Знаю, это очень плохо, но я не смогла удержаться. Смех прорвался сквозь ладони, зажимавшие рот. Мне с трудом удалось восстановить дыхание и выдавить:
— Боже, Дэвид, как ты? Сильно ушибся?
Взгляд Монстрика немного сфокусировался, рука ощупала шишку на голове. И вдруг случилось невероятное. Обветренные губы дрогнули, их тронула робкая улыбка, озаряя все лицо. Глаза мальчишки словно вспыхнули и согрелись изнутри: светлый замерцал голубизной, черный принял оттенок только что сваренного шоколада. Дэвид улыбался всего мгновение, но в этот миг он показался мне удивительно красивым. Монстрик исчез. Сквозь его личину проступили черты зачарованного принца.
— Что тут происходит? Молодые люди, разве вы не знаете, что нужно соблюдать тишину?
Резкий голос библиотекарши вернул все на свои места. Дэвид сгорбился, уставился в пол, подбирая под себя голенастые ноги.
Я пришла ему на помощь:
— Все в порядке. Мой друг упал со стула. Это просто неловкость.
Тетка тут же оттаяла и даже попыталась предложить пострадавшему лед — к месту ушиба приложить. Но Дэвид, конечно, только головой замотал и забился от нее дальше под стол. Мне удалось вытащить его оттуда, только когда библиотекарша удалилась обслуживать нового посетителя — тщедушного старичка с тростью.
— Прости, что напугала. — Я подала Монстрику все еще висевшие на проводе наушники и кивнула на экран компьютера: — Так это доклад? Смотрю, ты уже почти все написал.
Дэвид кивнул и неловко присел на край стула, словно опасаясь, что он снова его подведет.
— А какую знаменитость ты выбрал? Кэт с Аней, конечно, все равно, а я вот думала рассказать о Джоан Роулинг. В этом году она заняла сорок восьмое место в рейтинге влиятельных знаменитостей журнала «Форбс».
Парень как-то сник, его пальцы нервно тискали основательно поюзанную мышку. На меня он не смотрел, но чуть подвинулся вместе со стулом. «Хочет, чтобы я прочитала, что он написал», — догадалась я.
— Можно?
Дождавшись кивка, я подтянула ближе соседний стул, уселась и вгляделась в английский текст на экране.
Ему не было и года, когда его отец бросил семью, а мать отдала его на воспитание тете.
С 5 лет он жил в трейлере и постоянно переезжал из города в город с матерью, алкоголичкой и наркоманкой. Сменил более 10 школ.
Когда он учился в 4-м классе, его избили так, что понадобилось 12 докторов, чтобы привести его в сознание. Он провел в коме 10 дней, а когда очнулся, его первыми словами были: «Теперь я могу правильно написать “победитель”».
В 14 лет он попал в больницу от удара по голове. Из уха не переставая шла кровь, 5 дней он пролежал в реанимации.
В 16 лет его выгнали из школы после того, как он трижды провалил экзамены. Мать заставила его пойти работать. Он мечтал читать рэп, но никто не обращал на него внимания.
Когда ему было 19 лет, его дядя и лучший друг застрелился из дробовика.
В 24 года он выпустил альбом, который оказался провальным. У него не было денег на жизнь. Одежду ему покупали друзья.
В 26 лет его выселили из дома, и он отправился на «Рэп Олимпикс». Занял в баттле 2-е место и остался без денежного приза.
В 27 лет он оказался на самом дне жизни, впал в депрессию, подсел на наркотики.
В том же году его следующий альбом заметил знаменитый продюсер Dr. Dre. Альбом стал трижды платиновым. Белый рэпер добился всемирной популярности, выпустил еще несколько платиновых альбомов. И в итоге возглавил топ как самый продаваемый рэп-исполнитель в мире.
Этот человек известен миру как Эминем.
Несколько мгновений я сидела молча, не зная, что сказать. Сердце тяжело бухало в груди, я чувствовала, как пульсирует кровь у меня в горле. Я никогда не понимала рэп и потому не слушала, но теперь мне захотелось это сделать.
— Это его музыка? — Я кивнула на наушники, которые Дэвид так и не надел на голову.
Последовал осторожный кивок.
— Можно послушать?
Монстрик снова кивнул и открыл вкладку ютуба. Я устроила поудобнее на голове мягкие чашки наушников. В них тут же зазвучал задорный речитатив:
I lay awake and strap myself in the bed
Put a bulletproof vest on and shoot myself in the head (BANG!)
I’m steamin’ mad (Arrrggghhh!)
And by the way when you see my dad? (Yeah?)
Tell him that I slit his throat, in this dream I had…[9]
Я отвела глаза от парня в смирительной рубашке на экране и покосилась на Дэвида. Он смотрел на меня с таким видом, будто поймал птицу вымирающего вида и пытался скормить ей червяка. Станет она есть и выживет в неволе или откажется, и ему придется выпустить ее на свободу? Не сказала бы, что песня привела меня в восторг, но мне захотелось сказать Мон-стрику что-то приятное.
— У него… очень богатый словарный запас. И потрясающая история жизни. Думаю, у нас получится отличная презентация. Спасибо, Дэвид.
Монстрик снова улыбнулся. Совсем чуть-чуть, уголками рта. Наверное, он впервые поверил в то, что я не улечу.
За что вы хотите себя наказать?
Кабинет психотерапевта был отделан в теплых пастельных тонах. Стул, на котором я сидела, покрывала мягкая белоснежная овчина. Свет из окна заливал низкий столик рядом. На нем стояли графин с водой, стакан и коробочка с бумажными носовыми платками. Очевидно, люди, которые сюда приходили, часто плакали.
Психотерапевта звали Марианна. Худенькая, словно высушенная женщина лет пятидесяти сидела напротив меня, положив руки на обтянутые темно-зеленой юбкой колени. Рядом торчала на штативе направленная в мою сторону камера. Обычно все сессии снимались на видео, но клиент имел право отказаться от съемки. Я отказалась.
Я бы вообще никогда не пришла сюда, если бы не Крис. Она так и сказала: если не пойдешь, мы с Микелем тебя волоком притащим. И пусть даже я буду сидеть и молчать целый час. Соседи по квартире готовы были заплатить 900 крон за это, лишь бы я снова стала прежней собой. Столько стоило время Марианны — 900 крон в час. Вот только что бы сейчас ни произошло в ее кабинете, я никогда не стану прежней.
Уже почти неделю я засыпала только с помощью снотворного. Днем, когда туман в сознании рассеивался, я пыталась одурманить мозг бесконечными тупыми сериалами: валялась на диване перед теликом, пока друзья были на учебе. И все равно Крис, когда возвращалась — обычно она приходила первой, чтобы присмотреть за мной, — часто заставала меня с красными глазами и опухшим лицом. Вечерами я запиралась в своей спальне: присутствие других людей было невыносимым; я едва могла смириться с мучительной заботой Крис, кормившей меня почти насильно.
Очевидно, именно Кристина первой забила тревогу и убедила остальных, что у меня не просто стресс, вызванный большими нагрузками в универе и подработкой. Именно она сообщила в деканат и издательство о моей болезни и позвонила Марианне.
Эта женщина когда-то здорово ей помогла. Кажется, дело было в тяжелом разрыве с парнем и последующей булемии — я не прислушивалась к рассказу Кэт, и если честно, мне было совершенно все равно. Прошлые страдания подруги казались мне каплей по сравнению с тем морем боли, в котором тонула я — тонула и не видела берегов.
— Тебе необходимо с кем-то поговорить, — убеждала меня Крис, не смущаясь тем, что я смотрела сквозь нее. — Поверь, тебе сразу станет легче. Я понимаю, это наверняка что-то очень личное. Возможно, настолько, что ты ни с кем из нас не можешь поделиться. Вот почему я предлагаю Марианну. Она профессионал, обязана соблюдать полную конфиденциальность. И что бы ты ни сказала, она тебя не осудит.
Я не верила Крис. Возможно, эта психотерапевт действительно профессионал настолько, что не скажет мне ни единого слова упрека. Но я увижу правду в ее глазах, и это станет тем камнем, что окончательно утащит меня на дно.
А потом Кристина упомянула кое-что. И вот я сижу здесь и смотрю на Марианну. Ее руки на зеленой юбке расслаблены, дыхание ровное, взгляд, устремленный на меня, спокоен и внимателен. Кажется, ее совсем не волнует, что я молчу и пялюсь на нее. Что мои руки намертво вцепились в деревянную раму стула, прикрытую шкурой. Что каждая моя мышца напряжена до предела, горло сжимается от подступающей тошноты, пересохший язык тщетно пытается смочить губы.
Интересно, Дэвид чувствовал себя так же, когда смотрел на нее? Смог ли он довериться этой стареющей женщине, не прячущей седину? Довериться настолько, чтобы рассказать ей… рассказать ей все? Быть может, именно поэтому его выписали? Признали здоровым и отпустили в мир, которому, как считали слишком многие, было бы лучше без него?
«Когда вы работали в Рисскове, среди ваших пациентов был Дэвид Винтермарк?» — вот какой вопрос мне хотелось задать больше всего. Хотелось с тех пор, как Крис, расхваливая высокую квалификацию психотерапевта, поведала, что до того, как начать частную практику, Марианна работала в отделении детско-юношеской психиатрии при университетском госпитале.
Вместо этого я спросила совершенно другое.
— Скажите, — голос прозвучал по-детски тонко, наверное, из-за того, что горло сдавил спазм, — бывает так, что человек забывает что-то… что-то очень важное на долгие годы и живет себе так, будто этого чего-то никогда и не было, а потом — бац! — Я качнулась вперед, но женщина напротив и бровью не повела, хотя со стороны я, вероятно, выглядела как настоящая психопатка. — Да, бац — и он вспоминает все! И продолжает вспоминать. И эти воспоминания… — Я судорожно перевела дыхание. Психотерапевт спокойно ждала продолжения. — Они как вода. Как будто плотину прорвало, понимаете? Такую высоченную бетонную стену. А внизу — деревня. И вот вся эта масса воды обрушилась сверху и погребла ее под собой. Только крыши самых высоких зданий и шпиль церкви торчат. А ты выжил. И барахтаешься, цепляешься за обломки. Но куда плыть, непонятно. Все вокруг изменилось. И ты сам изменился. И неясно, стоит ли вообще плыть. — Я закусила губу и почувствовала на языке соленый вкус. Руки женщины неподвижно лежали на коленях. Ее