— Тогда, скорее всего, ребенок получит фамилию усыновителей, а сам факт усыновления останется в тайне. Биологическим родителям запрещено видеться с ребенком, и информация об усыновителях скрывается от них. Впрочем, если усыновленный захочет во взрослом возрасте найти своих биологических отца и мать, ему могут открыть доступ к личному делу, когда с момента усыновления пройдет пятьдесят лет.
— Пятьдесят лет?! — У меня даже попкорнина изо рта вылетела. — Фигасе! Упс, прости, пап… Но это же слишком жестоко.
— Возможно. Однако таков закон. — Он пожал плечами. — А почему ты об этом спрашиваешь?
— Да-а… — Я перевела взгляд на экран. Там черно-белый Гитлер гавкал с трибуны, тряся жирной на вид челкой. — Просто мне кажется, родители кое с кем плохо обращаются. Вот я и подумала: может, они не родные? Поэтому ребенка не любят.
— Плохо обращаются? — В папином голосе послышалось беспокойство. — Что ты имеешь в виду?
— Да так. — Я поднялась с подлокотника. — Говорю же, мне просто кажется.
— Чили, — па поймал меня за руку, заглянул в лицо, — не хочешь об этом поговорить? Если у тебя конкретные подозрения, нужно сообщить об этом. Ты что-то видела? Или этот мальчик… или девочка тебе о чем-то рассказывали?
Я покачала головой:
— Нет, ничего конкретного.
— И все же подумай хорошенько. Вспомни. — Папа все еще удерживал мою руку, пытаясь заглянуть мне в глаза. — Можно поставить органы опеки в известность анонимно. Просто заполнить форму заявления онлайн.
— И что будет потом? — Внутри меня надежда боролась с недоверием.
— Опека должна начать расследование, — уверенно сказал папа. — Посетить семью, побеседовать с родителями, учителями, врачом ребенка и так далее. Поговорить с ним самим.
— А если он будет молчать? А родители будут все отрицать? — нахмурилась я. — То есть это я теоретически рассуждаю.
— Наверняка кто-то что-то заметил, — возразил папа. — Поверь моему опыту: факт плохого обращения, как правило, сложно скрыть. Если он подтвердится, с семьей будут работать профессионалы. В худшем случае, если все зашло слишком далеко, ребенка изымут из семьи.
Изымут? Это значит детский дом или что?
— А если ребенок все-таки приемный? Усыновленный, например?
— Тогда, скорее всего, процесс пойдет быстрее. — Папа накрыл мою руку второй рукой. — Не хочешь сказать, золотце, о ком идет речь?
Я представила себе, как в сияющий чистотой большой дом Винтермарков придут работники опеки, как они притащатся в школу и начнут пить кофе с классной и училкой по датскому, как усядутся напротив Монстрика, морща нос, — если Д., конечно, вернется домой. Вот только, скорее всего, никто не придет. О чем я могу написать в заявлении? О пустом ланч-боксе, подозрительных шрамах и желтой тетради? Даже если этого будет достаточно, чего стоят слова какого-то анонима против слов достойного члена общества, Свена Винтермарка, или учителей, для которых Монстрик — раздражающее недоразумение, еще один трудный подросток с тараканами в голове.
— Ни о ком. — Я вытащила руку из папиных теплых ладоней. — Думаю, я просто навоображала лишнего. И вообще. Все это уже не важно.
Да, так я решила. Если Д. не вернется, то мое заявление ничего для него уже не изменит. А если Монстрика найдут… Тогда я попробую с ним поговорить. В том числе о тетради. И если он подтвердит хоть что-то, то я буду знать, что мне делать.
7 декабря
Сегодня снова была в лесу. Снег пока лежит, так что пришлось добираться туда пешком. К счастью, я нашла тропинку и сильно срезала путь — прошла напрямик через поля. Не знаю точно, зачем туда отправилась. Не надеялась же на самом деле найти Д.: панцири наверняка прочесали окрестности вдоль и поперек. Да и укрыться в такой холод, кроме «Павильона», в лесу было негде. Наверное.
Я сообразила, что дальше заброшенного ресторана никогда не ходила. А может, стоило?
В общем, я решила начать свой квест именно оттуда. Но меня ждал неприятный сюрприз: отпечатки шин и подошв на парковке и желтая полицейская лента на террасе, поперек взломанной мной двери.
Залепленная пластырем рука тут же заныла. «Блин, там же остались мои отпечатки пальцев! — подумала я со страхом. — А может, и следы крови. Пипе-ец!»
Я развернулась на сто восемьдесят и бросилась в лес так, будто за мной уже гналась целая команда панцирей, вооруженных пистолетами и дубинками. Надолго меня правда не хватило. Пришлось перевести дыхание на какой-то полянке со здоровенными гранитными валунами. «Это что еще за Стоунхендж?» — удивилась я.
Ветеринар К. Сёренсен. 1864–1924. Возведено жителями Хольстеда и других приходов — значилось на одном из камней с выбитым портретом длинноволосого мужика.
«Да это же кладбище! — дошло до меня, пока я бродила между памятниками врачам, хозяевам ресторана и зажиточным фермерам. — Только для избранных граждан».
Дорогая мамочка — прочитала я крупную надпись на валуне поменьше и попроще. Сплошная милота.
От поляны-стоунхенджа расходились три дорожки, помеченные табличками разных цветов. Рядом стоял указатель протяженности пешеходных маршрутов. Было не очень холодно, и я выбрала самый длинный из них, желтый. Он шел вдоль реки, вокруг озера и упирался в город с другой стороны.
Я прошла совсем немного, когда увидела его. Он стоял на холме, усыпанном бурой листвой, проступавшей сквозь тонкий слой снега. Его огромный узловатый, покрытый глубокими морщинами ствол отчетливо выделялся на фоне тонких стройных собратьев. Темный проем дупла начинался у земли и постепенно сужался в островерхую арку на уровне человеческого роста.
Я нашла его. Дуб короля Баретта с заколдованным проходом в другой мир.
Свернув с дорожки, я торопливо вскарабкалась по склону. Не знаю, чего ожидала, но снежный покров вокруг дерева оказался нетронутым — если не считать цепочек птичьих и заячьих следов. Зато от моих ног осталась отчетливая бурая полоса в белом полотне. Я поняла, что Д. не проходил здесь. По крайней мере, не после снегопада.
Я приблизилась к дереву и положила руку на влажный зеленоватый ствол. Заглянула в дупло: оно оказалось сквозным, но через него я увидела тот же лес — скопление стволов, путаницу корней, пробивающийся через снег мох. И все же сомнений не осталось: именно этот дуб Д. описывал в своей сказке. Он бывал здесь — возможно, не один раз.
Повинуясь неожиданному порыву, я пригнулась и ступила в дупло. Треснуло что-то под ногами, и они утонули по щиколотку в упругом опаде. Пахнуло прелью, гниением и грибами. Я закрыла глаза. Чуть помедлив, шагнула наружу. Разомкнула веки. Что ж, чуда не произошло. Я все еще находилась в лесу у Хольстеда. Впрочем, на мне ведь не было магической печати. А вот на принца Дня такую печать наложили.
«Вдруг Д. все-таки ушел туда, где так мечтал оказаться? — подумала я. — В Королевство Тысячи Садов, где цветочные поля похожи на радугу. Ушел, и я никогда больше его не увижу?»
Тоска сдавила сердце безжалостной рукой, горло сжалось. И я разревелась на пустом месте. Хорошо хоть, не видел никто. Позорище. Я ведь уже не ребенок, чтобы верить в сказки, верно?
Рука шарила в кармане в поисках несуществующего платка, когда поблизости хрустнула ветка. У меня по спине пробежал холодок: «Господи, кого еще сюда принесло?!»
Обернулась на звук — и вот он, высокий мальчишеский силуэт. За путаницей веток лица не различить, но кто еще может шататься по лесу в одиночку в воскресенье? Насколько знала, все мои одноклассники в то время тусили где-то, залипали в компе или чатах.
— Дэвид? — выдохнула я и бросилась к темной фигуре, на мгновение поверив в чудо.
Десяток шагов, и я застыла, пораженная своей ошибкой.
— Перчик? Ты чего тут? — Эмиль казался удивленным не меньше, чем я.
Видно, надежда совершенно меня ослепила, раз я смогла принять за Д. его старшего брата.
— А ты? — ответила я вопросом на вопрос, пряча поглубже в карман раненую руку.
— Да вот, — парень пожал плечами и огляделся вокруг, будто только что обнаружил, что находится посреди леса, — гуляю.
— И я. — Я осторожно попятилась в направлении дорожки. — Давай гулять в разные стороны, ладно?
Эмиль шагнул ко мне и горько скривил губы:
— Это из-за него, да?
— Что из-за него? — Я прикинула, услышит ли кто-нибудь, если заору. Вдруг этому придурку снова пришло бы в голову руки распустить.
— Ты меня отталкиваешь. — Расстояние между нами сократилось еще на шаг. — Сначала я не мог в это поверить. Такая девушка, как ты, и заморыш… — Эмиль покачал головой, не сводя с меня больших темных глаз. Внезапно я поняла, что они с Д. похожи. Если бы Монстрика подстричь и подкормить… Если бы Эмиль надел одну светлую линзу и стер с лица свою вечную усмешечку… Вот как сейчас. — Правду говорят, что некоторые бабы западают на несчастненьких. Ты ведь поэтому так с ним носишься, верно? Жалеешь его? Хочешь спасти? — Он слегка наклонил голову набок и сделал еще шаг. — А кто спасет меня?
Я скептически хмыкнула:
— Прости, но ты не выглядишь как человек, которого нужно спасать.
— Конечно. — Эмиль широко улыбнулся и развел руки в стороны. — Я же не бедненький уродец, который двух слов связать не может. По-твоему, у меня есть все, что нужно, для счастья, да? А что ты вообще знаешь обо мне, Перчик? Кроме того, что я играю в хоккей?
— Достаточно. — Я неосознанно сжала в кулак руку в кармане и едва не скривилась от боли. — Я видела, что ты делаешь с братом, помнишь? Думаешь, после такого мне захочется узнать тебя получше? А может, Дэвид сбежал именно из-за тебя? — Я сощурилась, надеясь прочитать ответ на лице Эмиля.
Но он только расхохотался, мотая головой.
— Высокого же ты обо мне мнения, — выговорил он горько, отсмеявшись. И добавил неожиданно: — Поверь, мне хочется, чтобы он вернулся, не меньше тебя.
— Зачем? — Я настороженно следила, как расстояние между нами сокращается, но еще не готова была дать деру. Кто бы мог подумать, что я буду говорить с Эмилем Винтермарком наедине почти нормально, да еще о его брате! — Чтобы снова мучить Дэвида?