Я убедилась, что меня никто не видит, вытащила желтую тетрадь, расправила и запихнула в сумку. Не знаю, почему это сделала. Даже если бы кто-то и прочел сказку, вряд ли бы догадался, что принцесса Шип — это я. Ведь между нами нет почти ничего общего.
Думаю, я решила сохранить тетрадь ради Д. Его могли узнать по почерку и стали бы над ним издеваться. К тому же было бы жаль, если бы такая обалденная история просто пропала. Может, мне удастся отдать тетрадь Д. позже, когда он немного успокоится. Или стоит показать ее папе? Вдруг все же получится сказку опубликовать? Только вот теперь получить согласие Д. — это мечта идиота…
22 апреля
Сегодня Д. не только пришел на уроки. Он еще и написал мне письмо рунами, как раньше. Нашла его в учебнике по математике, когда вернулась в класс с перемены. Наверное, бедняга боялся, что наш тайник я теперь проверять не стану, вот и сунул листок между страницами.
Сначала не хотела читать. Видела, как Д. на меня косится. После перетасовки мест он сидит от меня справа и чуть впереди. Математик даже замечание сделал, потому что Д. весь извертелся. Но выкинуть письмо или вернуть у меня рука не поднялась. К тому же казалось нечестным бросить Д., даже не дав ему шанса объясниться. Ведь он не может выразить свои мысли вслух так же свободно, как на бумаге.
В итоге я расшифровала письмо, когда пришла домой. Привожу текст здесь (знаки препинания расставила сама).
«Чили, все не так! То, что ты прочитала, я написал очень давно. Почти сразу после первой встречи с тобой. Ты мне уже тогда безумно нравилась! Но я даже представить себе не мог, что мы станем друзьями. И даже больше… Тогда ты просто была для меня красивой соседской девочкой, которая скоро начнет смеяться надо мной и показывать на меня пальцем, как все остальные. Вот почему я дал волю фантазии и позволил ей зайти слишком далеко. Я придумал принцессу Шип и поместил ее в свой мир. Ты тогда написала мне ту первую рунную записку, помнишь? Ты права, в то время я действительно в тебя не верил. Думал, это очередной розыгрыш. Вернее, не так. Я очень хотел верить, но боялся. Боялся, что все снова обернется против меня и я поплачусь за свою наивность. Играть с принцессой в моем мире, на моих условиях было безопаснее.
Но ты все изменила. Оказалась настоящей. Поверила в меня, и поэтому стал настоящим я сам. С тобой рядом я превращался в того, кем хотел бы быть. Каждый раз, когда мы вместе, это чудо работает — безотказно. Желтая тетрадь стала мне не нужна — я не скучал по ней. А потом вдруг она всплыла и все испортила. Я понаписал там таких глупостей! Ведь тогда я совсем не знал тебя. Я был таким дураком, что вообще показал ее тебе! Думал, вот допишу историю, а потом дам тебе почитать. Я хотел переделать все, что касалось принцессы Шип. Хотел сделать ее похожей на тебя. Хотел сделать конец счастливым. Но я не успел… А потом тетрадь пропала.
Ты права: я думал, она осталась в “Павильоне”. Мне и в голову не приходило, что она могла оказаться у тебя. Чили, скажи, ты можешь забыть всю эту чепуху с принцессой? Или хотя бы воспринимать ее как персонаж глупой детской истории. Ты настолько лучше этой бумажной девочки! Я чувствую себя таким виноватым перед тобой: виноватым во всем, что с тобой случилось. За это и за дурацкую сказку я прошу у тебя прощения. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Прости меня.
Любящий тебя Д.»
Да, дорогой дневник, ты здорово подмок. Даже строчки кое-где расплылись — я закапала их слезами. Странное ощущение: будто я одновременно счастлива и ужасно несчастна. Счастлива, потому что Д. подтвердил: он любит меня, хочет, чтобы мы были вместе. И несчастна, потому что поступила подло по отношению к нему, усомнилась в нем, предала, пусть и в мыслях. И еще раз предам, когда он узнает, что я перехожу в интернат.
Может, стоит отказаться от этой затеи? Ага, и проучиться еще год в нашем гадюшнике?! Тогда что? Предложить Д. отношения на расстоянии? Встречи по выходным и на каникулах. Письма. Ха! Он даже позвонить мне не сможет, потому что у парня телефона нет! Возможно, лучше оборвать все сразу? Закончить сейчас, чтобы потом не мучить друг друга? А ведь Д. ждет от меня ответа. Знает, что я увидела записку и наверняка прочитала. Что я ему скажу завтра? Ну что?
Мне нужно время, чтобы подумать. Да, точно! Время. Д. поймет. А про интернат пока говорить не буду. Вот решу все для себя и тогда скажу.
23 апреля Все кончено! Проклятая классная, ну кто ее за язык тянул!
Понадобилось ей, блин, именно сегодня объявить всему классу, кто со следующего года «не будет с нами учиться». Вот так, ни с того ни с сего. И конечно, мое имя она назвала в числе пяти остальных. Растрезвонила всем про интернат.
Нужно было видеть реакцию Д.! Сначала он замер, спина стала каменной. А потом обернулся ко мне, и лицо у него было такое… такое… Как будто я ему только что пощечину влепила на глазах у всех. Причем ни за что.
Я знала, что он подойдет ко мне на перемене. И струсила. Вылетела из класса со звонком, даже молнию на сумке застегнуть не успела. Думала, в общей толкучке Д. не станет со мной объясняться — он же такой стеснительный. Но я ошиблась. Д. не побоялся чужих глаз и ушей. А вот я испугалась. И вместо того чтобы сказать, что чувствую, начала нести всякий бред. Мне казалось, нас окружила стая голодных гиен, которые жадно ловят каждое слово. Ловят, чтобы потом сделать из них оружие и повернуть против меня. Ведь слова ранят гораздо больнее ножа. Так я думала тогда.
Наверное, Д. думает так же. Поэтому он и сделал то, что сделал. Когда он убежал, я еще ничего не понимала. Думала, он просто уйдет с уроков, как в прошлый раз. А потом поднялся шум. Все засуетились, забегали. Кто-то крикнул, что Гольфист заперся на кухне. Еще кто-то завопил про нож. Меня подхватило течением и понесло. Около кухни уже собралась целая толпа. Учительница, которая вела у нас кулинарию, колотила в дверь кулаками и кричала, чтобы Д. не дурил, потому что сюда уже идет трудовик с ломиком.
Я не понимала, почему она просто не отопрет дверь ключом. Уже потом выяснилось, что Д. забил чем-то замочную скважину. Внезапно мне стало плохо. Меня толкали со всех сторон, воздуха не хватало, на теле выступил липкий холодный пот. Наконец мне удалось выбраться из толпы и прислониться к стене. Я услышала треск: это вскрыли наконец дверь. Потом крики, девчачий визг. Вопли: «“Скорую”! Вызовите “скорую”!» Кажется, кто-то побежал за медсестрой.
Я сползла по стенке на пол, уткнулась лбом в колени, обхватила руками голову. В ушах глухо шумела кровь. Я думала, Д. убил себя. Из-за меня. И только позже, когда всех разогнали по классам, я услышала, что Д. порезал себе лицо. Кто-то шустрый из одноклассников успел заглянуть в открытую дверь, прежде чем ее захлопнули учителя, и теперь охотно делился впечатлениями. В том числе фоткой, которая пришла и мне на телефон. На переднем плане — кочки вихрастых и ушастых голов. Дальше — нечеткий против света силуэт учителя труда, склоняющийся над кем-то, сидящим на полу. Видны длинные ноги в стоптанных кедах и рука, безвольно лежащая на бедре.
Рука в крови.
«Так близко, что не важно, как далеко…»
Послышался шорох отъезжающей в сторону двери, и в помещение ворвался гул насосов. Блинк! Блинк-блинк! — раздались механические звуки над головой. Даже через закрытые веки я почувствовала вспыхнувший свет.
Я открыла слезящиеся глаза и обернулась. Еппе! Это он вошел в «Зеленую зону» и включил лампы под потолком. Как же я была рада его видеть! Но на меня бородач не смотрел.
— Брось нож! — Он осторожно направился в сторону Лукаса.
— Не подходи! — Мальчишка побледнел, но губы были решительно сжаты. Нож, стиснутый в левой руке, он выставил перед грудью и закрыл собой человека, привязанного к трубе посреди бассейна.
Я успела заметить черные волосы и линии татуировки на шее, но все еще надеялась, что несчастный не был Дэвидом.
— А то что, сопляк? — Еппе недобро усмехнулся, шагнул к стене и вдруг сорвал с нее огнетушитель. Все так же ухмыляясь, он двинулся к Лукасу с увесистым баллоном в руках. — Бросай свою зубочистку. Ну!
Паренек, видимо, понял, что на дне резервуара находится в уязвимой позиции, выпустил из рук фонарь и быстро вскарабкался вверх по лесенке. Но вместо того чтобы удрать, остановился, поводя перед собой ножом. На меня ни один из противников не смотрел.
Я вспомнила, что могу двигаться и даже говорить.
— Прекратите! — крикнула я так, что голос сорвался на визг. — Что вы делаете?! Еппе, он же еще ребенок! Лукас…
Шипение вырвавшегося из огнетушителя газа заглушило мои слова. Белое дымное облако скрыло подростка, его вопль захлебнулся.
— Еппе! — Я бросилась к бывшему однокласснику, повисла у него на руке. — Перестань! Хватит, ты же убьешь его!
Шипение прекратилось. Лукас лежал на полу. Я видела только очертания его тела, потому что оно еще дымилось, и валяющийся рядом нож.
— Что ты с ним сделал?! — Я опустилась на колени рядом с мальчиком, дотронулась до иссиня-белой щеки. Кожа была ледяной на ощупь.
Еппе отшвырнул нож ногой. Он скользнул по проходу и упал в один из резервуаров, звякнув о плитки пола.
— Подумаешь, газу дыхнул да поморозился чуток. — Носок грязного кроссовка ткнулся в бедро Лукаса.
Веки мальчика дрогнули. Он судорожно втянул в себя воздух и закашлялся.
— Видишь, ничего сопляку не сделалось. — Еппе склонился над пареньком, легко перевернул его на живот. Выдернул из своих джинсов ремень и стянул им тонкие запястья с выпирающими косточками.
Лукас стонал и слабо трепыхался, но стало ясно, что он вне опасности и вряд ли сможет теперь причинить кому-нибудь вред.
Я вспомнила о привязанном к трубе человеке. Вспомнила, зачем пришла сюда.
— Дэвид! — Не поднимаясь с колен, рванулась к бассейну, перевалилась через невысокий бортик и спрыгнула вниз.
Человек сидел ко мне спиной, с заведенными назад руками. Веревка на запяс