в сафари-парке, где мы с родителями были пару лет назад. Они могут пялиться на тебя, рычать, даже кидаться, но противоударное стекло остановит их в прыжке. Ты в безопасности. Ты по другую сторону стекла.
И я была в безопасности, а потом ко мне подошел Д. Я знала, конечно, что это случится, но как могла оттягивала момент, когда придется отдать ему тетрадь. Да, вот такая я малодушная трусиха.
Стоило ему приблизиться, взглянуть на меня просительно из-под спутанной челки, так, что дрогнули длинные ресницы, и моя решимость стала таять, как туман под первыми лучами солнца. Чтобы не смотреть ему в глаза, я уставилась на обтрепанный ворот футболки с грязной каймой по краю. Мягкий воротничок рубашки забился под него с одной стороны, и я поймала себя на том, что мне хочется его поправить — хочется коснуться теплой кожи под ним.
— Нам надо поговорить, — сказала я как можно тверже.
Д. кивнул. Я заметила, как дернулся кадык над траурной каемкой, но Д. не произнес ни звука. Просто молча пошел за мной.
В кабинете для самостоятельной подготовки, со стеклянной стеной, никого не было, и мы зашли туда. Я порылась в сумке и вытащила желтую тетрадь.
— Вот, — протянула ее Д. Его рот приоткрылся, глаза стали большими и по-детски удивленными. Голубой будто еще больше посветлел, а радужка карего приняла теплый оттенок гречишного меда. — Прости, что не отдала раньше. Когда ты убежал, я искала тебя. Думала, прячешься в «Лесном павильоне». В общем, это я туда вломилась. Ну и нашла там… это. — Я сунула тетрадь ему в руки, стараясь не коснуться покрытых мелкими ссадинами пальцев.
Д. сглотнул, облизал потрескавшиеся губы. Смотрел он не на тетрадь, а на меня, а я пялилась на пятно у него на рубашке.
— Ты… прочитала?
Я кивнула.
— Знаю, не должна была. Но теперь уже ничего не поделаешь.
Дыхание Д. участилось. Я видела это по движениям бурого пятна у него на груди. Я еще ничего не сказала, а он уже что-то почувствовал. Может, по тону моего голоса. А может, просто научился читать мои мысли. Он стиснул тетрадку так, что смялась тонкая обложка.
— Дэвид, я… — Ну вот, мы и подошли к самому главному! — Думаю, у нас ничего не получится. Я совсем не такая, какой ты меня представляешь. Ты ведь и сам не веришь в нас. В то, что мы можем быть вместе. Так что будет лучше… — Голос у меня предательски дрогнул. Я прикусила щеку изнутри, и боль дала мне силы продолжать. — Будет лучше, если мы расстанемся.
Да, я смогла это сказать! Не зря все-таки часами репетировала перед зеркалом. Прозвучало, правда, не так уверенно, как хотелось бы, но все-таки прозвучало.
— Это… из-за?.. — Д. выставил несчастную тетрадку перед собой как желтый щит.
Я мотнула головой:
— Не только.
Попыталась обойти его и удрать, но Д. заступил мне дорогу. Его лицо мучительно исказилось, он сгорбился, словно я только что вонзила нож ему в живот.
— Я писал это… давно. — Слова давались ему с трудом, губы дрожали. — Все изменилось. Ты… ты…
— Прости.
Мне все-таки удалось сбежать. И вовремя — иначе море, подступившее к его глазам, смыло бы остатки моей уверенности, как волна смывает с берега бумажный мусор.
Я была уже в дверях, когда за спиной послышался крик. Д. кричал страшно, как раненое животное. Я обернулась. Тетрадь пролетела по воздуху ярким осенним листком, ударилась в стеклянную стену и шлепнулась на пол. Странички раскрылись, показывая белое нутро. Я выскочила в коридор.
На следующий урок Д. не пришел. И на остальных его не было. На физике нас поделили на группы. Ту, в которой была я, отправили выполнять задание в кабинет самоподготовки. Там я заметила что-то желтое в мусорном ведре, в углу. Когда все выходили, сделала вид, будто хочу выбросить черновик. Осталась в кабинете последней и подошла к ведру. Из него торчал смятый уголок тетради. То ли Д. сам ее затолкал в мусор, то ли дежурные нашли на полу и выкинули.