Мое лицо первое — страница 34 из 112

Но что, если это не так?

No man is an island[23]

— Как думаете, что за выражение у него на лице? — спросил меня Генри Кавендиш, когда я нашла его в «АРоСе».

Мы договорились встретиться у скульптуры гигантского мальчика, ставшей визитной карточкой Музея современного искусства. Пришлось отвалить сто крон за входной билет (это даже со студенческой скидкой), но я не жаловалась. Полезно иногда приобщиться к культуре, особенно когда можно совместить полезное с… не очень приятным, но тоже полезным.

Я вгляделась в огромное лицо, возвышающееся в нескольких метрах надо мной и полускрытое поднятой рукой. Очевидно, Генри специально выбрал такой ракурс, чтобы было хорошо видно предельно натуралистические черты.

— Думаю, он испуган, — предположила я. — Кажется, будто мальчик прикрывается руками. И эта поза на корточках… Словно ребенок хочет стать меньше, незаметнее. Спрятаться. Исчезнуть. И в то же время у него морщинки на лбу — вон там, видите? Он злится? Может, на того, кто его обидел? Сидит и собирается с силами, прежде чем дать отпор? А что вы думаете?

Англичанин потер большие пальцы рук друг от друга, склонил голову набок, рассматривая скульптуру. Свет ярких ламп отразился от поверхности его идеально гладкого, белокожего черепа.

— Ну, говорят, скульптор-австралиец подсмотрел эту позу у аборигенов: они так сидят, когда поджидают добычу в саванне. Но мальчик — не абориген. И эти глаза… Видите, он смотрит на что-то слева? Или на кого-то. Быть может, на того, кого он боится и одновременно ненавидит? К тому же ребенок почти раздет. Возможно, он испытывает стыд? Поэтому скорчился в такой позе?

Я снова перевела взгляд на скульптуру. Моя макушка едва доходила до великанского колена, кажущегося живым. Зачем Рону Муеку понадобилось возводить страх, ненависть, стыд в энную степень?

Я решительно повернулась к собеседнику и тряхнула головой, в которой воцарился гигантский мальчик:

— Генри, простите, если задам вам личный вопрос, но… какие отношения связывают вас со Штормом?

Англичанин оторвался от созерцания статуи, пару раз моргнул, закрыв и открыв веки, почти лишенные ресниц.

— Прежде всего профессиональные, — произнес он своим мягким голосом, четко выговаривая каждую согласную. — Впрочем, я не скрывал от вас, что мы друзья — несмотря на разницу в возрасте. Шторм мне доверяет, а я… — Бледные пальцы потерли гладко выбритый подбородок. — Наверное, можно сказать, я покровительствую ему. По крайней мере, делал это в начале. Поддерживал, учил…

— И только? — перебила я Генри, заглядывая в его глубоко посаженные карие глаза. — Магнус Борг сказал, Шторм жил у вас какое-то время. Не думаю, что вы селите у себя всех своих моделей. Даже тех, с кем дружите.

Англичанин несколько мгновений изучал мое лицо, а потом длинные губы изогнулись в улыбке:

— Вы хотели сказать тех, с кем спите, не так ли?

Я вспыхнула, возражения прилипли к языку колючими крошками.

— Боюсь, тут офицер Борг выстрелил мимо цели. Во-первых, я уже давно и счастливо состою в браке. А во-вторых, — Генри покачал головой, — Шторма не интересуют мужчины. Скорее, он их опасается — по понятным причинам. Особенно тех, кто старше него. Мы с Тайлером тут не правило, а исключение.

— С Тайлером? — повторила я сипло.

Внутри пенилось шампанским сладкое торжество. Магнус Борг может подтереться своими подозрениями. Я была права. Дэвид не такой. Просто не может быть таким, каким хотел его выставить надутый следователь. Грязь к Монстрику никогда не липла, как бы окружающие ни пытались его ею закидать.

— Это мой супруг, — сказал без тени смущения Генри. — Тайлер обожает Шторма. Будь его воля, парень все еще жил бы у нас в мансарде. После переезда в Лондон Шторм ненадолго поселился там, пока не подыскал подходящее жилье. Понимаете, детей у нас нет, и Тайлер… Дай ему волю, он бы и вовсе Шторма усыновил. Но, боюсь, тому нужен не отец.

— А кто же? — Я стиснула ремешок сумочки, которую взяла на эту встречу вместо вечно набитого рюкзака.

— Человек, который будет его любить, — просто ответил агент. — Не за его имидж, популярность или годовой доход, а просто потому, что он есть. И вопреки тому, что с ним случилось.

По моему телу пробежала волна дрожи, которую я попыталась скрыть. Выходит, Дэвид такого человека еще не нашел? Но как такое возможно? Ведь у Шторма столько поклонников, готовых для него на все!

Мне стало жарко. Я пожалела, что не оставила пальто в гардеробе. Как там говорила Скарлетт О’Хара? Я подумаю об этом завтра. Да, вот верная стратегия. Сейчас все это не важно. Сейчас нужно сосредоточиться на главном. Например, на этих самых поклонниках.

— Вы знали, что Дэвид удалил все посты из личного аккаунта в инстаграме незадолго до поездки в Данию? — Я двинулась прочь из зала, из-под тени косящегося на невидимую угрозу мальчика. — Газетчики предполагают, что ему могли угрожать.

Генри последовал за мной, переступая длинными ногами величественно, как аист.

— Шторм ни о чем таком не рассказывал. А меня самого нет ни в инстаграме, ни в других соцсетях. С ними профессионально работает Флавия.

Флавия? Имя показалось мне знакомым.

— Да, — агент с улыбкой кивнул, прочтя немой вопрос на моем лице, — я переманил ее из «Элиты». Весьма талантливая и амбициозная девушка. Как пресс-секретарь просто незаменима. Думаю, если бы Шторма преследовал сталкер, он бы сообщил об этом ей или мне. Такое временами случается, и мы знаем, как с этим разобраться. Но он…

— Молчал, — закончила я за Генри.

И подумала: «Как всегда».

Мы миновали огромную ступню мальчика. Мой взгляд скользнул по бугорку между его ног, плотно обтянутому шортами. Да, скульптор не упустил ни одной детали.

— Борг говорит, что у Эмиля алиби. — Во время прошлой встречи мы с Генри попытались составить список людей, которые могли бы причинить вред Шторму или быть заинтересованы в его исчезновении. Старший брат оказался в этом списке на первом месте. — Во всяком случае на то время, когда, как мы знаем, живой и здоровый Дэвид попал в объектив камеры видеонаблюдения. Коллеги и шеф могут подтвердить, что Эмиль не отлучался из булочной-пекарни, где он работает.

— Но ничто не мешало ему напасть на брата в свободное от работы время, — печально усмехнулся англичанин.

Я промолчала, но думала о том же. Не было никаких доказательств, что Дэвид появлялся в Хольстеде. Не наведывался он и в больницу к Сюзанне. Это полиция проверила в первую очередь. Но что, если Эмиль перехватил брата где-то по пути? Вот только зачем такие сложности? Чтобы отвести от себя подозрение? В таком случае все произошедшее с Дэвидом было тщательно спланировано. Способен ли Эмиль на такое? Мне казалось, в школе он действовал скорее под влиянием импульсов и своего темперамента, который с трудом контролировал. Но прошло десять лет. Парень повзрослел и, наверное, изменился. Стоит только посмотреть на Дэвида… А каким стал его старший брат?

Генри присел на лавочку перед огромным полотном, на котором под дождем шла на зрителя темная фигура в капюшоне. По крайней мере, так я восприняла сочетание светлых и темных пятен на полуабстрактной картине. Я опустилась на скамью рядом с англичанином.

— Вы знали, что Винтермарки переехали? — Женщина на холсте притягивала взгляд. По-моему, это была женщина, хотя под капюшоном угадывался только намек на синевато-бледное лицо. — Им пришлось продать дом. Они все еще живут в Хольстеде, но на съемной квартире. Похоже, смерть отца подкосила семью.

— Это рассказал офицер Борг? — Генри повернулся ко мне, оторвавшись от созерцания картины. — Нет, я не знал. Только разговаривал с Эмилем по телефону. И речь тогда шла о другом. Думаете, это что-то значит? — Темные глаза настороженно блеснули.

— Возможно. — Я покусала губу. — Потерю статуса. И в этом Эмиль и Сюзанна могли винить Дэвида. В таком месте, как Хольстед, статус много значит. Как говорят, человек познается по его окружению.

— Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты, — поправил мой вольный перевод поговорки англичанин.

— Точно. Вот только для Хольстеда больше бы подошло так: «Скажи мне, где ты живешь, и я скажу, кто ты».

Я вспомнила величественные виллы с гербами на стенах и огромными лужайками, спускающимися к реке. Там жила городская элита. Один из таких домов принадлежал родителям Тобиаса. В их саду была даже рампа для скейтинга. Не говоря уже о бассейне.

Дом Кэт располагался по другую сторону дороги и требовал ремонта. Сад у ее семьи тоже был большой, но фанера заменяла половину стекол в теплицах для выращивания овощей, а в одной из них обитали кролики.

Домишко Еппе на городской окраине напоминал строение, выжившее после урагана. В бурьяне под окнами валялся строительный мусор, под которым догнивал брезент. На почтовом ящике отсутствовала крышка, и он вечно был полон мокрых, превратившихся в кашу реклам и газет.

Дом Винтермарков будто всеми силами пытался вырвать из земли свои корни и переползти вместе с фундаментом поближе к реке. Все в нем было напоказ, все кричало: это не мое место, я оказался здесь случайно! Посмотрите на мой розарий! На мой почтовый ящик за две тысячи крон! На кованые ворота! На свежепокрашенные стены! На гравий, из которого не торчит ни одна травинка! На газон без единого одуванчика! Я достоин большего, разве вы не видите?!

Но виллу из красного кирпича по-прежнему отделяли от реки решающие двести метров. А теперь это расстояние еще увеличилось.

— Вечером я уезжаю в Копенгаген, — внезапно сказал Генри.

Я вздрогнула и рывком вынырнула в настоящее, судорожно втягивая в себя воздух.

— Вы возвращаетесь в Лондон?

— Торопитесь от меня избавиться? — усмехнулся агент. — Тогда, боюсь, разочарую вас. Я всего лишь собираюсь побеседовать с Монти.

— Монти?

Ну и имечко. Кого вообще называют Монти? Пса?

— Это старший сын Виви. Помните Виви? Из Христиании?