Я видела, как застывают его черты, когда до Д. доходит то же, что недавно дошло до меня; видела, как он вскидывает голову и, вместо того чтобы прятать глаза, оглядывает класс. Черный глаз горит неприкрытой ненавистью («Кто?! Кто?!»), голубой полон недоумения («Почему?»).
Монстрик раскрылся, пусть всего на мгновение — показал, что у него есть чувства, что он все еще способен испытывать боль. И стервятники бросились на него.
— Че, Гольфист, яблочный сок не нравится? Разве его тебе не мамочка налила? — подскочил к Д. Еппе. Он перехватил запястье мальчишки, пытавшегося поставить бутылку на парту.
— Че ж ты не пьешь? Может, он слишком кислый? — Тобиас обхватил Дэвида сзади, не давая ему подняться со стула.
— Давай глотни! Попробуй. — Йонас вцепился Монстрику в волосы, чтобы тот не отвернул голову.
— Энергетический коктейль специально для гольфистов. — Морщась от отвращения, Еппе начал откручивать пробку. — Пей давай. Еще добавки просить будешь!
Все это время остальные одноклассники не оставались в стороне. Изобретательную троицу подбадривали смехом, одобрительными выкриками и свистом. Я не сомневалась, что именно эти трое наполнили бутылку мочой. Кто-то столь же находчивый уже вытащил мобильник, чтобы сделать фото.
Мне бы очень хотелось написать, что от последнего унижения Д. спасла я. Но правда гораздо непригляднее. В класс просто зашла учительница по датскому.
Когда открылась дверь, кто-то крикнул: «Земля горит!» Еппе, стоявший спиной ко входу, обернулся. Д. воспользовался моментом. Наверное, хватка державших его парней ослабела. Монстрик рванулся, почти дугой выгнулся на стуле. Злополучная бутылка вылетела из его руки и плюхнулась прямо под ноги нашей датчанки. Вероятно, от удара по пластику пошли трещинки, и сквозь них тонкие желтоватые струйки брызнули на туфли и брюки молодой учительницы. По классу поплыл характерный сортирный запах.
Училка взвизгнула и подскочила на месте подстреленным зайцем. Замерший было класс отмер и взревел, как лохнесское чудовище. Ржали все, кроме учительницы, визжавшей: «Что это?! Кто это сделал?!», Д., скорчившегося на своем стуле, и меня, сгорающей от стыда за всех нас.
Между тем бутылка, из которой вытекала моча, откатилась к доске и там замерла, демонстрируя предательские буквы на боку: Дэв. В нашем классе только у одного человека имя с них начинается, потому Симоне — так нашу датчанку зовут — не потребовалось много времени, чтобы вычислить виновника происшествия.
— Дэвид! — взвизгнула она, притопывая ногами — видимо, сомневалась, стоит ли отряхивать брюки с риском испачкать руки. — Это твое? — Носком туфли Симона брезгливо коснулась протекающей бутылки.
Повскакивавшие с мест одноклассники расступились, спины раздвинулись. Д. сидел, сгорбившись и завесившись волосами; его руки делали что-то под партой — оттуда доносились странные повторяющиеся щелчки.
— Дэвид! — Голос училки взлетел на октаву вверх — ей явно надоело дожидаться ответа.
Монстрик медленно кивнул. Датчанка перевела дыхание.
— Это ты бросил? — спросила она уже спокойнее.
Я глазам своим не поверила, когда Д. снова кивнул. Его судьба была решена — беднягу отправили в кабинет директора.
— Почему он признался?! — выпалила я, как только мне представилась возможность поговорить с Кэт. — Ладно, стучать не хотел, но мог бы ведь просто…
Я хотела сказать «промолчать», но вовремя сообразила, как бы нелепо это прозвучало.
— Гольфист — тупой аутист, — произнесла Катрина так, словно это само собой разумелось. — Разве ты не знала? Аутисты отстойнее даунов, даже соврать не могут.
И тут до меня дошло. Бутылка ведь действительно вылетела из руки Д. Выходит, он ее бросил. Монстрик просто сказал правду. И пострадал за нее.
Это открытие потрясло меня. Неужели Д. не может лгать? Неужели… его считают стукачом из-за этого?
Браслеты из резиночек
— Когда вы работали в Рисскове, среди ваших пациентов не было Дэвида? Дэвида Винтермарка?
Мучивший меня вопрос я задала уже в дверях, не особенно надеясь на ответ. Марианна не имела права разглашать информацию о клиентах. Она сама заверила меня в этом перед началом сеанса — сразу после того как рассказала о своем образовании и профессиональном опыте, подтвердив слова Крис.
Визитка, которую протягивала мне психотерапевт, чуть заметно дрогнула.
— Дэвида направили на лечение в университетский центр в Рисскове? — Женщина покачала седеющими кудряшками. — Значит, он содержался в юношеском отделении судебной психиатрии. А я работала в клинике СДВГ. Корпус «У-два» — закрытый. Боюсь, мы с Дэвидом никак не могли пересечься.
Я кивнула и взяла визитку из пальцев с коротко остриженными, ухоженными ногтями.
— Я подумаю насчет еще одного сеанса. Спасибо вам. За все.
Моя рука уже легла на ручку двери, когда сзади донеслось:
— Чили, постойте.
Я медленно повернулась. Марианна задумчиво смотрела на меня, словно пыталась принять какое-то решение.
— Скажите, вам стало бы легче, если бы вы узнали, как проходила жизнь Дэвида в клинике?
Внутри меня вспыхнувшей спичкой зажглась надежда. Я, как никто, знала, насколько быстро может потухнуть этот огонек и насколько больно он обжигает, если вовремя не разжать пальцы.
— Да, — ответила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Намного легче.
Марианна слегка улыбнулась:
— Вы когда-нибудь бывали в психиатрической больнице?
Мы обе знали, что вопрос прозвучал двусмысленно, и я улыбнулась в ответ:
— Нет, никогда.
— Тогда, может, организовать вам небольшую экскурсию? Скажем, в тот же Риссков?
Я всмотрелась в глаза женщины, протянувшей мне путеводную ниточку из мрачного лабиринта, в котором я блуждала последние дни.
— Не слишком ли я взрослая, чтобы стать их пациенткой?
Дурацкая шутка. Дурацкий смех, призванный скрыть охвативший меня страх. Чего я боюсь? Что узнаю себя среди обитателей психушки? Или что смогу убедиться в реальности Дэвида?
Марианна ответила без улыбки:
— Я попробую связаться с моими бывшими коллегами. В какое время мальчик находился на лечении?
— С две тысячи восьмого года. Но я не знаю, как долго.
— В любом случае его должны были перевести во взрослое отделение по достижении двадцатилетнего возраста. Если, конечно, Дэвида не выписали раньше. — Марианна пытливо взглянула мне в глаза: — Учтите, Чили, я не обещаю вам большего, чем краткое посещение центра. И предупреждаю сразу: в закрытый корпус вас не пустят. Доступ туда разрешен только близким родственникам пациентов.
— Понимаю, — ответила я поспешно. — Меня все устраивает.
Лицо Марианны смягчилось. Сеточка морщин вокруг добрых глаз разгладилась.
— Я вам позвоню.
Но первым мне позвонил Генри Кавендиш.
На экране высветился датский номер, поэтому, услышав в телефоне голос с британским акцентом, я удивилась почти так же, как в первый раз. Загадка, впрочем, вскоре разъяснилась. Агент Дэвида прилетел в Данию, чтобы оказать содействие полицейскому расследованию. Не знаю, что должно было изменить его личное присутствие, если панцири уже больше недели не могли отыскать одного человека среди пяти миллионов — а это, между прочим, меньше, чем живет в Лондоне. Возможно, поездка просто помогала ему отогнать те же мысли, какие все чаще непрошено скользили и по краю моего сознания. Что, если полиция не в состоянии найти Дэвида потому, что его уже нет в живых?
— Боюсь, не смогу сообщить вам ничего нового, мистер Кавендиш, — осторожно сказала я агенту. — Дэвид не связывался со мной. Только полиция.
— Мы могли бы встретиться? Пожалуйста. — Просительные нотки в его голосе заставили меня придержать уже вертевшиеся на языке отговорки. Поразительно, как слабость в мужчинах всегда делает и меня слабой.
— Зачем?
— Мне нужно поговорить с вами. Прошу вас, не отказывайте. Я в отчаянии.
— Хорошо, — вздохнула я. Наверное потому, что мне было знакомо это чувство. — Только обещайте, что не будете расспрашивать о Дэвиде.
Немного помолчав, Генри Кавендиш сказал:
— Обещаю.
Я предложила встретиться в кафе «Ангел» в латинском квартале. Популярное заведение вечно кишело туристами, там легко было раствориться в массе людей. К тому же из-за высоких цен шансы наткнуться на студентов сводились к минимуму. Я все еще не ходила в университет, хотя на работе появилась: очень не хотелось потерять место стажера.
Только войдя в светлое помещение со слишком маленькими и стоящими слишком тесно столиками, я сообразила, что забыла спросить у Генри Кавендиша, как он выглядит. Шум многих голосов почти заглушал джазовую музыку. Я стала высматривать одинокого мужчину средних лет, предположительно в костюме. Но агент Дэвида меня опередил.
— Мисс Даль?
Я обернулась. Он оказался высоким, наверное, почти таким же высоким, как Дэвид, только гораздо массивнее. То ли лысый, то ли гладко выбритый череп плавно переходил в короткую шею; покатые плечи обтягивала светло-желтая рубашка поло. Лицо англичанина, белокожее и совершенно лишенное растительности — у него не было даже бровей, — выглядело мягким и обтекаемым. Оно напоминало сдобную булку с двумя крупными темными изюминами-глазами.
— Мистер Кавендиш? — Я вежливо улыбнулась и пожала протянутую крупную белую руку. Она оказалась приятно теплой, сухой и мягкой, под стать всему остальному. Моя ладонь полностью утонула в ней. — Можете звать меня просто Чили. Как вы меня узнали?
— Вы похожи на вашу фотографию. Я занял место вот там. — Он указал на столик в дальнем углу, под картиной с изображением угловатой женщины в бикини и мужчины в зеленом, лежащего на столе, задрав ноги к потолку. Перспектива на полотне была по-детски нарушена. — И кстати, для вас я — Генри.
— Вы видели мою фотографию? — пробормотала я, зигзагами пробираясь мимо развешанных на спинках стульев сумок и пальто.
— С фейсбука, — кивнул англичанин. — Дэвид мне показывал.