озади Борга. — Юлиана, вы не могли бы?..
Та улыбнулась, на смуглых щеках обозначились ямочки.
— Конечно. Если герр полицейский не выставит меня вон.
Борг поджал губы:
— Ничего не имею против. Только помните: все сказанное — строго конфиденциально.
Следователь с медсестрой прошли в палату, а я отвела Дэвида в зону отдыха и усадила на диван. Иначе он бы, наверное, на нервах метался по коридору, что ему явно не пошло бы на пользу. Его только вчера выписали из региональной больницы, и он тут же помчался в Копенгаген, куда вертолетом отправили тяжело раненного Лукаса.
Конечно, я поехала вместе с ним. Сначала даже предложила вести машину — мы могли взять ее на прокат. Но Дэвид не пустил меня за руль, хотя я считала, что вполне в силах выдержать трехчасовую поездку. Конечно, мне сильно досталось, когда мы с Эмилем боролись в воде, он даже чуть не утопил меня, но, к счастью, я уже обеспечила ему сотрясение мозга, да и полиция подоспела вовремя. Не зря я названивала Магнусу Боргу: сам он участвовал в операции на Фюне, но послал на водопроводную станцию коллег, как только смог прослушать мое сообщение.
Я ничего этого, правда, не помню. Врачи рассказали, что я наглоталась воды и у меня остановилось сердце. Откачали меня полицейские, прямо там, на водопроводной станции. К счастью, мозг оставался без кислорода не более минуты, так что я от этого не пострадала. Если, конечно, не считать, что схватка с Эмилем за ключ совершенно стерлась у меня из памяти. Зато Дэвид помнил все, ведь жуткая сцена развернулась у него на глазах. Ему пришлось смотреть, как меня убивают, и при этом сознавать, что он — связанный и с полумертвым Лукасом на руках — ничегошеньки не может сделать, чтобы мне помочь. Даже не представляю, что Дэвид в те мгновения пережил!
Хотя нет, отчасти представляю. Примерно то же, что я пережила, когда Эмиль целился в Дэвида, а я, безоружная, стояла рядом с ним в гребаном бассейне. Жаль, этот момент забыть не смогу. Память оказалась не настолько милосердной.
В общем, мы полетели в Копенгаген самолетом, а до аэропорта доехали на такси. Я пообещала Дэвиду отдать деньги за билет позже — такое путешествие было точно мне не по карману, — но он даже слышать об этом не захотел. С помощью Генри Кавендиша ему быстро удалось получить новую кредитку взамен пропавшей вместе с остальными вещами, о местонахождении которых знал только Эмиль. Что до этого психопата, то он пока не рвался сотрудничать с полицией.
— Ну что они там так долго! — Дэвид в беспокойстве сжимал и разжимал пальцы, губы его чуть подергивались — наверняка судорожное движение причиняло боль израненным рукам. Танец цветных татуировок на кистях завораживал.
Я взглянула на электронные часы на стене.
— Пяти минут еще не прошло. Хочешь чего-нибудь попить? Минералки? — Я шагнула к холодильнику для пациентов в углу.
— Нет. — Он коротко мотнул головой. Прядь черных волос, не стянутых повязкой, упала на «око гнева», и я с трудом сдержала улыбку.
Ужасно захотелось поцеловать Дэвида, но я не решилась. Главные слова были сказаны однажды. С тех пор я их не повторяла. Сомневаюсь, что у меня хватило бы духу. В то мгновение, когда я увидела Дэвида в больничном коридоре и поняла, что он жив, во мне словно рухнули все баррикады, все стены, возведенные здравым смыслом. Стало плевать, смотрят на нас или нет, прозвучит ли признание напыщенно или наивно: я просто должна была сказать, что чувствую, вот и все. Теперь все изменилось.
Мне приходилось заново узнавать Дэвида. За десять лет он стал другим человеком: несчастный забитый мальчишка, которого я когда-то знала, вырос и стал мужчиной, Штормом. И все же в нем то и дело проглядывали черты мальчика, с которым я стала близка на заброшенном стрельбище. Его привычка теребить повязки на запястьях вместо браслетов, которых давно там не было. Настороженный взгляд из-под длинной челки. Мимолетная кривоватая улыбка, будто извиняющаяся за свое появление. Тихий голос, заставляющий прислушиваться, чтобы услышать.
Каждое проявление прежнего Дэвида вызывало волну воспоминаний, готовую захлестнуть берег моей памяти нежностью, смыть до основания песчаные башни «Осторожность» и «Страх». Да, я боялась Шторма. Потому что не знала его, того, кто вселился в знакомое до последнего шрамика тело, того, кто спрятал следы прошлого под татуировками. Это Шторм двигался, расправив плечи и гордо держа голову, особой, «модельной» поступью, что придавало его походке легкость и плавность — несмотря на повязки на щиколотках. Это Шторм мгновенно принимал решения и стоял на своем, чуть не выгнав из больницы полицейского. Это Шторма уже на второй день после спасения разыскали журналисты и попытались взять у него интервью, а он хладнокровно послал их далеко — к своему агенту, Генри Кавендишу, в Лондон. Это к Шторму в больничной столовой подходили юные и взрослые пациентки и просили дать автограф. И он расписывался — на подставленных ладошках, журнальных обложках, в смартфонах. Вот только отказывался делать с собой селфи, и я понимала почему.
Дэвиду тоже приходилось нелегко. Он заново привыкал к своему телу. К тому, что надо поворачивать голову, когда раньше достаточно было скосить глаза, и разворачиваться всем корпусом, когда еще недавно можно было повернуть голову. К тому, что какое-то время придется жить на антибиотиках и обезболивающих. К тому, что, когда снимут повязки, половину лица будут уродовать шрамы и пустая глазница. Впрочем, наверное, он вставит протез, а шрамы решит скрыть татуировками. Но я бы не хотела, чтобы Дэвид исчезал под ними, чтобы руны, вороны и шестеренки забирали его у меня. Но имею ли я право об этом просить?
Я первая заметила Магнуса Борга в коридоре, а Дэвид его услышал — полицейский появился слева, со слепой стороны — и вскочил с дивана.
— Как он? — спросил Дэвид, преградив путь следователю.
— В полном порядке. Он крепкий парень. Борец. — Борг взглянул на меня так, словно мы сообщники и у нас есть общий секрет. — Как и его брат. Скорейшего вам выздоровления.
Полицейский протиснулся между нами и решительно направился к лифту.
Дэвид столь же решительно двинулся к палате Лукаса. Я поспешила следом, невольно вспоминая сказанные шесть дней назад слова. «Ты не била Эмиля фонарем до того, как он оказался в воде, — прошептал Дэвид мне, когда мы стояли обнявшись в коридоре с синими полосками на стенах. — Он первый на тебя набросился, запомни. Ты защищалась. Если скажешь иначе, тебя будут судить за превышение необходимой самообороны. Скорее всего, оправдают, но будет суд. Зачем тебе отметка о судимости в личном деле?»
— С ним все хорошо, — улыбнулась медсестра при виде наших обеспокоенных лиц и поправила подушку Лукаса. — Но он устал. Молодому человеку нужно поспать.
— Буквально минуту. Пожалуйста? — Дэвид бросил на Юлиану взгляд, который еще недавно стоил бы пару тысяч лайков в «Инстаграме».
— Минуту, не больше.
Как только медсестра вышла, Дэвид склонился над Лукасом, чье лицо казалось враз постаревшим из-за темных кругов под глазами и заострившихся скул.
— О чем он тебя спрашивал? Что ты ему сказал?
Паренек шевельнул бескровными губами, его пальцы царапнули ладонь брата, и Дэвид бережно сжал хрупкую руку.
— Спрашивал… об Эмиле. Помогал ли я ему. Я сказал как есть. Про твою тетрадь. Эмиль попросил подбросить ее в дом Далей. — Лукас покосился на меня запавшими, более темными, чем обычно, глазами. Я ободряюще улыбнулась. Он облизнул пересохшие губы кончиком языка. — Я не знал тогда, что это за тетрадь. И вообще не хотел туда идти. Если б меня застукали, точно бы с работы выперли. А мне нужны были эти деньги.
— Ты подрабатывал в «Ритиной уборке»? — сообразила я, вспомнив название клининговой компании, которая поддерживала чистоту в доме.
— Да, — просипел Лукас чуть слышно. Даже несколько слов дались ему с трудом, он тяжело дышал.
Дэвид взял с тумбочки пластиковый стакан с трубочкой и поднес ее к губам брата. Лукас стал жадно пить.
— Что еще за «Ритина уборка»? И что за история с тетрадью? — взглянул на меня Дэвид уцелевшим глазом.
Я вздохнула — с записями под желтой обложкой были связаны не самые безоблачные воспоминания.
— Твоя сказка, помнишь?
Дэвид нахмурился и, поколебавшись, кивнул. Я коротко рассказала, как нашла тетрадь у себя дома.
— Наверное, у Лукаса как у сотрудника был доступ к ключу. И Эмиль знал об этом. Вот он и заставил брата воспользоваться ключом.
— Но зачем?
Дэвид перевел взгляд с меня на больного, выпустившего наконец соломинку из губ.
— Он не объяснил, — пробормотал мальчик, не глядя на меня. — Сказал только, что уроет, если не сделаю.
— Я тебя не виню! — поспешила я заверить его и повернулась к Дэвиду. — Думаю, это была часть Эмилевой игры. Напугать меня и запутать и в то же время намекнуть, что я на верном пути. Что ты близко. Ведь он хотел расправиться не только с тобой, но и со мной! Вот почему велел Лукасу сделать надпись на фото: ему нужно было дать мне след, который вел к водопроводной станции. — Про фотографию с надписью АЛКА Дэвид уже знал: я успела в двух словах рассказать, как она у меня оказалась. — Наверняка Эмиль с самого начала запланировал заманить меня туда, а уж там…
— Я ничего не писал, — прошептал Лукас, наконец подняв на меня глаза. — Честно! Я знал, что вы в опасности. Поэтому сказал вам убираться из города, помните?
— Знал?! — Голос Дэвида надломился, голубая радужка потемнела до свинцовости.
— Дэвид. — Я мягко коснулась его пальцев с вытатуированными рунами.
— Догадался. — Лукас перевел покрасневшие глаза на брата, длинные ресницы дрогнули. — Я тогда не должен был заглядывать в тетрадь, но меня как черт дернул… Я начал читать. И не остановился, пока не прочел до конца. Понял, что это о нас. Про папу, тебя, нее… — Он едва заметно повел подбородком в мою сторону. — Написать так и про такое мог только ты. И еще волосы… Они были между листками. Черные, как у тебя.