Проверка подоконников в школе тоже ничего не дала, хотя, конечно, я не могла ощупать их все: мой гид и так уже начала на меня коситься, хотя я пыталась скрыть интерес к окнам восхищением красотами местной природы.
Мы вернулись к зданию ЦДП по дорожке, идущей мимо футбольного поля.
— Что ж, мне пора возвращаться к своим обязанностям, — сказала Диана, заканчивая экскурсию. — Надеюсь, вы получили то, что хотели, от этого посещения. Если есть желание, можете погулять немного в саду. У детей обед по расписанию.
Она протянула мне руку для прощания, но я не спешила ее пожать.
— Скажите… — Я решила пойти ва-банк. В конце концов, что я потеряю, если спрошу? — Каким был Дэвид Винтермарк, когда лечился здесь?
Диана окинула меня внимательным взглядом зеленоватых глаз. Не тронутые помадой губы поджались. Протянутая рука опустилась.
Я уже решила, что медсестра сейчас развернется и уйдет, раздосадованная моими навязчивыми вопросами, но, прежде, чем это сделать, она коротко ответила:
— Тихим.
Желтая тетрадь Одиннадцать лет назад
3 декабря
Хоккейные фанаты пришли сегодня в школу в подавленном настроении: «Энергия» продула «Пиратам» со счетом 4:5. Впрочем, эту новость я уже знала от Кэт: все выходные она слала мне трагические эсэмэски и обвиняла, что я опять всех продинамила. Я ответила пару раз в том духе, что кому-то же надо делать проект по физике, пока некоторые по барам шатаются, а потом отключила в мобильнике звук.
В результате ни Катрина, ни Аня с утра со мной не разговаривали. Типа раз я их игнорю, то и они будут игнорить меня. Ну и ладно. Подумаешь, какой-то хоккей. В жизни и другие заботы есть.
Вот, например, Монстрик. Вообще не понимаю, чего он сегодня в школу притащился. Выглядел он явно больным, причем, кажется, ему стало хуже по сравнению с субботой. Горбился больше обычного, двигался еле-еле, в собственных ногах заплетался, волосы стали совсем сальные, и запах… Сегодня даже я сказала бы, что от него воняет. А я считаю себя толерантным человеком. С большой «Т».
Самое ужасное, что никто даже не заметил, как Д. плохо. Его, как обычно, пихали, дергали сзади за рюкзак, подставляли ему подножки. А он растерял осторожность и в итоге так и не дошел до своей парты: грохнулся во весь рост, запнувшись о чью-то лыжу. Смеху было! А мне нестерпимо хотелось помочь Монстрику подняться. Но тут в класс вошла учительница, все притихли, и Д. с трудом вскарабкался на свой стул.
Всю биологию он скорее не сидел за партой, а лежал на ней. Классная даже сделала замечание, что он типа спит на уроке. В общем, я не выдержала и на перемене выловила в коридоре Д. — он был в таком состоянии, что не успел испариться, как обычно.
— Привет! — жизнерадостно начала я, косясь по сторонам. Не хотелось бы, чтобы одноклассники нас заметили вместе. — Как твоя простуда? Что-то выглядишь неважно.
«Неважно» было явным преуменьшением. Вблизи я разглядела бледную до желтизны кожу, потрескавшиеся и шелушащиеся губы, тени под глазами, которые Монстрик изо всех сил от меня прятал.
Он помотал головой и по-крабьи, бочком попытался уползти.
— Дэвид, по-моему, тебе надо к врачу. — Я заступила ему дорогу. — Хочешь, скажу учителю, что тебе нехорошо?
Из-под челки сверкнули испуганные глаза: светлый помутнел, как грязное стекло, черный подернулся золой.
— Математик тебя точно домой отпустит, — продолжала уговаривать я. — Он всех отпускает.
Монстрик только головой мотал, как китайский болванчик, и я не выдержала:
— Но почему? Я же вижу: тебе плохо!
Наверное, я сказала это слишком громко. Может, даже крикнула, не помню. Перемена же была, все вокруг орали. Но Д. сжался и дернулся в сторону. Я просто хотела его удержать, правда. Ну и схватила за руку, чуть выше запястья. Монстрик зашипел, как проколотая шина, прислонился к стене и стал совсем зеленый — я уж думала, он в обморок хлопнется. Я так перепугалась! Отпустила его, конечно, — даже не поняла, что происходит. Сообразила только, что вроде сделала ему больно. И тут на меня налетели девчонки:
— Фу, неужели ты до этого сифозного дотронулась?
— Вот гадость, я щас блевану!
— Иди скорей мой руки! И мыло не забудь, а то бородавки выскочат.
— Блин, ну и вонь! Попшикайся хоть дезиком, а то и от тебя вонять будет.
— Чего это днище вообще от тебя хотело?!
Меня их наезд застал врасплох. Я бормотала что-то про совместный проект, глядя, как Д. неловко ковыляет прочь по коридору. Знаю, надо было пойти за ним, но наши стервы обступили меня. Рука, прикоснувшаяся к Монстрику, все еще горела, как от удара. Что я сделала не так?..
В итоге Д. промучился на уроках до большой перемены. Я ему записку в тайнике оставила, но он не ответил.
Сегодня я в какой-то мере впервые почувствовала, что значит быть Гольфистом. Подруги продолжали демонстрировать игнор, так что пришлось одной идти в столовку.
Там я задумалась: за какой стол сесть? К Ане с Кэт, рискуя снова нарваться на взгляды типа «Ты — стекло», или туда, где никого нет? Сидеть и есть рядом с гадинами, которые моют руки, едва коснувшись Д., мне точно не хотелось. Но не успела я определиться, как меня перехватил Эмиль:
— Где ты отрыла это розовое чмо?!
— Тебе не нравится розовый цвет? — спросила я громко, изображая крайнее удивление.
Дружки Эмиля, с интересом наблюдавшие за нами, фыркнули, но тут же заткнулись — так парень на них зыркнул.
— Мне не нравятся динамщицы, которые нагло врут мне в глаза! — Широкие плечи заслонили от меня столовку. Вокруг даже будто потемнело. Взгляд Эмиля заставил проглотить вертевшийся на языке колкий ответ.
— Я не врала, — как можно тверже сказала я, пытаясь по примеру Монстрика бочком свалить от внезапной угрозы. — Кэт всучила мне билет, это так. Но я никогда не говорила, что поеду на матч. У нас заключительный проект по физике, и…
— Вот только не надо мне лапшу на уши вешать! — Эмиль вцепился мне в плечи быстрее, чем я успела пикнуть. — У тебя что, кто-то есть? Кто этот утырок? Если только обсос Еппе мне насвистел…
— Это не Еппе! — Зубы у меня клацнули, потому что с каждой фразой парень тряс меня так, будто я плюшевая утка, а он — пес соседа Поста. — И вообще никто. Отпусти, мне больно!
Стальные пальцы сжимали меня, как клюшку в решающий момент матча, только вот я не деревянная, могу и треснуть. Слезы на глазах точно выступили: я не понимала, чего этот придурок ко мне прицепился и что сказать, чтобы он отстал от меня наконец.
— Эмиль! — тонкий от напряжения голос разорвал кокон ужаса, который сплел меня с братом Д. в одно уродливое целое.
Пальцы на плечах наконец разжались, и у меня из груди вырвался вздох, похожий на рыдание. Я повернула голову туда, куда смотрел Эмиль.
«О боже! — ужаснулась я. — Монстрик! Как он тут оказался?! Как осмелился не шептать, а окрикнуть брата? Как смог поднять голову и встретиться с ним взглядом?» Казалось, Эмиль и сам настолько поразился неслыханной наглости Д., что на мгновение потерял дар речи. Но только на мгновение.
Потом его глаза скользнули по нелепой фигурке Монстрика, изо всех сил пытавшегося не дрожать, по облезлому детскому ланч-боксу, который он держал в побелевших пальцах… И парень захохотал. Дружки заржали следом, и этот смех грохочущим катком прошелся по Монстрику, уничтожая остатки его достоинства.
— Кто это тут пищит? — Один шаг, и Эмиль оказался рядом с Д. Он схватил брата за шкирку, чуть не оторвав от пола, тряхнул, сунул кулаком ему куда-то в свитер.
Синяя коробка для ланча вылетела из разжавшихся рук, брякнулась на пол и раскрылась, а ее содержимое выпало на линолеум. Эмиль недоуменно уставился на приготовленные мной бутерброды.
«Он знает, — мелькнуло у меня в голове. — Знает, что обеда у брата не было и быть не может».
Лицо Эмиля исказила жуткая гримаса — полуухмылка, полуоскал. Он перевел мутный взгляд, в котором отражалось что-то непредсказуемое, с Монстрика на меня и обратно.
Живот скрутило от жуткого предчувствия: «Догадался!»
Не знаю, чем бы это все кончилось, если бы парни вокруг не заорали:
— Эмиль, глянь!
— Вот гребаное чмо!
Парень опустил глаза туда, куда смотрели все — на темное пятно, расползавшееся по штанине джинсов Монстрика, и лужицу, натекавшую у его ног.
— Фак! — Эмиль выпустил свитер брата и отскочил в сторону с отвращением на лице. — Ах ты ссань!
Монстрик съежился, прижимая руки к животу. Его пошатывало.
— Что здесь происходит?
Я вздрогнула, услышав папин голос. По закону плохой мелодрамы он широким шагом приближался к месту событий. Взгляд скользнул по бутербродам на полу.
— Почему еда валяется под ногами? — Обычно мягкий голос стал чужим и холодным, и мой первый порыв — броситься папе на грудь и разрыдаться — прошел прежде, чем я успела шевельнуться. — Чей это ланч-бокс? И что… что это, черт возьми, такое?!
Папа уставился на лужицу у ног Д. Родное лицо приняло такое же брезгливое выражение, какое застыло на роже Эмиля.
— Гольфист обоссался! — радостно подсказал кто-то из собравшейся вокруг толпы.
— Обоссался! Чмошник обоссался! — повторяли разные голоса, перекрикивая глумливый смех.
— Прекратите! Тихо! — рявкнул папа, но было уже поздно.
Грудь Д., окаменевшего под чужими взглядами, судорожно поднялась и опустилась. Он развернулся и бросился прочь — поразительно быстро в его состоянии. Ему даже не пришлось никого отталкивать — все сами расступались, давая Д. дорогу. Никто не хотел прикасаться к «сифозному».
— Что тут произошло? — Папа вглядывался в смеющиеся или полные гадливости лица вокруг. Толпа быстро редела. Кто-то наступил на смазанный маслом хлеб, поскользнулся и приглушенно выругался. — Чили? — Он беспомощно обернулся ко мне.
— Пап, я… — Взгляд Эмиля пригвоздил меня к месту. Страх оплел внутренности холодными скользкими щупальцами, мешая дышать и говорить. — Я не знаю. Мне пора на урок.